– Но ты же из благих побуждений, – говорил он.
Мой второй защитник.
А первый тянул нас прочь из этого недружелюбного города, не замечая, что полицейский остановился уже спустя пятьдесят предписанных уставом метров погони и грустно зашагал обратно. Лишь стоящие в грудах мусора люди с интересом на нас оборачивались. Наконец-то в их бесконечно пустой жизни произошло нечто новое. Три длинных дома с заколоченными окнами пронеслись мимо нас очень быстро, и вот мы уже миновали узкую дорожку, связывающую город с трассой. На обочине по-прежнему пустого шоссе стоял лишь наш кабриолет, умело спрятанный в засохших кустах.
Испуганные погоней, мы отъехали чуть дальше. Потом остановились, перевели дыхание, наконец-то переоделись, поели сладких батончиков. Теперь мы совершаем финальный рывок. Пустые страницы моего ежеградусника подходят к концу, но их хватило на полную захватывающих событий жизнь. Через четыреста километров нас ожидает Александрия, город – надежда на излечение, ведь только в столице мы можем найти ученых и докторов, носителей древних знаний о медицине, способной лечить все болезни. Хотелось верить, что после Великого разлома хоть что-то сохранилось.
Как добрый знак нашей поездки мы услышали того самого человека, с которого все началось. Сидя на переднем сидении, Альберт пытался найти новую для себя радиостанцию, ведь его молодой мозг требовал гораздо больше пищи для размышлений на каждый пройденный километр, чем наши стареющие извилины. Он наизусть помнил содержание всех радиопередач и слова всех песен. И вот когда он в очередной раз прокручивал частоты, на мгновение мы услышали голос дряхлого старика. Платон среагировал молниеносно и, чтобы не дать сбить сигнал, схватил руку сына, зажав ее в одном положении. Голос из радио принадлежал тому самому Станиславу Шпильману. Он по-прежнему сидел в тюрьме и не оставлял попыток достучаться до внешнего мира. Он только и повторял: «Я знаю о Великом разломе все. Спасите меня», – и прочее, уже слышанное Платоном. Мы продолжали ехать вперед, и через несколько сотен метров сигнал стал ослабевать, а потом вовсе пропал, оставив после себя одно разочарование. Сколько мы ни пытались сдать назад по пустынной дороге, голос старика уже не появлялся из-за шипящих помех. Платон угрюмо кружил по одному и тому же участку трассы, где совсем недавно мы слышали Шпильмана. Тишина. Он пропал, канул в Лету.
– Ничего страшного, – подбадривал нас Платон. – Главное, что он еще жив. А где сидит, мы знаем. «Луна-парк № 2».
Я наклонилась вперед с заднего сидения и нежно обняла своего заботливого мужчину, помассировала ему шею и потерла виски.
Мы поехали дальше, приближаясь к Александрии. На старой доброй пустынной дороге стали появляться встречные и попутные грузовики, перевозящие товары между столицей и ближайшими городами. Место зеленого пейзажа вокруг заняли многочисленные рельсы с дымящими поездами. Исполинами, пронзающими пространство. Точь-в-точь с обложки нашей единственной книги, зачитанной до дыр и уже выученной наизусть. Пусть «Атлант» и был «поверженным», но остатки мира вокруг нас пока уцелели. Загадочный разрушитель еще не добился своей окончательной цели, хотя и сумел оставить след даже на наших лицах, покрытых морщинами, а также на серых, седеющих волосах. Он радовался тому, как мы старели и все сильнее отдалялись в пространстве от нас молодых с фотографии, лежащей на последней странице ежеградусника.
Глава 7
Дым от множества сигарет клубился, заполняя все пространство. Светящиеся точки прорезали воздух десятками разбросанных огоньков, собравшихся в одном месте с одной единственной целью. Сгорая и тлея от каждого вдоха, оставляли вместо себя еще больше сладкого табачного дыма, расслабляющего уставших людей так же успешно, как и мягкое пиво. Оно наполняло мысли невесомой пеной спокойствия, проистекавшей из кранов вечного изобилия. Расположенная у входа пивная колонка снабжала все большее количество посетителей долгожданной радостью отдыха после рабочего градуса. С каждой наполненной пеной кружкой выдавалась и полная пачка особенных сигарет. Особенных не потому, что они содержали экзотические виды табака или ментол, а потому, что были дефицитными, и факт их наличия в баре говорил сам за себя, вызывая в курящих особую гордость и доставляя им удовольствие от возможности наслаждаться досугом, ставшим таким роскошным. Тонувшая в дыму барная стойка служила зоной выдачи заслуженного блаженства, чем стоявший за ней бармен не забывал гордиться.
– Порция пива для господина, – сказал он, не называя имени клиента, видимо, боясь ошибиться в чертах лица, расплывающихся в дымном тумане. – И пачка сигарет «Парламент».
– Спасибо, – ответил голос из мрака.
Рука гостя протянула соответствующие талоны, мгновенно исчезнувшие в темноте. Лишь быстрое касание чужих пальцев позволило определить, что они дошли до нужного адресата. Бармен засунул бумажки в кассовый аппарат. Несмотря на блуждающие по залу яркие огоньки светомузыки, освещавшие его черные руки и белоснежную твиловую рубашку, какие еще носят обреченные на смерть танцоры, зайчики света ни разу не попадали на его лицо. Будто зная каждый сантиметр бара, он всегда оставлял свои глаза в тени.
Не мешкая, чтобы не задерживать следующих посетителей, гость развернулся и сделал пару шагов к ближайшему столику. Хотя кругом и метались тонкие лучи света, своей хаотичностью они скорее мешали, чем помогали любому захмелевшему человеку. А в этом зале все люди рано или поздно становились такими – борцами с гравитацией и ослепляющими вспышками, рисующими в дымном воздухе струи белого, непроглядного света. Не успевал глаз привыкнуть к новой обстановке, как гонимые светомузыкой блики меняли свое положение, и теперь вместо ярко освещенного участка пола под ногами проявлялась темнейшая пустота с неопределенным расстоянием и глубиной, приспособиться к которым гость не успевал в столь быстрой чехарде света и тьмы.
Наконец очень медленно, по шажочку, посетитель добрел до нужного стула и уронил на него свое уставшее, но стремящееся ко вселенскому расслаблению тело. Кружка пива и сигареты оказались рядом с ним на столе. Несмотря на густой табачный дым, разгонять его не хотелось – на расстоянии вытянутой руки сидело великое множество других отдыхающих, весь зал был наполнен ими, как рыбой в консервной банке. Все хотели отдыхать. И все хотели жить как можно дольше, поэтому ютились в относительно тесном для них помещении, не испытывая великого дискомфорта.
Обдаваемый клубами дыма сразу из нескольких ртов новый гость тем не менее с нетерпением спешил присоединиться к их компании. Он достал зажигалку из внутреннего кармана серого вельветового пиджака и раскурил первую сигарету. Мягкая пачка приятно переминалась в его руке, наполняя своего владельца ощущением радости и богатства, какие дают экзотические или дефицитные товары. С несколькими глубокими затяжками пришло и осознание, что жизнь чертовски хороша и никто в великой Селинии не имеет права в этом усомниться. Он откинулся на спинку вращающегося стула и с наслаждением закрыл глаза.
Окончательно расслабиться однако мешали звуки ударов и грохот падающих кеглей, доносившиеся из другого конца зала. Постоянный шум катящихся по дорожкам шаров давал понять, что сразу за этим последует гром, и вынуждали заранее съеживаться. Это не позволяло полностью разомлеть и держало компанию из пятидесяти мужчин в достаточном тонусе, чтобы лишь наслаждаться наступающим блаженством от расслабления, но не уходить в него безвозвратно и с головой.
– Твоя очередь, – сказал сидящий по соседству игрок.
Сквозь стену дыма виднелся огонек сигареты и стеклянная кружка пива, блестящая от хаотично мелькающих лучей света. По большой куче окурков в пепельнице перед ним и количеству пустых стаканов было понятно, что мужчина окопался всерьез и надолго. Увлеченный азартом игры и желанием поскорее совершить следующий бросок, он торопил товарища и помог ему протиснуться между плотно стоящими стульями у соседних столов.
Гость в сером пиджаке вышел из густой пелены в относительно прозрачный воздух и уже в достаточной мере мог видеть пол и длинную дорожку, ведущую к клину кеглей. Он также вдохнул свежую порцию кислорода, не забывая тем не менее перемешивать ее с дымом от сигареты в руке. Боулинг являлся самым популярным после минигольфа занятием у элит. Характерная для него потребность делать несколько шагов перед каждым броском позволяла пиву и табаку впитаться в кровь и освободить место в желудке и легких для новой порции феерического блаженства – чуть ли не единственной вещи, ради которой сильные мира сего готовы пройти несколько лишних метров. Все наслаждались досугом и даже не смущались необходимыми для всего этого праздника жизни писсуарами у стенки за каждым столом. По залу разлетался грохот кеглей и пиво текло рекой.
Благодаря тому, что над зоной для бросков работало яркое освещение, вставший из-за стола гость без труда увидел на подставке свой личный шар, на черном блестящем лаке которого красовалось число 12 и надпись «Разрушитель». Зажав сигарету губами и не переставая затягиваться дурманящим дымом, он сделал шаг назад и начал покачивать в воздухе снарядом, чтобы лучше прицелиться.
– Давай, Разрушитель, докажи свое прозвище! Третий страйк подряд! – слышался голос члена его команды, сидевшего в мареве за столом.
Все оставшееся позади пространство будто находилось в другом измерении, за гранью яркого статичного света, столь необходимого для точного прицеливания и поэтому оставшегося вдоль дорожки, в двух шагах от самой густой концентрации табачного и пивного удовольствия, какую только позволяют законы физики. По сторонам от Разрушителя совершали броски игроки на соседних дорожках, различимые во весь рост благодаря пересекающей весь зал яркой полоске света. На них были спортивные или прогулочные костюмы, дающие чувство легкости и свободы. Тем не менее, глядя на одетого не по случаю гостя, они уважительно кивали и спешно отворачивались, продолжая играть. Из этого следовало, что серый рабочий костюм был символом статуса своего носителя, с ним не следовало так легко расставаться даже в расслабляющей дружеской обстановке, как бы сильно он ни стеснял движения. Постаравшись изловчиться, скованной в локте и плече рукой он совершил бросок и, не дожидаясь результата, направился обратно к столу отряхнуть пепел с дотлевшей почти до фильтра сигареты. Громогласный шум рассыпавшихся в тесном кармашке кеглей сообщил об очередном страйке. Игравшая в зале музыка на миг прервалась победной мелодией, и раздались жидкие аплодисменты присутствующих. Затем все вернулось на круги своя, и течение местной жизни продолжилось в спокойном ритме, так умело поглощающем всех мягкими пивными объятиями.