а это кажется реальностью.
Платон в ответ лишь кивнул и с грустью обнял свою женщину. Они стояли посреди наполненного людьми и освещенного факелами подземелья, так называемой станции метро. Жизнь текла вокруг них с каждым движением гордых и независимых отщепенцев, посчитавших, что их свобода слова и мыслей важнее тех скромных благ цивилизации, от которых пришлось отказаться. Бунтари уединялись в палатках или собирались в небольшие кружки́, чтобы играть в настольные игры, как компания Альберта, или чтобы обсудить вылазки против полиции. В равной степени эти люди были и воинственны, и миролюбивы. Они дополняли картину разношерстного человечества, увиденного Платоном и Лией за их долгое путешествие. Куда ни попади – везде разные взгляды, желания и потребности. У каждого сообщества в этой стране свои суждения, пестрые, как радуга на окраине мира, где океан наполнен прекрасными созданиями – китами.
Глава 8
Платон сидел с Лией у самого входа в убежище, на ступеньках возле ворот. С небольшого возвышения они могли наблюдать за жизнью укрывшихся под толщей земли людей, потерявших доступ к свету, чистому воздуху, свежей еде и большинству развлечений, но сохранивших в себе стойкую жажду свободы. Даже ценой собственных жизней. Самые суровые мужчины держали при себе огнестрельное оружие и учили обходиться с ним жен и старших детей. Возможно, они и не хотели открытой войны, но в любой момент обстановка могла измениться, а как известно, опаснее загнанного в угол зверя может быть только загнанный в угол человек. Но, будто не задумываясь о дальнейших своих действиях, община жила одним градусом, развлекала себя, как могла, старалась много не двигаться, чтобы не стареть и лишний раз не тратить поставляемый с большим трудом провиант. Платон и Лия держали в руках тарелки с теплой похлебкой и кусками свежевыпеченного хлеба и жадно ели. Они не могли вспомнить, когда последний раз употребляли горячую пищу. Последнюю тысячу километров пути приходилось перебиваться украденными в магазине батончиками, а все более полезное отдавать растущему Альберту. Сын сейчас тоже сидел неподалеку и уплетал за обе щеки, постоянно потирая свои смешные усы, щекотавшие щеки и нос. Родители незаметно посмеивались, любя его всем сердцем, и старались особо к нему не липнуть – парень теперь общался с новыми друзьями и постоянно пребывал в их компании. Нельзя было испортить его первую и, возможно, последнюю в жизни попытку завести длительное знакомство. Поэтому родители не звали его к себе, всегда наблюдая со стороны. Вот он сидел в позе лотоса возле красивой подружки и доедал свой обед. Потом их веселая молодая компания занялась хатха-йогой – гимнастикой без движений. Они подолгу стояли в разнообразных забавных позах, лишь изредка их меняя. Платон с Лией издалека услышали только о пользе дыхания для поднятия общего тонуса организма и сразу же отвернулись, чтобы не смущать пробующего новые занятия сына.
К тому моменту они уже поговорили с местными докторами и узнали, что те ничем не могут помочь. Надежда, однако, не умерла – им посоветовали воспользоваться аппаратом магнитно-резонансной томографии и сделать снимок головы, чтобы наконец увидеть процессы, убивающие женщину изнутри. До Великого разлома, как сказали врачи, такие аппараты стояли в поликлиниках любого городского района, но теперь благодаря гнетущей стабильности и соблюдениям прав одного человека такой аппарат можно было найти только в президентской больнице. Такие вот печальные новости. Разочарование Платона было предсказуемо, ведь во всех медицинских энциклопедиях были вырваны целые кипы страниц, наверняка важных и полезных для Лии. Но оказалось, что вырывались исключительно упоминания о «времени» и редкие отсылки к древнему образу жизни, способные вызвать немало вопросов у ничего не подозревающих людей. Тяжелых диагнозов и способов их лечения там не находилось. Так что медицина в лице двух подпольных врачей оказалась бессильна. Они были знакомы с опухолями, растущими с пройденным расстоянием, но ничего не знали о растущей в неподвижности боли, которую может вылечить лишь это пресловутое расстояние.
– В случае с Лией все было наоборот, будто ходишь по лабиринту вверх ногами, – признавались они.
Все медицинские книги, имевшиеся в распоряжении докторов, были несколько раз перечитаны, но результата это не принесло. Поэтому расстроенные путники просто сидели на ступеньках и думали о своей жизни.
Незадолго перед этим они смогли отдохнуть в выделенной им палатке, подстриглись, помылись, насколько позволяли условия. Платон и Лия даже предались романтическим утехам за тонкой тканью брезента, посреди оживленного лагеря, в обстановке, когда сто́ит неловко двинуться и сразу оказываешься на всеобщем обозрении. Но все привыкли так жить и никогда без предупреждения не заглядывали в чужие палатки. Группа молодых людей закончила играть в настолку и разбрелась. Один только Альберт с застенчивым видом сидел возле подруги, не предпринимая никаких действий. Со стороны он выглядел очень скромным и даже пугливым, когда дело касалось женского пола. Ввиду сложного детства его поведение было чересчур целомудренным, но не этого хотелось родителям взрослого сына, мечтавшим, чтобы он не испугался романтических отношений. Вопреки их стыдливым желаниям слишком стеснительный молодой человек не знал, что надо делать. Не знали, как ему помочь и Платон с Лией. А потом наступил очередной приступ боли и заставил их вовсе отвлечься от личной жизни Альберта.
– Голова, она снова болит, – сказала измученная жизнью женщина, когда они уже доедали обед.
По подсчетам Платона, они провели под землей чуть меньше градуса, а значит это была самая долгая пауза между приступами за последнюю тысячу километров. В какой-то момент посреди этого периода счастья они уже начали радоваться тому, что беда отступила, но теперь вынуждены были спуститься с небес на землю, а точнее, еще глубже, во мрак темной бездны, куда катилась их жизнь и попутно жизнь целого мира.
– Пошли скорее к дрезине, – поднялся на ноги Платон. – Она готова и ждет нас в любой момент.
– Нас? – вскрикнула Лия. – Зачем тебе тоже тратить свою жизнь? Я могу съездить одна и вернуться.
В отличие от первого знакомства с Платоном в далекой молодости, теперь она испытывала к мужу достаточно сильное чувство и очень им дорожила. Но это же чувство говорило женщине, насколько нелепы и бесполезны все ее замечания. Разумеется, Платон не допустит даже мысли, чтобы бросить ее одну на каком-либо этапе жизненного пути. Он так сильно прирос к ней морально и энергетически, что не представлял, в чем заключается его собственная жизнь, просто забыл о таком понятии.
– Я не отпущу тебя одну, – твердо ответил Платон и повел ее к рельсам.
Тут подбежал испугавшийся за маму Альберт, но сыну запретили идти за родителями. Отец пообещал, что они скоро вернутся и посоветовал держаться приютивших их людей.
– Мы с мамой невечны, – с грустью сказал Платон. – Так что постарайся быть к ним поближе.
Расстроенный парень пообещал в отсутствие родителей быть молодцом и лишь проводил их до края платформы.
Сидевшие поблизости местные жители, к тому моменту уже узнавшие их печальную историю, молчаливо отодвигались, освобождая проход куда более широкий, чем требовалось. Платон и Лия не могли не заметить такого особенного к себе отношения, будто к каким-то больным или блаженным. Несмотря на то, что «Дети свободы» делали это из сопереживания, было очень грустно ощущать себя какими-то неполноценными в их здоровом обществе. Чувства гостей задевались намного сильнее, чем если бы им вовсе не дали прохода. Но из вежливости Платон и Лия пытались не показывать этого и молча прошли мимо них.
Водитель дрезины, высокий, статный мужчина в расстегнутой на груди рубашке, с большим двойным подбородком и короткой стрижкой приветствовал их, на всякий случай напомнил, как управлять таким непривычным средством передвижения, включил прожектор на носу транспорта и вернулся на платформу – сам он ехать никуда не собирался.
Платон поблагодарил помощника и занял место рулевого, а Лия села на единственное двухместное сиденье, устроенное на перекладине между колес для более удобных поездок между станциями. Посмотрев в пустоту уходящего вперед тоннеля, ее муж навалился на рычаг и стал раскачивать его вверх-вниз. Колеса начали крутиться, и дрезина двинулась в путь. Стоявший на краю платформы Альберт помахал родителям, даже не допуская мысли, что может их больше никогда не увидеть. Не придавая большого значения столь короткой разлуке, он пошел обратно к друзьям, пока отец продолжал разгонять дрезину. Озаренная сотнями факелов станция начала удаляться, а затем и вовсе скрылась за поворотом тоннеля, оставив путников наедине с леденящей душу подземной пустотой и кромешной тьмой за пределами луча прожектора. Видя только рельсы в пятидесяти метрах перед собой, Платон и Лия домысливали все остальное пространство, полагаясь на неуемное воображение. Но будто этого было мало, свою лепту вносила и клаустрофобия, разыгравшаяся между округлых каменных стен, сжимающихся вокруг путников.
Прожившие всю жизнь на открытом воздухе двое путников оказались во власти непривычной им стихии земли, внутри ее бескрайнего черного тела, куда не проникает солнечный свет. Вырытый древними безумцами узкий тоннель прореза́л собою пространство, стремясь вдаль как живое олицетворение бессмысленных актов издевательств людьми над бедной планетой. Словно выбитый внутри живого туловища, проход пугал глубиной своей бесцельности в мире, живущем на тонкой грани – на поверхности земли. Какому обезумевшему злодею пришло в голову рыть такие глубокие штольни? Не иначе это было делом рук древнего разрушителя, уже не из книги, ведь, как убедился Платон, книга эта была о будущем. Теперь этот коварный злодей стал существовать сам по себе в измерении прошлого. Свободный от рамок книги, никак уже с ней не связанный образ, поселившийся в голове Платона, теперь стал жить собственной жизнью. Той самой, где в прошлом он разрушил весь мир. Логика объяснялась следующим.