Если древние люди пришли к такому катастрофическому концу, как Великий разлом, значит не все их действия были полезными и благими, значит они сотворили много несчастий, раз приняли столь страшную кару. Зачем было рыть столько тоннелей в земле? Зачем строить столько ракет? Решили улететь на другую планету, полностью измучив Землю? Вот кто был разрушителем. Не выдуманный злодей из фантастической книги, не имеющей ничего общего с прошлым. Древним злодеем было само человечество, оставившее многочисленные рубцы на теле планеты. Ох, если бы они знали, что время остановится и они никуда не смогут улететь, продолжали бы так беспощадно обходиться с Землей? Наверное, нет. Но раз уж все они погибли и не с кого спросить, значит вопрос остается без ответа. Да и у Платона были дела намного важнее, чем пустословная философия – надо было спасать любимого человека.
Разогнавшись изо всех сил, он поддерживал максимальную скорость и в темноте тоннеля, где освещены были только несколько метров пути, на слух пытался определить, как себя чувствует Лия. Из-за скрежета рычага и ржавых колес сложно было общаться. Не зная о состоянии любимой, Платон гнал вперед, будто только в конце этой призрачной гонки с пространством мог узнать, помогли его усилия или нет. Змеями извивались рельсы, тянувшиеся вдаль, пока наконец не выпрямились, словно две струны, перед приближением новой станции.
Проехав по тоннелю около километра, Платон и Лия увидели свет. Гораздо более реальный, чем видят перед собой умирающие. Впервые в их жизни свет этот означал спасение, а не смерть.
Перестав работать рычагом, мужчина подсел к жене и нежно ее приобнял. Лучами факелов на следующей станции озарилось ее довольное лицо, избавленное от гримас из-за головной боли, которые Платон уже выучил наизусть.
– Как ты, дорогая? – спросил он.
Она лишь улыбнулась и поцеловала мужа, смеясь от щекотки из-за его отросшей щетины. Так приятно было касаться зрелого мужского лица на самом гребне его утекающей жизни. Лия подумала, что с этого момента он станет безнадежно стареть, и попыталась запомнить его волевой облик, чтобы навсегда оставить его в памяти и в будущем больше не обращать внимания на его угасающую красоту. Читая в детстве одну старую книгу, она почерпнула мысль, что мы должны помнить любимых людей молодыми. Так она и сделала.
– Поедем обратно? – спросил Платон.
– Нет, мне уже лучше. Давай поприветствуем местных.
Благо те уже высыпали любопытствующим строем на край платформы, и не проявить элементарных приличий стало бы верхом бестактности. Катившаяся по инерции дрезина остановилась на середине освещенного участка тоннеля, в метре от ближайшего построенного на путях дома. На первый взгляд, эта станция была менее населена, чем первая, строений было намного меньше, зато воздух был чище и не вызывал желания заткнуть нос и умереть в блаженстве дурманящей асфиксии.
Колонны, державшие свод здесь, выглядели скромными и неотесанными, наспех поставленными древними людьми. Ровный потолок не блистал изображениями, нарисованные атланты не держали его на своих расправленных плечах. Вместо белого мрамора тусклый свет факелов отражал темный гранит. Первые впечатления путников были неоднозначными. Дышать на станции, конечно, было легче, зато глаза не могли ни за что зацепиться – здешние виды вызывали, если можно так выразиться, художественное голодание.
Смирившись с участью быть развлечением для уставших от скуки подземных жителей, Платон и Лия приняли на себя всю тяжесть их любопытства. Отправленное по телеграфному проводу сообщение о судьбе гостей уже разошлось между всеми жителями станции, и задаваемые ими вопросы соответствовали сложившейся ситуации.
– Как обстановка во Фрибурге? – спрашивали одни.
– Какие чувства вызывает быстрая езда? – вопрошали другие.
– Есть ли научное название у вашей болезни?
И так далее, и тому подобное.
Культурный Платон еще не растерял своего воспитания и пытался вежливо отвечать на вопросы людей, собравшихся вокруг них, как журналисты вокруг кинозвезд в день премьеры. Лия ввиду пережитых тягостей, а может, просто из-за собственного бунтарства не отвечала на вопросы. Когда те начали повторяться, через толпу пробился молодой мужчина, назвавшийся начальником станции. Высокий, косматый, в черной кожаной куртке, он скорее походил на панка, чем на администратора. Хотя если учесть, что все здешнее общество было подпольным, то все вставало на свои места. Мужчина утихомирил зевак, убедил соскучившихся по развлечениям жителей разойтись и позволить путникам отдохнуть.
Он также извинился за холод, будто это от него зависело, и предложил вынужденным гостям своей станции перекусить. Затем он бегло представился, но его имя быстро забылось и вместе с именами множества других безликих людей кануло в Лету, в бесконечную пустоту и неподвижность этого мира. Единственное, чем он запомнился, было предостережение не верить словам сидевшего в клетке священника. Он сказал это так внезапно, будто ничем другим на станции заняться было нельзя. И действительно, квадратной формы ограждение из железных прутьев кое-как держалось между двумя колоннами, а внутри его стоял пленник. Хлипкое на первый взгляд сооружение не поддавалось его попыткам освободиться или хотя бы вырвать одну из перекладин. Возможно, заключенный был слишком слаб и не мог воспользоваться ненадежностью конструкции. В любом случае проверять клетку на крепость гостям было не с руки, и Платон с Лией просто взглянули, как внутри томится загадочный узник.
– Не верьте словам плута, – повторил начальник станции. – Священник любит вести сладкие речи о своей церкви, сбивать с толку наивных людей и убеждать их в своей невиновности.
– А что он, собственно, сделал? – спросила Лия, кутаясь от холода в полушубок.
– Под видом миссионерской деятельности шпионил на правительство.
В этот момент объект обсуждения повернулся в их сторону и взялся руками за два стальных прута решетки. Он услышал последние слова начальника станции и решил поспорить с обвинением в свой адрес.
– Да как же можно быть миссионером в стране, где наша религия является государственной! Я же не к каким-то туземцам пришел, а лишь хотел, чтобы жители Александрии стали духовнее, все без исключения, даже нарушающие закон.
– Ну вот, слышите. И вот так без умолку. А сейчас начнет про инопланетян впаривать.
Словно в подтверждение слов начальника священник начал рассказывать про инопланетян. Произнося речь, он сжимал кулаки и тряс ими так усердно, что его черная ряса развевалась в воздухе. Движения ткани напоминали волны бушующего моря, в точности демонстрируя буйство его души.
– Даже название Церкви инопланетных создателей говорит само за себя! Триста кругов солнца назад они явились на нашу грешную планету, чтобы посеять семена разума и духовности на этой сухой, черствой земле. Они были воистину всемогущими и страшной была их кара в отношении неверных. Огнем и мечом они очистили планету от смрада и блуда наших уродливых предков, которые были настолько ужасны, что даже ни одного их изображения не сохранилось. Вместо них инопланетяне создали нас, обычных людей. Они оставили нам заветы, молитвы, священные книги, чтобы мы успели подготовиться к следующему их визиту. Когда они вернутся проверить своих агнцев, наступит Второе пришествие и начнется Страшный суд, где каждому воздастся по справедливости. Потом инопланетные создатели – наши боги – проведут очередную очистку Земли от неверных, и все повторится сначала. Снова и снова они будут сюда прилетать и устраивать Великий разлом, пока планета не станет праведной и не превратится в рай по их представлению. Когда же это случится и наша земля станет Эдемом, создатели останутся на ней и будут жить вместе со своими пасынками, достойными вознесения в их благодатный мир…
Судя по закатанным глазам начальника станции, священник уже в тысячный раз читал свою проповедь, одержимо поднимая руки кверху и покрывая себя овальным знамением (видимо, такой представлялась форма космического корабля пресловутых богов).
– Он верит в то, о чем говорит? – спросила Лия мужа шепотом, пока оратор произносил свою речь.
– Ну да, вообще-то мы проходили это сначала в школе, а потом в универе, – тихо ответил Платон и добавил: – На эти лекции мало кто ходил.
Женщина улыбнулась и покраснела. Озаряемая тусклым огнем и погруженная в отзвуки священного писания, она сама наполняла божественностью каждое слово пастора, которое до нее долетало. В глазах Платона сам факт присутствия Лии рядом делал описываемую миссионером религию возвышенной и одухотворенной. Любое сказанное ею слово считалось непреложной истиной, аксиомой.
– Школу мы с подружками прогуливали, – шепотом сказала она. – И универ по большей части тоже. Теперь буду прям здесь нагонять упущенное.
– Ну, лучше поздно, чем никогда, – ответил на ее шутку Платон.
Теперь он считал прогуливание уроков самым лучшим в мире занятием, потому что оно было связано с Лией – путеводной звездой всей его жизни. Уже не соседской девчонкой, а его женщиной и матерью его ребенка. До сих пор не верилось, что она была рядом. Невероятно, как может повернуться жизнь, если очень сильно захотеть и пожертвовать ради одной цели всем остальным. Поставив однажды все на кон, слепо рискнув в молодости, он теперь держал руку своей любимой и был для нее самым дорогим человеком, не считая их сына.
Эта мысль посетила Платона как вспышка, длящаяся один миг, но останавливающая течение жизни вокруг. Сколько угодно он мог наслаждаться этой вспышкой, пребывая в бесконечности ее момента, но исчезла она так же быстро, как и появилась. И вот он снова стоит в загадочном подземелье, факелы на стенах играют языками пламени, вокруг сидит толпа незнакомых свободных людей, а священник потрясает руками в своей клетке и продолжает какофонию грозных слов о Втором пришествии, Судном дне, искуплении грехов и прочей пугающей чепухе.
Устав слушать разошедшегося в очередной раз миссионера, начальник обрадовался, когда из его маленького деревянного дома раздался треск телефона. Отвлеченный пришедшим с дру