гой станции электросигналом, он оставил священника и гостей, худо-бедно подходивших друг другу. Узник – нашел своего слушателя, гости – просто с любопытством слушали его треп.
– Мне кажется, он пленник своей одержимости в гораздо большей степени, чем пленник этой железной клетки, – задумчиво сказала Лия.
Устав слушать однообразные пророчества, к полемике присоединился здешний житель из ближайшей палатки.
– Ради всего святого, да заткнись ты уже! – вскричал безымянный человек, закутанный в толстую шубу.
Местные явно были настроены агрессивно по отношению к случайно попавшему в их руки шпиону, хотя шпионом его назвать было сложно – скорее к религиозному фанатику, несправедливо обвиненному. Но то, зачем его держали в клетке, казалось понятным. Он так же, как и Лия с Платоном, был пленником подземелья, ведь даже если эти незваные гости и не окажутся агентами полиции, то под пытками непременно выдадут расположение убежища «детей». Вот они и стояли напротив друг друга – двое относительно свободные, давшие честное слово никуда не бежать, и один заключенный, видимо, не желавший сотрудничать с отщепенцами. Священник и «Дети свободы» явно друг друга стоили. Две противоположные стороны многогранной фигуры жизни, где каждый почему-то притягивается к одному из краев, вместо того чтобы всем вместе оставаться в середине, с нейтральными взглядами и мирно сосуществовать. И чем умнее или сильнее человек, тем больше его клонит в одну из сторон. Этот парадокс туманной мыслью пронесся в голове Платона и быстро развеялся, не задержавшись, оставил свой след лишь в подсознании.
Устав слушать проповедь, Платон с Лией отошли подальше от клетки с миссионером. Она стояла в одном углу станции, а местные жители переселились соответственно ближе к другому концу платформы, чтобы меньше слышать его непрекращающийся монолог, нагоняющий страх и апатию. Если вдуматься в слова проповедника, то зачем вообще работать, к чему-то стремиться, что-то изобретать, если требуется только поверить в инопланетных богов и безропотно ждать, когда они прилетят и устроят очередную чистку Земли.
– Этот священник будто одержим чужими словами. Такие же я слышал по телевизору, – сказал Платон Лие, когда они уже отошли от клетки на приличное расстояние. – Эти слова так и давят на чувство страха, убеждая принимать жизнь как есть…
– Понятно, – улыбнулась Лия и взяла руку мужа. – Но давай оставим это и найдем телефон, чтобы узнать, как дела у Альберта. Кажется, в доме начальника станции должен быть аппарат.
Кутаясь в свои полушубки, они побрели по узкому проходу между колонн и раскинувшихся палаток, прямиком к деревянному зданию кубической формы со сторонами чуть больше двух метров. Они все еще не могли поверить, что находятся в вожделенной и загадочной Александрии, способной решить все их проблемы. Насколько безумной в начале казалась мысль проехать через половину известного мира, настолько же непривычно сейчас чувствовали себя беглецы, осуществив свой дерзкий план. Сами от себя не ожидали, что так далеко зайдут. В этом испуге они будто отстали от происходящих вокруг событий. Жизнь теперь словно не принадлежала им, а протекала рядом, в нескольких метрах от них, и Платону с Лией оставалось только наблюдать за всем этим. Будто души покинули молодые тела, а вернувшись обратно, застали совершенно других, уставших, старых людей и не могут воссоединиться, потому что их энергетический код уже совсем не похож на измененный жизнью и болью код жалких тел. И приходится отрешенно наблюдать за собою со стороны.
Тени душ плелись за путниками, желая поскорее связаться с сыном. Они не подозревали, что этому желанию не суждено было сбыться, по крайней мере в метро. Платон с Лией уже дошли до дома начальника станции и приготовились открыть кривую дощатую дверь, как она сама распахнулась им навстречу, едва не ударив в лицо. Путники успели отпрянуть, после чего увидели, как тот самый начальник выпрыгивает наружу и машет руками. Попутно он громко кричал, раздавая команды, но его слова перекрыл оглушительный треск выстрелов. Звуки стрельбы метались в тесных стенах станции, застав всех врасплох. Далекое эхо растягивало их и сливало в один сплошной гром, словно обрушившийся с небес. Все как предсказывал миссионер, предупреждая о Судном дне. Только после первого шока до сознания путников дошли слова начальника станции:
– На нас напали! Нас атакуют!
Он мчался через платформу, расталкивая палатки. На ходу пытался надеть куртку, но запутался в рукавах и просто бросил ее на пол. Поверх его майки висела пустая кобура, а сам пистолет уже давно был в руке. Начальник размахивал им, как бравый командир, поднимающий солдат на битву, в точности как на фотографии… Наблюдавшие за сценой Лия и Платон вспомнили, что недавно видели черно-белый снимок военного в точно такой же позе. «Снимок висел на стене первой станции», – подумал Платон. Он не знал, какая война могла быть в эпоху черно-белой фотографии, и еще раз убедился, сколь огромный объем информации сокрыт от обычных людей. Хорошо, что есть «Дети свободы». Они хоть и идут против закона, но свою функцию по сохранению исторических сведений выполняют.
Впрочем, их деятельность могла оборваться в любой момент. Начальник остервенело бегал между палатками, хватая за плечи уже вскочивших со своих мест мужчин. Он трепал их или хлопал по щекам, удостоверяясь в готовности дать отпор неприятелю. В руках каждого поднявшегося на зов было по пистолету, начищенному и готовому к бою. Они стали организовывать боевые построения. Ведомые своим лидером, они не замечали застывших у стены Лию с Платоном и священника в клетке. Они даже сметали палатки, желая скорее занять оговоренные заранее позиции у эскалатора, строили баррикады, укрепляли ворота. В ход шло все – от досок до железных прутьев и старых уличных транспарантов, превращаясь из ненужного хлама в защитные заграждения. Все были в куртках и шубах, чтобы не замерзнуть раньше, чем придется принять бой. Один только начальник бегал в майке и, казалось, не замечал холода, подогревал себя волей к сопротивлению и борьбе тем сильнее, чем громче слышались раскаты стрельбы.
Выстрелы становились все громче, заставляя вздрагивать непривычных к ним мирных людей, какими были Платон и Лия. Защитники уже проследовали мимо них, заняв оборону у ворот, перед ведущим наверх эскалатором. Всполохи огня виднелись сквозь щели в баррикадах, а запах пороха уже опустился в самый низ, вскружив путникам голову и вынудив сердце забиться в страхе.
– Надо связаться с Альбертом! – крикнула Лия.
Не дожидаясь ответа от мужа, она бросилась к домику начальника станции, от которого после строительства баррикад осталась всего пара несущих стен и покосившийся потолок. Платон ринулся вслед, помогая жене не упасть и не поцарапаться об острые края сломанных досок. Никто не обращал на них никакого внимания, и двое путников быстро оказались у цели. Лия схватила телефонную трубку, но гудка не последовало. Она принялась нажимать на все подряд кнопки, но результата это не принесло. Она стала просто кричать в надежде быть услышанной собеседником на другом конце провода, но в ответ была лишь тишина, приправленная грохотом здешней перестрелки. Звуки выстрелов эхом отскакивали от каменных стен подземелья, подобно обезумевшему стаду антилоп гну, несущихся по проходу рядом со Скалой гордости и сметающих все на своем пути. Слишком узкие для такого явления тоннели не справлялись с акустической нагрузкой и издавали безумный рев, усиливающий каждый выстрел. Никуда нельзя было спрятаться от ужаса. И оставалось непонятным, что происходит на соседней станции.
– Поехали на дрезине обратно к Альберту! – прокричала Лия, не слыша себя в воцарившемся шуме.
Платон кивнул, и они вновь пересекли станцию, но уже в обратном направлении, отдаляясь от основного сражения у эскалатора. Посаженный в клетку священник молился, поднимая руки кверху, и что-то грозно скандировал, но слов было уже не понять. Дрезина стояла там, где ее недавно оставили, и ждала возможности двинуться в путь, в темноту чернеющего тоннеля. Не успели Платон с Лией занять свои места, как наполняющая психоделическим ужасом стрельба стихла. В один момент наступила полнейшая и непробиваемая тишина, насторожив еще сильнее, чем недавняя лобовая атака противника. А в ушах, словно в морских раковинах, еще шумело эхо недавней стрельбы.
– Кто победил? – спросила Лия.
Платон спрыгнул с дрезины и лег на край платформы, выглядывая из-за колонн. Он увидел грозные баррикады со множеством местных жителей на них. В руках каждого блестело дуло пистолета, в глазах страх смешивался с изумлением. Они тоже были удивлены внезапным окончанием атаки и начали переговариваться между собой и руководящим защитой начальником станции, уже надевшим теплую куртку.
– Ну что там? – спросила Лия.
– Они не знают, почему все закончилось. Вроде как говорят, что смогли отстоять эскалатор и даже ликвидировать напавший на них спецназ. Отсюда их плохо слышно, еще этот миссионер распинается.
Дождавшись наконец тишины, священник с новой силой стал разглагольствовать и сотрясать подземелье проповедями, священными песнями и стихами. Одна за другой из его уст лились молитвы о спасении душ заблудших, о прощении их грехов, даже самых страшных, вроде убийства. Он искренне пытался уберечь окружающих его людей, вынужденно погрязших в насилии и бездуховности, даже несмотря на то, что они посадили его в клетку и обращались как с настоящим пленником. Но не желавшие слышать его в мирной обстановке жители метро не слышали и в военной. Сосредоточившись на обороне станции, они отправили в разведку вверх по эскалатору несколько человек и расселись за баррикадами ждать новостей. Начальник же вернулся в свой домик и с досадой обнаружил, что телефонная линия была перебита при разборе стен.
– Как-то подозрительно тихо, – сказал Платон, и жена вынуждена была с ним согласиться. – Если полиция узнала об этом убежище, в чем уже не приходится сомневаться, значит так просто все не закончится.