– Простите, что не могу оставить вам ее для опытов, – съязвил запыхавшийся Платон.
– Понимаю, – ответил врач.
– Ну и как это лечится?
– Наука никогда прежде с этим не сталкивалась. В прошлую эпоху рак развивался со временем и очень плохо лечился. Теперь же опухоли растут с расстоянием, что, по сути, одно и то же. Но в обоих случаях человеческий иммунитет не мог и не может с ними бороться, в отличии от организма Лии.
– Это я понял, – зло ответил Платон.
Он мечтал поскорее умереть, чтобы не услышать уже ставший очевидным ответ, но любовь к Лие заставляла его бороться до последней капли надежды.
– Скажите прямо, кто-нибудь знает, как это вылечить?
– Нет.
Нет. Разрядом молнии разошелся по всему телу этот короткий приговор и оставил после себя пустоту, наполненную новым взрывом у здания. Но какой бы мощной ни была эта бомбардировка, она и близко не стояла рядом с неотвратимой погибельной силой этого слова «нет», ударившего намного сильнее, чем любые танковые снаряды.
– Простите, но медицина бессильна, – добавил доктор. – Ищите волшебника, ей богу. Больше мне нечего предложить.
Длинный пустой коридор спиралью уходил в неизвестность чужого мира. Мира, в котором рушатся все надежды. Яркий пол был усеян осколками разбитых экранов, через которые приходилось пробираться, как через тернии. Несмотря на обильное освещение, обратный путь навевал мрачные мысли и вызывал презрение ко всему. К этим врачам, к этой войне, к этой жизни, в конце концов. Платон со священником в отчаянии несли Лию обратно по коридору, не представляя, что делать дальше. Они шли в пустоту безысходности и в уме перебирали варианты, на случай если выход из безнадежной ситуации все-таки существует. Платон стремился сделать все возможное, пока его сердце не разорвалось в клочья. Товарищ его, в свою очередь, понимал, что не хочет бросать друзей, спасших его бренную жизнь, потому что совесть никогда не ослабляет своей стальной хватки. Даже когда испаряется вера и под обстрелом мыслей рушатся жизненные стремления.
Ученые, доктора и один автоматчик бесполезно плелись позади, как обычная массовка, какая бывает в любой сцене крушения человеческих жизней на фоне человеческого же безразличия. Наверняка врач, только что осмотревший Лию, уже позабыл о страшном диагнозе и теперь думал лишь о своей шкуре – так считал Платон.
– Как долго небоскреб еще выдержит? – полюбопытствовал Павел.
У него одного были силы что-либо говорить.
Платон лишь вздохнул. Судьба бездушного здания с кучей бездушных людей внутри волновала его даже меньше собственной. С умирающей Лией на руках все остальное стало ему безразлично. Он понимал, что, даже успев выбраться на улицу, он под обстрелом нигде не найдет быстрый транспорт, а если найдет, то не сможет пробиться через линии баррикад и сквозь стены шквального огня. Вот и всё. Они проделали путь в несколько тысяч километров, достигли своей цели и даже попали в самое охраняемое здание в мире, чтобы сделать желанное обследование на МРТ. Они совершили столь длинное и насыщенное событиями путешествие, сдали его на хорошо, на твердую четверку. Дотяни они до пятерки, подумал Платон, получили бы бонус в виде чудесного излечения. Но идеал априори недостижим, и в жизни все заканчивается гораздо хуже, чем на экране. В подтверждение глубины такого отчаянья несчастному влюбленному вспомнились строки из пьесы Селина «Домео и Рульетта», которую всех заставляли учить в старших классах.
Здесь вечный отдых для меня начнется
И здесь стряхну ярмо зловещих звезд…
Дальше он не помнил, да и в этих строках не был уверен. Он думал, какую себе избрать смерть. Выбор был самым разнообразным. В разгуле гражданской войны, даже уцепившись за жизнь руками и ногами, можно запросто умереть, а что говорить о человеке, теряющем смысл существования? Он уже хотел остановиться, расчистить от осколков часть ковра на полу, положить на него Лию, а сам сесть рядом и ждать, пока шатающееся здание не похоронит их, как и было завещано небесами, в один градус. Но судьба распорядилась иначе.
Пройдя половину изогнутого коридора и уже почти вернувшись к библиотеке в самом начале этажа, процессия наткнулась на поджидавшего их мужчину в сером костюме. На голове у него была осыпанная штукатуркой серая шляпа, а в руке блестящий пистолет, отливавший золотым свечением ламп.
– Ученые «Детей свободы»? – Таинственный незнакомец задал этот риторический вопрос с гордостью и не стал дожидаться ответа. – Сразу восемь человек в одном месте. Прекрасный улов.
Идущие в хвосте группы врачи понадеялись на помощь приставленного к ним автоматчика, но тот перестал скрывать свою сущность и тоже направил на них оружие. С двух сторон нападающим удалось взять всех врасплох и выстроить в ряд у стены.
– Птички в клетке, – произнес предатель.
– Хорошая работа, – бросил ему офицер. – Получишь тридцать талонов на еду, больше чем договаривались…
И швырнул ему ловким броском бойскаута пачку серебристых талонов.
В стане окруженных бунтовщиков воцарилась неожиданная тишина, какая бывает, когда все собравшиеся настолько шокированы резким поворотом судьбы, что не в состоянии выдавить из себя ни слова. Казалось невероятным, как один человек смог обвести вокруг пальца «детей свободы» и заманить в ловушку целую их группу да еще и какую – сплошных ученых и врачей, цвет интеллигенции, гордость нации. Понимая свое трагическое положение, они тем более ужаснулись, представив, сколько среди повстанцев может быть засланных лазутчиков. Возможно, их даже больше, чем информаторов «Детей свободы» среди низших чинов полиции. Все может быть. В мыслях плененных этапы восприятия их нового положения следовали один за другим. Наконец после отрицания и злости настал черед торга.
– Олег Орлович? – презрительно бросил один из ученых. – Наш старый товарищ из прошлой жизни… Сколько градусов, сколько кругов.
– Да уж, давненько не виделись, – ответил мужчина в сером костюме, держа всех под прицелом. – С тех пор, как вы сбежали из НИИ. Но скажите зачем? Вы же умный человек и знаете, какое наказание последует.
– Всё лучше, чем разрабатывать новое оружие, пока многим людям нечего есть, – ответил ученый.
– Но оружие так и не разработали!
– И хорошо, – замялся ученый, видимо, взвешивая свои следующие слова. – А вот вы, Олег Орлович, никогда не жалели, что не сбежали тогда вместе с нами? В тот градус именно вы нас охраняли и позволили уйти достаточно далеко, прежде чем объявили тревогу.
– Не жалел, – твердо ответил тот. – Потому что бороться против системы, которая тебя кормит и одевает, по меньшей мере глупо, а иногда даже бессмысленно…
Прижатый к стенке Платон наблюдал за дискуссией двух старых знакомых, переполняясь злобой и гневом. Он не надеялся на их помощь, но хотел, чтобы его с Лией хотя бы оставили в покое, наедине.
– У нас человек умирает! – крикнул он. – Можно ее хотя бы на пол положить?
– А это еще кто? – удивился Олег.
Он уже давно заметил трех незнакомых людей среди ученых, но только теперь нашел повод об этом спросить. Под подозрительным взглядом бывалого офицера становилось страшно, будто он проникал в самый мозг. Его глаза буквально пронизывали пространство, заглядывая внутрь человека, как всевидящий сканер или, если угодно, аппарат МРТ. Платону казалось, что он стал голым, со всеми мыслями на виду. Беглец из Фрибурга мялся, не зная, что ответить, поэтому слово взял врач.
– Эти не наши, – попытался он защитить попавших в беду людей. – Не из «Детей свободы». Приехали за лечением.
Олег сощурил глаза и незаметно ухмыльнулся. Настолько незаметно, что ни одна мышца лица не дрогнула. Эта ухмылка осталась за маской непроницаемой выдержки офицера госбезопасности. Конечно же, он их узнал. Вспомнил фотороботы преступников-беглецов и для себя отметил мастерство художника-криминалиста, нарисовавшего абсолютно точный портрет постаревших людей.
– У женщины уникальная болезнь, – продолжал наивный врач. – Рак наоборот, когда умираешь от неподвижности, а не от расстояния.
– Как это? – удивился Олег.
– Ну вы же знаете, что когда-то давно было время? – попытался объяснить ученый.
– У меня доступ высшего уровня, разумеется, знаю, – нахмурился офицер.
– Ну так вот внутри ее раковой опухоли это время как будто идет, даже если женщина остается неподвижной. А когда она начинает куда-то двигаться, организм вырабатывает антитела и борется с раком…
Они еще долго могли обсуждать столь интересный предмет, достойный отдельного выпуска познавательной передачи, докторской диссертации или селинской премии по медицине, но закипающий от злости и ненависти Платон будто материализовал весь свой гнев в мощнейшем взрыве снаряда у того самого места, где стояла группа попавших в плен бунтарей.
Выстрел из танка пришелся прямо на их этаж.
Благодаря тому, что коридор располагался внутри здания, а к наружным стенам выходили научные кабинеты и медицинские лаборатории, основная мощь взрыва пришлась на них. Как рев из пасти огнедышащего дракона, пронесся чудовищной силы грохот, образовав вокруг себя шторм из пламени. Кабинеты разлетелись тысячами бетонных и стеклянных осколков, снесших половину этажа. После падения внешней стены коридор принял на себя напор ударной волны и, несмотря на усиленную конструкцию, его стены дрогнули, как костяшки огромного домино. Многометровые куски бетона рассыпались, словно детали пазла, как бывает, когда нервный ребенок резким движением разрушает собранную конструкцию, вместо того чтобы ею любоваться. Стены превратились в труху и свалились одна на другую, образовав хаотичные завалы посреди некогда сверкавшего золотом коридора.
Взрывная волна сдула людей на пол, как дыхание сдувает песчинки с руки. Обломками ранило и убило нескольких стоявших в конце группы ученых. Отправился на тот свет и предатель, оставив после себя лишь кровавый след на стене, сломанный надвое автомат и три десятка серебристых талонов. Они блестели на уличном свету, проникшем из огромной дыры в здании на уровне пятого этажа. Пыль не спешила оседать, но очертания окружающих зданий уже были видны сквозь образованную выстрелом рану на стонущем теле атланта.