– Вот что называется фарш, – борясь с рвотными позывами, сказал Павел. – И смердит соответствующе.
– Чудовищно, – проговорил Платон, отвернувшись от машины.
Его лохматые длинные волосы и борода едва не встали дыбом.
– Когда читаешь книгу или смотришь боевик, там ведь тоже часто кого-то расстреливают. Но все выглядит так чистенько, опрятно, эстетично.
– А вот как оно выглядит в жизни, – морщась, ответил товарищ, даже не пытаясь смотреть внутрь салона с темно-красным, будто перемолотым мясом и торчащими из обрывков одежды костями.
– Все, кто считает войну романтичной, обязательно должны посмотреть на это. Наверняка большинство берущихся за оружие «детей свободы» не думали, что прольется столько крови.
Платон и Павел с трудом сдерживали эмоции. Борясь с желанием убежать от непостижимых уму видов и запахов, они пригнулись, чтобы не видеть кровавый кошмар и так подошли к лючку бензобака. Всего лишь в полуметре от груды растерзанных тел они принялись сливать топливо. К счастью для живых, нижнюю часть машины не расстреляли, поэтому бензин терпеливо дожидался их в баке. Спасительной струей он полился из шланга в канистру и очень скоро наполнил ее.
– Ничего себе, какой напор, – протянул Платон. – Там, наверное, литров сто.
– А сколько нам надо? Куда держим путь?
Платон заткнул шланг и поднял его вверх, чтобы оставшийся бензин не вытек на землю, после чего закрутил крышку канистры.
– Без понятия, – ответил он, щурясь в сторону стоящей вдалеке красной машины и своей семьи. – В Александрию мы ехали за лечением, а самые лучшие доктора страны сказали, что ничем не могут помочь, что нам нужен волшебник. Черт бы побрал этого Никитина! Вселил в нас ложные надежды!
– Ну ладно, ладно тебе. Не знаю, кто такой ваш Никитин, но Александрия действительно научный центр страны… была им по крайней мере. Если и имелись толковые доктора, то жили они точно в столице. Так что из всех вариантов действий вы выбрали самый логичный.
Эти слова немного успокоили Платона, но не могли вернуть прожитое расстояние или склеить осколки разбитых надежд. Мужчины потащили канистру обратно. Городская пыль и копоть пожаров продолжали стоять вдалеке, образуя вокруг столицы вуаль непроглядной тьмы. Словно адские котлы излили на нее весь негатив человеческих душ, накопленные ими грехи. Но вдалеке от этих сцен Страшного суда, над красным кабриолетом высилось привычное ясное небо, вселяющее надежду, что где-то в мире еще осталось место для душевного спокойствия и чистоты.
«Норд Шеви» вскоре был заправлен и направился по уходящей из столицы порока дороге. Путники, заняв свои места, снова продолжили путь, решив остановиться только возле седанов, чтобы перелить остатки бензина. Доехав до места расправы над городскими чиновниками, Платон с Павлом захотели оградить остальных от кровавого зрелища и отвлекли их далеким холмом.
– Смотрите, там фламинго, – говорили они.
Доверчивые дамы и Альберт вглядывались в даль, не понимая, куда смотреть. Они даже не знали, что такое этот фламинго. Так продолжалось, пока Платон не остановил «Шеви» таким образом, чтобы первый дымящий седан закрыл собой вторую, более жуткую машину.
Мужчины перелили в кабриолет еще несколько полных канистр, пока бак второго седана не опустел.
– Бензин нам нужнее, – унимая совесть, сказал Платон вслух.
Они вернулись в свою машину и поехали прочь от войны, в даль чистой, девственной пустоты. Лия смотрела на редкую растительность и хранила молчание, покрываясь все новыми и новыми старческими морщинами, а дорога тянулась впереди лентой, той самой, что связывает судьбы разных людей в одну.
Все углубились в собственные мысли, без возможности вымолвить даже слово, настолько сильно были опустошены событиями последнего градуса. Невероятная гамма чувств обрушилась на каждого, но тяжелее всего пришлось, разумеется, Лие. Погруженная в свой кошмар, она даже вздрогнула, когда спустя несколько километров кто-то все же смог выдавить из себя несколько слов.
– По этой дороге есть деревушка, – начал Павел, не обращаясь к кому-то конкретно. – У меня там дальние родственники. Можем поселиться у них и переждать всю эту кутерьму. Жилища в деревнях большие, места хватит на всех.
– Я за, – быстро ответила Анжелика. – Мне все равно некуда идти. Может, там для меня найдется работа.
Платон тоже согласился с предложением друга, успокоившись за судьбу своего сына. Тот ведь не мог вечно ездить с родителями, старея с огромной скоростью. Нет. Это был и́х удел, а Альберту уготована другая судьба. Только вот мать не должна умирать на его глазах. И вообще, может быть, есть еще шанс…
– Кстати, по этой дороге возили заключенных, – продолжил Павел, чтобы взбодрить всех разговором. Ему было тяжело сидеть в гнетущей ум тишине. – Я это знаю, потому что часто отпускал им грехи. Приговоренных везли в смешных желтых автобусах. Где-то в тысяче километров впереди, в самом конце шоссе стоит тюрьма «Луна-парк № 2». Я всегда исповедовал самых опасных преступников. Их держат именно там, на самом отшибе страны.
Платон услышал знакомое название, и в памяти тут же всплыли радиосообщения от упрятанного там старика. Удивительно, как целые пласты информации могут спокойно томиться в мозгу, ничем себя не выдавая, но стоит услышать связанный с ними факт, как все сразу поднимается на поверхность.
– А Станислав Шпильмана ты тоже исповедовал? – спросил он.
– Откуда ты его знаешь?! – Павла будто кольнули булавкой.
– Слышал его радиообращение, – задумчиво ответил Платон. – Недавно, градусов сто назад.
Бывший священник наклонился с заднего сидения и почти прильнул к сидящей впереди паре. Его голова оказалась прямо между Платоном и Лией, а голос перешел на шепот.
– Он засекречен. С меня взяли подписку о неразглашении. Шпильман был единственным, к кому не подпустили исповедника. С ним вообще никому разговаривать не давали.
– Почему? – Платон так удивился, что отвлекся от управления, и машина начала петлять по дороге.
Пришлось сбавить и без того низкую скорость.
– Нам, священникам, говорили, что он колдун и волшебник. Антицерковник и вообще враг любого честного человека… По крайней мере, эта мысль проскакивала в нашей церкви. Шпильмана предали анафеме, посадили в тюрьму по миллиону уголовных дел и запретили произносить его имя вслух. Да что там вслух, даже думать о нем нельзя. Уж не знаю, чем именно он насолил действующему режиму… Или уже не действующему, кто сейчас разберет.
– Он говорил, что знает все о Великом разломе, – уточнил Платон. – Может быть, он знает тайну, скрываемую за семью печатями, и поэтому его попытались заткнуть?
– Сложно сказать, – задумался Павел.
И стал говорить еще тише:
– Человека, знающего слишком много, могли просто убить, и дело с концом. А этого побоялись… Может, он действительно маг и волшебник… Слушайте!
Платон опять вздрогнул. Уставшим рукам было все сложнее удерживать руль. Образуемый ездой ветер задувал в уши, и приходилось напрягать слух, чтобы улавливать тихие слова собеседника.
– Врачи же говорили, что вам поможет только волшебник, – продолжил Павел.
Его голос наполнялся суровой иронией.
– Мне кажется, они просто глумились или пытались спихнуть с себя ответственность, – ответил Платон.
– Ну а почему бы и нет? – впервые за долгое расстояние промолвила Лия. – Терять мне все равно нечего. Поеду к нему. Как управлять машиной, я уже знаю…
– «Поеду»? – Платона разозлили ее слова.
Он любил эту женщину больше жизни и не смог бы прожить и метра без нее. Он уже давно поклялся разделить судьбу Лии.
– Никуда ты одна не поедешь. Я с тобой до конца.
– Подумай о сыне.
– За Альбертом могу приглядеть я, – нашелся Павел.
– Ну вот, никаких проблем нет, – констатировал Платон. – Тем более мы еще можем вернуться к сыну живыми. Если Шпильман хотя бы на процент такой колдун, как о нем говорят.
Лия закрыла глаза, пытаясь взвесить все за и против. Стрелки циферблата на ее поднятой к волосам руке наматывали круги, приближая неминуемую развязку. Жизнь казалась ужасным видением, которое не может быть правдой. Вдруг все это ей чудится? Может быть, действительно стоит щелкнуть пальцами, и все кошмары закончатся, она выйдет из какой-нибудь комы и начнет жить сначала, с чистого листа, с первой страницы, как когда-то начинала писать свой ежеградусник.
– Едем к человеку за тысячу километров, потому что считаем его волшебником, основываясь лишь на том факте, что президент почему-то побоялся его убивать? – уточнила она. – Безумие. Но других вариантов попросту нет.
Глава 11
Планета Земля неподвижно стояла посреди мироздания, в нулевой точке координат. Вокруг нее в хаосе нарушенного порядка вращались звезды и галактические скопления. Как безвольные шарики в лототроне, они сходили с привычных орбит, повинуясь новому, единому для всех закону, а точнее беззаконию броуновского движения. Из-за огромных космических расстояний крах звездных систем происходил очень медленно, если судить в привычном человеку масштабе. Тысячи отрезков времени, когда-то называемых годами, должны были пройти от Великого разлома до первых катастроф – столкновений звезд, и миллионы лет – до крушений соседствующих галактик. Туманности выворачивались наизнанку, созвездия вели войну всех против всех, названную так ученым древности Гоббсом. Великий аттрактор уже ничего не притягивал – без времени он просто перестал существовать. Исчезали и пустые участки – войды, занимавшие раньше миллионы световых лет. Творился настоящий квазибиблейский кошмар, от одного лишь осознания которого можно было сойти с ума. Любой человек, увидя истинную картину наступившего вселенского хаоса, потерял бы дар речи и отказался верить своим глазам. Но не существовало глаз такого размера, чтобы они могли оценить весь масштаб космоса со стороны. С тех пор, как после неудачного запуска пространственно-временного двигателя эти самые пространство и время остановились и космос стал вращаться вокруг нового центра, окружившая из-за этого Землю корона всего вселенского света уже не давала разглядеть, что находится за пределами нашего маленького мирка. Единственной звездой на ярком небе осталось Солнце. Наше родное светило оказалось главным зрителем свершившейся катастрофы и с первого ряда наблюдало за полностью замершей в вакууме планетой. А люди наблюдали за ним, вечно крутящимся над их головами, не понимая, что так быть не должно. Ни на мгновение оно не скрывалось из вида, а описываемые им по небу круги с каждым разом становились все у́же, теряя вселенский размах. Как угодивший в водоворот гравитации шарик, Солнце стремилось занять центральную точку оси своего вращения и тоже замереть навсегда, до скорого развала вселенной. До того момента, как все три измерения сойдутся в бесконечном луче одного-единственного. Разумеется, абсолютного конца такая остановка не принесет, вселенная обязательно найдет выход скопившейся энергии, утолит жажду жить. Раздастся какой-нибудь большой взрыв и все начнется с начала. Пока в один прекрасный солнечный день случайный набор молекул, с течением времени обретший разум, не решит что-нибудь эдакое изобрести и вновь не поставит крест на столь уязвимом и хрупком в неумелых руках мироздании.