Айн РэндАтлант расправил плечиЧасть I. Непротивление
Введение
Айн Рэнд видела в искусстве «воссоздание реальности в соответствии с метафизическими воззрениями художника». Поэтому по природе своей роман (как и изваяние или симфония) не нуждается в пояснительном предисловии и не терпит такового; он является самодостаточной Вселенной, стоящей выше любых комментариев, приглашающей читателя войти, воспринять и отреагировать.
Айн Рэнд никогда не одобряла дидактических (или хвалебных) введений к своим книгам, и я не имею желания нарушать ее волю. Напротив, я намереваюсь уступить место ей самой. Я хочу познакомить вас с некоторыми аспектами ее мышления в то время, когда она готовилась написать свой роман «Атлант расправил плечи».
Прежде чем приступить к роману, Айн Рэнд много писала в своем дневнике о его теме, сюжете и персонажах. Она писала не для публики, а лишь для себя самой, то есть, для прояснения собственного же восприятия. Относящиеся к написанию «Атланта» дневниковые записи являют яркий пример ее личного мышления, уверенного, даже при продвижении на ощупь, целенаправленного, даже при наличии препятствий, блестяще — красноречивого, даже при полном отсутствии редакторской правки. Дневники эти являют завораживающий пример поэтапного рождения бессмертного произведения искусства.
В свой черед будет опубликовано все, что выходило из-под пера Айн Рэнд. И для этого издания «Атланта», подготовленного к 35 годовщине его первой публикации, я выбрал, однако, нечто вроде премии для почитателей великой писательницы, четыре типичных дневниковых записи. Позвольте мне предупредить новых читателей о том, что отрывки эти приоткрывают сюжет и испортят впечатление для каждого, кто прочтет их, не зная всей истории заранее.
Насколько я помню, слова «Атлант расправил плечи» стали названием романа только после того, как муж мисс Рэнд предложил это в 1956 году. В процессе написания роман носил рабочее название «Забастовка».
Самые первые наброски, сделанные мисс Рэнд для «Забастовки», датированы 1 января 1945 года, то есть примерно через год после публикации «Источника» (The Fountainhead). Вполне естественно, что ее интересовало, чем настоящий роман может отличаться от предыдущего.
Тема. Что происходит с миром, когда Движители его бастуют.
Это означает — картина мира, мотор которого отключен. Показать: что, как и почему. Конкретные шаги, действия — через персонажи, их настрой, мотивацию, психологию, поступки и во вторую очередь результаты воздействия личностей на историю, общество и мир.
Требования темы: показать, кто является Движителями мира, как и почему они функционируют. Каковы их враги, почему их ненавидят, какие причины ненависти к Движителям и их порабощения; показать природу препятствий, оказывающихся на их пути и причины их возникновения.
Этот последний параграф полностью содержится в «Источнике». Реварк и Тухи являют собой полную формулировку его. Посему этот сюжет является не общей темой «Забастовки», но частью ее, которую следует упомянуть снова (хотя и кратко), чтобы сделать изложение ясным и полным.
Первым делом необходимо решить, на ком должно быть сделано главное ударение — на Движителях, паразитах или на мире. Ответ: на мире. Повествование должно вестись обо Всем.
В этом смысле «Забастовка» должна оказаться куда более «общественным» романом, чем «Источник». Тот роман был посвящен «индивидуализму и коллективизму в душе человека»; он обнаруживает природу и функции творца и потребителя. Основной упор был сделан на Реварке и Тухи, чтобы показать их суть. Остальные персонажи представляли собой вариации на тему отношения личности к окружающим — смесь же двух крайностей, двух полюсов: Реварка и Тухи. Основной темой было описание характеров, людей как таковых — их природы. Их взаимоотношения — то есть собственно общество, связи между людьми — имели вторичный, неизбежный характер, представлялись как прямое следствие столкновения Реварка и Тухи. Однако они не представляли собой тему.
Здесь темой должны стать взаимоотношения. Посему личное обязано отступить на второй план. То есть персональный аспект необходим только в той степени, в которой он проясняет взаимоотношения. В «Источнике» я показала, что миром движет Реварк — что Китинги паразитируют на нем и ненавидят за это, в то время как Тухи стремятся погубить его. Но тему представлял собой сам Реварк, а не отношение его к миру. Теперь меня интересуют взаимоотношения.
Иными словами, я должна показать, каким конкретно способом Движители вращают этот мир. И каким именно способом потребители паразитируют на творцах. Как в духовных вопросах — так (особенно) в конкретных физических событиях. (Особое внимание — на конкретные физические события и ни на мгновение не забывать, что все физическое является следствием духовного.)
Однако ради целей повествования я не начинаю с описания того, каким образом потребители паразитируют на Движителях в повседневной реальности, не начинаю я и с описания привычного им мира. (Это дается только в необходимой ретроспективе при возвращении к прошлому или в качестве следствия самих событий.) Я начинаю с фантастического предположения о забастовке, устроенной Движителями, истинного сердца романа. Следует отметить четкое разделение: я не намереваюсь прославлять здесь Движителей (этому был посвящен «Источник»). Я хочу показать, насколько отчаянно нуждается мир в Движителях, и насколько скверно он обращается с ними. И я демонстрирую это на гипотетическом случае, показывая, что случится с миром без них.
В «Источнике» я не показывала прямо, насколько отчаянно нуждается мир в Реварке, ограничиваясь лишь косвенными указаниями. Я продемонстрировала, насколько и почему жесток к нему мир. Я показывала в основном его суть. Это была повесть о Реварке. Настоящий роман должен стать историей мира — в отношении к его Источникам. (Это почти история отношения тела и сердца — тела, умирающего от анемии.)
Я не показываю конкретно то, что делают Движители — это становится ясно лишь опосредованно. Я показываю, что случается, когда они перестают делать свое дело. (И сразу становится видна полная картина их дел, равно как их место и роль. Это важное указание для конструкции всего повествования.)
Чтобы создать свой роман, Айн Рэнд должна была в полной мере понять, почему Источники позволили потребителям паразитировать на себе — почему за всю историю творцы ни разу не объявили забастовку — какие присущие даже лучшим из них ошибки отдали их в рабство к посредственностям. Часть ответа драматизирована в характере Дагни Таггерт, наследственной владелицы железной дороги, объявившей войну забастовщикам. Вот заметка о ее психологии, датированная 18 апреля 1946 года:
«Ее ошибка — и причина отказа присоединиться к забастовке — кроется в сверхоптимизме и избытке уверенности в себе (особенно в последнем).
Сверхоптимизм — в том, что она считает людей лучшими, чем они есть, она не понимает их и проявляет великодушие.
Избыток уверенности — в том, что она считает себя способной сделать больше, чем это по силам человеку. Она считает, что способна в одиночку управлять железной дорогой (или миром), может заставить людей сделать то, что она хочет, то, что правильно с ее точки зрения, только силой собственного дарования; не принуждая их, конечно, не порабощая их своими приказами, но силой избытка своей энергии; она покажет им, как надо, она обучит и уговорит их, она настолько одарена, что они все переймут от нее. (В этом — вера в рационализм их существа, во всемогущество разума. Ошибка? Рассудок не автоматичен. Те, кто отрицают разум, не будут покорны ему. Нельзя рассчитывать на них. Их надо оставить в покое.)
В отношении этих двух пунктов Дагни совершает в своем мышлении существенную (но простительную и вполне понятную) ошибку той разновидности, которую часто совершают индивидуалисты и творцы. Ошибка эта является следствием лучших качеств их натуры и результатом конкретного принципа, однако принцип этот прилагается неправильно…
Ошибка такова: творцу подобает быть оптимистичным в глубочайшем, глубинном смысле этого слова, поскольку творец верит в благосклонность Вселенной и функционирует, исходя из этой предпосылки. Однако будет ошибкой распространять такой оптимизм на других конкретных людей. Во-первых, это не является необходимым, этого не требуют жизнь творца и природа Вселенной: жизнь его не зависит от остальных. Во-вторых, человек представляет собой существо, наделенное свободной волей; поэтому каждый человек потенциально является добрым или злым — ему и только ему самому решать (посредством умозаключений), на какой стороне он хочет быть. Решение повлияет лишь на него самого; оно не может (да и не должно) представлять особый интерес для любого другого человека.
Посему, в то время как творец почитает и должен почитать Человека (что означает его собственный высший потенциал, то есть естественное уважение к себе), он не должен совершать ошибку, полагая, что отсюда неминуемо проистекает почтение к Человечеству (как к коллективу). Концепции эти полностью антагонистичны, из них следуют существенно различные и диаметрально противоположные следствия.
Человек в высшем своем потенциале реализуется внутри самого творца. Одинок ли творец, находит ли он горстку подобных себе или окружен большинством человечества, — не имеет абсолютно никакого значения; числа здесь абсолютно неуместны. Он один или горстка подобных ему представляет все человечество, в подлинном смысле являя собой доказательство того, что на самом деле представляет собой человек в лучших своих проявлениях, человеческая суть, человек на пределе своих возможностей. (Разумное создание, действующее в соответствии со своей природой.)
Творцу должно быть безразлично, сколько человек вокруг него не соответствуют идеалу, Человеку с большой буквы: один, миллион или вообще все; позвольте ему одному соответствовать этому идеалу; таков весь «оптимизм» в отношении Человека, в котором он нуждается. Однако понять это трудно, трудно заметить сам факт — естественно, что Дагни всегда совершает ошибку, считая других лучшими, чем они есть на самом деле (или станут лучше, или она научит их быть лучше, или, что еще проще, она просто отчаянно хочет, чтобы они были лучше) — и оказаться привязанным к миру подобной надеждой.