На пятнадцатом этаже я облокотилась на лестницу и задумалась, что «круто» сейчас будет, если Марины не окажется дома. Или если она просто не откроет. Или если откроет, но сразу же выгонит глупую американку: и правда, на что я сдалась ей? Кто будет селить у себя незнакомую подозрительную девчонку, пускай даже на день или на два? Может статься, что Марина просто выдумала адрес. Или она специально написала мне, будто живёт в этой многоэтажке со сломанным лифтом на самом верху, чтобы при случае рассказать об этом друзьям и вместе посмеяться над незадачливой путешественницей?.. Да, скорее всего, так и есть… Я, наверно, зря сюда припёрлась… Ладно, надо всё же доползти и убедиться…
На двадцать втором я позволила себе присесть на ступеньки. Одежда испачкается, наверно — да ну и ладно! Всё равно мне предстоит судьба бездомной, и я рано или поздно извозюкаюсь. Можно, конечно, ещё попытаться позвонить Изотопову и попросить у него перекантоваться… И рубль заодно отработать! Хотя понятия не имею, какую-такую работу могла бы я для него выполнить… Если только у него робоуборщик поломался…
На двадцать восьмом я окончательно выбилась из сил и разлеглась между лестничными пролётами. Как здесь люди живут-то вообще? Каждый день так и ходят? Безумие… Может, так делают для того, чтобы на урановых приисках или в горячем цеху людям было не так уж и трудно? Типа это такая закалка? Физкультура принудительная, что ли? Или лифт работает, но чтобы его вызвать надо знать секрет какой-то? Может, он на отпечатки пальцев реагирует?..
Ох, вот он, тридцать первый, наконец-то! Квартира 505… Так, сверюсь ещё раз с бумажкой, чтоб точно не перепутать… Да всё верно: «505, звонить четыре раза». Интересно, почему четыре раза? Шифр какой-то?
Я позвонила четырежды…
… И не поверила своему счастью, когда сперва внутри квартиры послышалось какое-то копошение, а затем дверь открыла Марина!
— О, мэм! Вы действительно прийти! — проговорила она шёпотом (наверно, чтоб не слышали соседи).
— Да, Марина. Здравствуй! Я сбежала от своего мужа. Я пока не могу поделиться подробностям, но, поверь, он ужасный человек! Я не могла больше быть рядом с ним!
«Потому что убила», — добавила мысленно я.
— О, сочувствую! А где вторая леди?
— Я не знаю. Пропала она. Может быть, её в живых уж нету…
— Кошмар! У вас дикие нравы! Это есть капитализм, такой ужасный!
— Марина, я могу остаться у тебя на день-другой? Обещаю, я не буду злоупотреблять гостеприимством!
— Конечно, заходить, располагаться! Ты уставший?
— Я всю ночь не спала. А потом поднялась пешком по лестнице на тридцать первый этаж. Вы, что, всегда так ходите? Что лифт-то не работает?
— О, лифт отдыхать, чтобы экономить электричество! Лифт ходит вечером. Вечером народ идти с работы. Утром идти на работу — вниз можно ногами. Утром вверх идут только бездельники!
57. Я в странной квартире
За дверью Марининой квартиры обнаружился длинный коридор с кучей дверей. На холл чьего-то дома он не походил, скорей, это было подсобное помещение: стены бело-голубые, как в подъезде, развешенное бельё, чьи-то санки, чьи-то лыжи, чьи-то ящики… Вдоль коридора навстречу нам ехал на педальной машинке в виде ракеты маленький мальчик. Из-за дальней двери высунулась какая-то женщина — и тут же спряталась, щёлкнув замком.
— Это, что, ещё не квартира? — спросила я.
— Почему же? — сказала Марина. — Квартира. А вот моя комната.
Мы зашли в комнатушку размером не более сотни квадратных футов. Обстановка там была спартанская: кровать, стол, два стула, шкафчик крохотный, радиоприёмник и телевизор — оба не новые, старомодные, в деревянных еще корпусах. На стене висела репродукция картины с дамой из прошлого века. В чёрной шубе и шляпке с пером, она восседала то ли на диване, то ли в коляске — и высокомерно смотрела на расположившийся напротив портрет Сталина.
Марина предложила мне чувствовать себя как дома — и я к ней прислушалась. Прилегла на кровать и немедленно отрубилась.
Когда я проснулась, возле меня оказалась тарелка с двумя пирожками.
— Это тебе, — сказала Марина. — Соседка угостила.
— Что за соседка?
— Наталья Петровна из комнаты около ванной.
Оказалось, что в этой квартире живёт сразу много семей, по комнате — на каждую. Чёрт! Мне и в голову не приходило, что можно столько народу в одну коробочку напихать! Сколько же у них ванных на столько спален?..
Кстати, мне как раз неплохо было бы навестить санузел…
Объяснив, где он находится, Марина предупредила:
— Только дорогой особо ни с кем не общайся.
— Да я и не смогу, — сказала я. — Я же языка совсем не знаю.
— Ну, там есть пара человек, который немного болтать по-английский… Если они спросили тебя, кто ты, говори, что коммунистка из Америки… Ведь же коммунистка? Ты иначе не приехать, это верно? Коммунистка или просто сочувствующая?
— Сочувствующая, — бросила я коротко.
— Понятно. Знаешь, что? Скажи, что тебя прислать по линии Молодёжного Интернационала. Контакт обмен опытом. Ладно?
Я совершенно не поняла, о какой-такой линии идёт речь, но не стала спорить. Хотелось скорее отправиться в туалет.
После того, как я вернулась оттуда, шокированная тем, что, во-первых, туалет раздельный с ванной, а во-вторых, он один и туда стоит очередь, Марина предложила пообщаться. Понимаю: она привела в дом совсем незнакомую девушку и всё ж хотела знать, с кем имеет дело. Но и мне было не безынтересно, к кому в гости я заявилась. Так что я решила перехватить инициативу. Попросила:
— Марин, расскажи о себе!
Та была не против:
— Ну… Мне восемнадцать. Родилась в семье рабочих. Комсомол рекомендовали меня языковому училище. Из училища направили на курсы работниц общепита. Оттуда распределили в нашу гостиницу. А от гостиницы комнату дали вот эту… А ты кем работаешь?
— Я не работаю… Я только школу закончила.
— А куда планирует учиться или работа?
— Если честно, даже и не знаю…
— Нужно сначала научилась, а потом уже замуж, — сказала Марина нравоучительно. — Сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— И уже замужний… И теперь сбежать от мужа… Признавайся, Эвелина, тебя выдали насильно?
Я не знала, как лучше ответить на этот вопрос, поэтому только нахмурилась и поёжилась. Марина приняла это за «да».
— Ты несчастная… Я так и знала… А кем твои родители работают?
— Мама домохозяйка. А папа… ну… штуки он разные делает.
— Значит, ремесленник… Мой прадед тоже делал кустарное производство до революции… А какая у вас комната?
— Комната?
— Ну, то есть, где вы живёте?
— А… Ну, у нас это… дом свой.
— В деревне?
— В пригороде.
— Это то же самое… О, я так тебе сочувствовать!
Я удивлённо уставилась на Марину.
— Тебе не повезло родиться в такая отсталый страна как Америка! У вас женщина угнетённая. Вы живёте как Россия при царе. У нас тоже так было: деревенская изба, ручное делание, замуж поневоле… Не бойся, Эвелина! Скоро товарищ Сталин освободит вас! Будете жить в вот в таких же квартирах, в высоких домах, в городах!
Я не решилась оспаривать такое видение мира. Спасёт, так спасёт, только дай мне тут ночку заночевать…
— Мне всё-таки домой надо, Марина! Если ты не знаешь, где находится американское посольство, может, найдёшь мне какой-нибудь справочник? Может, есть на карте города?
— Я искать. Но ты не торопиться, здесь ведь лучше.
— Да, но… Дома меня ждут родные. И здесь языка я не знаю. Да и что мне тут делать…
— Если хочешь, я попросить тебя на завод взять. Потом место в общежитии! Понравится! Американец захотел жить в СССР — это очень блестяще! Утереть нос мировому капиталу! Такой был Освальд, в Минске жить, ты слышала?
— Слышала, а как же! Тот, что в Кеннеди стрелял, убить пытался. Хорошо, что не попал.
— Вас обманули! Кеннеди стрелять американский империалисты! Освальда оговорили!
— Зачем империалистам убивать президента?
— Чтобы коммунистов обвинить! Ведь очевидно! Вам врать, а вы верить.
— Ясно, — я решила сменить тему. — У тебя сегодня выходной?
— Да.
— Чем займёмся? Может, прогуляемся? Может, поищем посольство? Где обычно карты продаются… или справочники?
— А еду еще хочешь? — спросила Марина.
— Неплохо бы.
— Тогда пойдём на кухню, сварим суп.
Мы пошли на кухню. Там тоже сушилось бельё. По стенам было развешано множество кухонных принадлежностей. Целых четыре стола делали помещение кухни, и без того небольшое, ужасно тесным; каждый из них был ещё и загромождён разным скарбом или занят людьми. За одним из столов какая-то девочка решала задания по математике. За другим молодая женщина с ложки кормила ребёнка. Рядом с ними мужчина жарил яичницу на каком-то маленьком нагревательном приборе вроде горелки из класса химии. Плита имелась, но все её конфорки были заняты. На одной из них, в частности, кипел огромный бак, из которого ещё одна женщина, пожилая, вынимала щипцами какие-то тряпки и клала их в медный таз.
Марина расчистила мне кусочек одного из столов и велела резать овощи. Я уткнулась взглядом в них и в свои руки. Смотреть на окружающих и ловить их взгляды на себе было страшновато.
А что эти взгляды были, я не сомневаюсь. В русской речи, звучащей вокруг, я то и дело ловила корни «американ» и «коммунист». Может, конечно, они о своих коммунистах болтали, но вряд ли: скорей всего, Марина отвечала на вопрос, кто я такая. Вскоре спрашивать стали уже и меня напрямую.
— Слышь, — сказала Марина. — Соседи спрашивают, есть ли у вас в Америке примусы.
— Я не знаю, что такое примусы…
— Понятно. Ну, конечно, вы же деревенские…
Марина перевела мой ответ и люди на кухне, как мне показалось, сочувственно заохали.
— Слышь, — обратилась она ко мне снова. — А что вообще из кухонный приборы у вас есть? Не лично у вас, а вообще по Америке?
— Много что есть… Роботы-мороженицы, роботы-уборщицы, роботы-бутербродники, роботы-соковыжимальщики…