Стояла середина дня, и спальный район Левиафания будто вымер. Лимек гнал «Шкоду» по пустым мокрым улицам, и серые панельные многоэтажки таращились на него пчелиным сотами темных окон. Петерсена нашли на самой окраине Левиафании — огромном пустыре, раскинувшемся на обочине Фабричного проспекта. Пустырь, поросший колючкой и бурьяном, разметили на ровные квадраты под новостройки, и посреди этих квадратов уже разбили детскую площадку с пустой песочницей, горкой из черного сырого дерева и ржавыми качелями. На горизонте виднелось летное поле дирижаблей, а чуть левее горели огни боен и оранжерей Продкомбината...
Дождик разошелся не на шутку, размыв глинистую почву пустыря в полужидкую грязь, и Лимек из опасения завязнуть остановил «Шкоду» на обочине проспекта. Сыщик выключил двигатель, и Петерсен сразу притих, вжавшись в сиденье. Слышно было только, как дворники елозят по стеклу.
Найди ребенка, сказала Камилла. Это очень важно.
— Пошли, — Лимек обернулся к Петерсену. Тот никак не отреагировал, и тогда сыщик выбрался из машины первым. Ссутулив плечи и подняв воротник тужурки, чтобы спастись от холодных капель дождя, Лимек обогнул «Шкоду» сзади, открыл дверцу и за шиворот выволок Петерсена наружу.
— Пошли! — рявкнул сыщик, сопроводив команду пинком. Петерсен слепо, как зомби, побрел вперед; Лимек, сунув руки в карманы, двинулся следом.
Вблизи детская площадка производила еще более убогое впечатление, чем издалека. Качели проржавели насквозь и покосились; у горки были сломаны ступеньки. В песочнице валялся полусгнивший труп крысы. А между горкой и песочницей была вырыта яма неправильной формы, окруженная навалами жирной глины. Дно ямы скрывала бурая жижа.
— Значит, так, — сказал Лимек, машинально вытаскивая сигарету. Он размял ее в пальцах (сигарета тут же намокла), скомкал в кулаке и бросил в яму. — Сейчас я буду спрашивать, а ты будешь отвечать. Если соврешь мне, или будешь изображать идиота, останешься в этой яме навсегда. Понятно?
Петерсен, нелепый в светлом плаще и черной шапочке, стоял, чуть сгорбившись, и смотрел прямо перед собой. Лимек попытался поймать его взгляд.
— Мне надоело, что меня все держат за болвана, — прошипел сыщик. — Ксавье, Залески, Шварц, Меерс... Теперь еще и ты!.. — Лимек выдержал паузу и продолжил вкрадчиво. — Тебе я мог бы поверить. Если бы не одно «но». Там, в психушке, ты отреагировал на имя Абель. Помнишь?
В ответ Петерсен закрыл глаза. Сыщик схватил его за лацканы и встряхнул так, что голова инженера мотнулась на тонкой шее.
— Кто такой Абель?! — рявкнул Лимек. — Отвечай, быстро! Ну?!!
Петерсен отвернулся, и тогда Лимек ударил его открытой ладонью, наотмашь, со всей злостью и страхом, накопившимися за последнюю неделю. Брызнула кровь из разбитых губ, ноги инженера подкосились, и он начал съезжать вниз, в яму, в грязь. Лимек попытался его выдернуть, но размокшая земля под ногами отвалилась целым пластом, и оба рухнули в бурую жижу.
Это стало последней соломинкой, переломившей хребет терпению Лимека.
— Кто! Такой!! Абель!!! — разъяренно заорал промокший до нитки Лимек, встряхивая Петерсена и с головой погружая инженера в воду. Петерсен оказался на удивление легким, будто мокрый плащ весил больше хозяина.
Потом Лимек пытался вспомнить, сколько он так орал и топил Петерсена в этой могиле: минуту? две? или полчаса?.. Лимек пришел в себя от холода. Дождь, превратившийся в ливень, изо всех сил барабанил по голове, по плечам сыщика, по поверхности воды, взбивая ее в мутное, словно бы кипящее месиво. Петерсен хрипел, придавленный коленом, и жадно ловил воздух разбитым носом и ртом. Лимек сполз с инженера и сел прямо в ледяную жижу, привалившись спиной к стене ямы. Петерсен перевернулся на живот, и его тут же вырвало.
— Кто такой Абель... — сорванными связками просипел Лимек. — Кто... такой... Абель...
— Это его сын, — сказал знакомый голос откуда-то сверху.
Ленц (а это был Ленц) стоял на самом краю могилы, безупречно элегантный в светлом плаще английского фасона, с раскрытым зонтиком в левой руке. Острые носы его лакированных штиблет были измазаны рыжей грязью.
— Вылезайте, Лимек, — Ленц протянул сыщику руку в лайковой перчатке. — Хватит барахтаться в этом дерьме.
С помощью Ленца сыщик выкарабкался из ямы, а потом они вдвоем вытащили Петерсена. Избитый и наглотавшийся жижи инженер скрючился прямо на земле, жалобно поскуливая.
— Сын? — переспросил Лимек, вытирая с лица грязную воду.
— Ну, или внук, — сказал Ленц, цинично усмехнувшись. — Это как посмотреть...
Ленц был ниже сыщика на полголовы, но умудрялся глядеть на него свысока. Может быть, благодаря тому, что Лимек вымок и вымазался, а Ленц оставался все тем же зализанным блондинчиком.
— Наш гениальный изобретатель прижил ребенка с собственной дочерью. Когда его жена об этом узнала, она покончила с собой, а дочь пришлось запереть в психушку, чтобы она не прыгнула в Бездну следом за мамашей. Ну, а Петерсен... Петерсен решил проблему сугубо инженерным способом. Построил волновой очиститель совести. С интересными побочными свойствами... Впрочем, полагаю, эту часть истории вам уже поведал доктор Меерс. Не правда ли?
Найди ребенка, опять вспомнил Лимек. Это очень важно.
— Где он? — спросил сыщик. — Где Абель?
— Мы не знаем, — покачал головой Ленц. — Инженер забрал его из приюта прямо перед своей эскападой с Фостом.
— Чем? — не понял Лимек.
— Ах да, вы же не в курсе, — поморщился Ленц. — Когда до нашего Персиваля дошло, на что способен созданный им аппарат — он испытал его на собственной дочери, старый мерзавец — он позвонил профессору Фосту и пригласил его на «первый запуск машины» на Фабрике. Профессор ему поверил... Этот гад, — Ленц ткнул Петерсена остроносой штиблетой, — забрал ребенка из приюта и где-то его спрятал. Потом он убил Фоста, надел на него свой магистерский перстень и обезобразил труп, взорвав батарею. Где Петерсен пропадал следующие четыре дня — мы не знаем.
— Мы? Кто это — мы?
— Мы — алхимики, — с гордостью сказал Ленц. С его зонтика лились струи воды на Петерсена. — Нам уметь вовремя менять покровителя, Лимек, это тонкое искусство... Профессор Фост был в двух шагах от решения той же проблемы, над которой работал Петерсен, но совершенно иными способами. В двух шагах, Лимек, от создания вакцины, когда он его убил!
Ленц снова пнул Петерсена, и это был уже не манерный жест — в пинке чувствовалось плохо сдерживаемое остервенение.
Снова проведя ладонью по лицу, Лимек поглядел по сторонам. Ну и где же вы, господа трискели? — подумал он. Где ваши мотоциклы, лимузины, кожаные плащи и автоматы? Берите его, он же во всем уже сознался?..
Но на пустыре не было не души. Мимо, по Фабричному проспекту, с ревом проносились грузовики, и парила над горизонтом серая туша дирижабля. На обочине, возле брошенной «Шкоды» стоял аккуратно припаркованный желтый фургон — на нем, по всей видимости, и приехал Ленц.
Они следили за мной от Азилума, подумал сыщик. Странно, что я не заметил хвоста. А может, и не следили — просто знали, куда я поеду...
— Чего вы хотите от меня?
Ленц улыбнулся.
— Наши желания, дорогой Лимек, полностью совпадают, — сказал он почти ласково. — Найдите Абеля.
— А потом?
— Отдайте его нам. Взамен получите Альбину.
— С чего вы взяли, что она мне нужна?
— Видите ли, Лимек... — протянул Ленц с наигранной озабоченностью в голосе. — Наши попытки воздействия на госпожу Петерсен медикаментозно не дали ожидаемых результатов. И мы были вынуждены прибегнуть к другим методам дознания. Вы, надеюсь, знаете, что такое третья степень устрашения?
— Пытки, — сказал Лимек.
— Именно, — гнусненько улыбнулся Ленц, и Лимеку захотелось его ударить. — И знаете что, Лимек? Под пытками она звала именно вас...
8
Днем в «Голодной скрипке» пусто. На улице слякотно, и немногочисленные посетители, заскочившие пообедать или пропустить рюмочку-другую для согрева организма, притащили грязь на подошвах башмаков, а пожилая пьяная уборщица безуспешно размазывала ее по полу шваброй. С кухни воняло горелым, в воздухе витал прокисший дух вчерашней попойки, и кельнер в замасленной курточке шмякнул на стол пару щербатых тарелок с омлетом из яичного порошка и сразу удалился, приняв Лимека и Петерсена — вымокших, испачканных и чумазых — за пару бездомных, неведомо где разжившихся деньжатами на обед...
Инженер Петерсен набросился на еду, как будто не ел два дня, а Лимек с отвращением покрутил в руке плохо вымытую вилку с застрявшими между зубцами кусочками подсохшего желтка и отдал свою порцию Петерсену. Есть не хотелось совершенно, и сыщик прихлебывал очень горячий и очень гадкий кофе из толстой чашки, разглядывая Петерсена и пытаясь понять, симулирует инженер так кстати случившееся безумие или нет?..
Входная дверь распахнулась, впустив волну сырого и холодного воздуха, и в кафе вошел Залески.
— Добрый день, — поздоровался он, без приглашения усаживаясь за стол.
День на свободе пошел лаборанту на пользу, отметил Лимек. Нет, следы пребывания в Трискелионе, конечно же, остались — и бледность, и круги под глазами. Руки, периодически мелко трясущиеся, лаборант прятал в карманах — но в целом он выглядел гораздо лучше: помылся, побрился, даже волосы набриолинил. В облике Залески чувствовалась заботливая женская рука. Парень явно побывал у Магды, после чего перестал заикаться и испуганно бегать глазами.
— Ну, рассказывай, — потребовал Лимек.
— А можно мне сначала кофе? — спросил Залески вызывающе.
— Нельзя, — отрезал Лимек. — Кофе еще надо заслужить. Рассказывай!
Залески хмыкнул.
— Ну ладно... В общем, этот старикашка, который провожал вас до машины, после этого сразу вернулся в Азилум и пробыл там минут десять. Потом опять вышел, уже в плаще и с зонтом, и поймал такси. Я тоже сел в таксомотор и поехал следом. Это стоило восемь талеров. Старик приехал в «Маджестик» и, наверное, там пообедал, потому что его не было минут сорок, а то и больше...