Гаврюшин неопределенно пожал плечами:
— Ну, мало ли…
Через несколько минут женщина вынесла пластиковую карточку на плотной синей ленте со словами:
— Вам лучше на шею повесить. И удобно, и всегда под рукой, и не потеряете.
Аркадий Михайлович повертел в руках свой электронный пропуск с красной буквой «А» в верхнем углу и набросил на шею ленту.
— Моя любимая погода! — сладко вздохнул Гаврюшин, когда они вышли на улицу. — Начало сентября… золотая осень… Сейчас бы по лесу гулять…
— А вы вынуждены гулять со мной. — Казик посмотрел на желто-красно-зеленый лесок, который тянулся вдоль одной стороны дороги из аэропорта.
— Ну чего уж вынужден… — смутился Гаврюшин. — Мне, между прочим, не приказали, а предложили. Дескать, прилетит эксперт, надо ему помогать, ну и все такое прочее. А мне интересно. Мне вообще новые люди интересны. Особенно если эксперты. Я, правда, не знал, что вы, оказывается, психолог.
— А знали бы — отказались?
— Зачем? Психология — это интересно… Я вот и сам последние дни думаю: с чего бы вдруг этого мужика прирезали именно в аэропорту… — старлей осекся, заговорил деловито: — Сейчас я вас в гостиницу устрою. Это близко. Вон видите? — Он ткнул пальцем в сторону отделанного голубым пластиком семиэтажного здания, расположенного метрах в трехстах за шлагбаумом, открывающим въезд на привокзальную площадь. — А вот это, — Гаврюшин кивнул в сторону пятиэтажного здания из белого кирпича, стоящего сразу за шлагбаумом, — административный корпус. Здесь все аэропортовское начальство сидит и еще кое-какие службы. И тут место для москвичей выделили, на втором этаже, конференц-зал освободили. Я вас туда провожу. Но сначала в гостиницу, мне велено вас сначала на постой устроить.
Для гостиницы, предназначенной не для проживания, а для пережидания, предоставленный Казику номер оказался очень даже приличным. Выдержанный в бежево-коричневых тонах, с отделанным песочного цвета плиткой санузлом, обставленный с явным пониманием потребностей постояльцев: с достаточно широкой кроватью, шкафом, двумя стульями, небольшим креслом, компактным холодильником, длинным (вдоль стены) столом, на котором стояли телевизор, чайник и еще оставалось много свободного места. Единственным предметом, явно выпадавшим из общей гармонии, был сейф — примерно метр высотой и полметра шириной, выкрашенный темно-зеленой кое-где облупившейся краской, втиснутый между столом и шкафом.
— Да вот, сейф принесли, с кодовым замком, — перехватил взгляд Аркадия Михайловича Гаврюшин. — А как же? Вам ведь могут дать какие-то особые документы… А вот это карточка на питание. — Севастьян сунул руку в карман и извлек пластиковый прямоугольник. — В ресторане гостиницы и в кафе в административном корпусе у вас по ней будет скидка. Аж тридцать процентов! А в терминалы не ходите, там жутко дорого. Начальство местное в основном в административном корпусе питается, но я вам сильно советую: идите в нашу столовую. Обычную столовую для самых рядовых. Она в промзоне, сразу за зданиями ЛОВД и САБа, я их вам показывал.
— А зачем мне идти куда-то в столовую, когда я могу вот здесь, поблизости? Тем более со скидкой? — заинтересовался Казик.
— Ну-у-у… — разулыбался, причем с некоторой гордостью Гаврюшин, — здесь, конечно, по ресторанному, но в столовой гораздо дешевле, а главное — гораздо вкуснее!
— Неужели? — В последние годы Аркадий Михайлович в разных местах питался, но вот обычными столовыми даже не интересовался.
— Это вы напрасно, — укоризненно произнес Гаврюшин. — Эта столовая у нас наследственная. Ею лет пятнадцать Дарья Андреевна заведует. А до того ее мать, лет двадцать пять командовала. Дарья Андреевна говорит, что столовая — это фамильная гордость! И уж вы мне поверьте, там полный порядок, и еда, конечно, пусть без ресторанных наворотов, но совершенно домашняя. Очень вкусная еда, и порции большие. И работает круглосуточно. Хотя… — он пожал плечами, — вы сами решайте. И — да, для тех, кто живет в гостинице, с половины восьмого до половины одиннадцатого утра завтраки бесплатные. Вот, кстати, — старлей глянул на часы, — вы еще запросто успеете позавтракать.
— А вы сами-то позавтракать успели? — привычно озаботился чужим желудком Аркадий Михайлович.
— Я совсем не голодный… — замялся Гаврюшин.
— Тогда мы пойдем в ресторан вместе! — сделал свой вывод Казик.
— Но… вы уж сами… а я потом в столовую схожу…
— Даже не вздумайте возражать! Я вас приглашаю, и я оплачиваю, — пресек попытку протеста Казик. — Во-первых, я могу себе позволить. А во-вторых, мы ведь теперь вроде как напарники, а нет лучшего способа поближе познакомиться, нежели совместная трапеза. Уж вы мне поверьте, — назидательно сказал Аркадий Михайлович. — Но Севой я вас звать не буду. Мне больше нравится Севастьян.
Гаврюшин пожал плечами: Севастьян, так Севастьян, он ведь хотел как проще.
В ресторане совсем не голодный старший лейтенант съел яичницу из трех яиц с беконом, порцию блинчиков с мясом, бутерброд с соленой рыбой и выпил большую чашку кофе с двумя небольшими сладкими булочками. Вообще-то он намеревался поесть скромно (исключительно из деликатности), однако под напором Казика сдался (позавтракать с утра не успел), впрочем, и недавно обретенный напарник по части личного потребления еды тоже действовал с размахом.
— Моя сестра Софочка постоянно пытается держать меня на диете, — пожаловался Аркадий Михайлович. — Так я хоть на воле почувствую себя человеком.
И он с удовольствием погладил себя по животу.
«А мужик, похоже, нормальный», — подумал Гаврюшин. Впрочем, он с самого начала ничего плохого не думал. Он вообще с самого начала старался ничего плохого о людях не думать, хотя сестра постоянно каркала, дескать, скоро у брата начнется профессиональная деформация, и он будет в каждом подозревать преступника. За пять лет службы Севастьян таких, с профдеформацией, повидал немало, даже можно сказать — очень много, и всячески пытался не встать в общий строй.
«А парнишка, похоже, неплохой», — прикинул Казик, сделал последний глоток кофе, и тут же в его кармане раздался звонок.
— Аркадий Михайлович, здравствуйте.
— Олег Романович? — Казик глянул на экран телефона, где высветился номер полковника Купревича.
— Совершенно верно. Надеюсь, вас хорошо встретили, вы успели устроиться в гостинице и позавтракать?
У полковника был красивый мягкий голос — прямо шелк с бархатом. Казик подумал, что таким голосом хорошо рассказывать сказки на ночь детям или обольщать чувствительных дам. Но сам он не был ни ребенком, ни дамой, а потому насторожился: таким голосом в кино говорят умные хитрые следователи.
— Меня прекрасно встретили, я замечательно устроился в гостинице и только что позавтракал, — придал шелковистость-бархатистость своему голосу Казик.
Хотел добавить пару одобрительных слов про Гаврюшина, но осекся. Кто знает, как отреагирует полковник?
— Ну коли вы освободились, я попрошу вас пожаловать ко мне. Старший лейтенант проводит, — с подчеркнутой церемонностью произнес Купревич.
У входа в конференц-зал, где разместилась московская оперативно-следственная группа, стоял полицейский. Он въедливо зыркнул на Аркадия Михайловича и приветственно кивнул Гаврюшину:
— Вас ждут.
В большой комнате со сдвинутыми в сторону креслами, экраном на стене, несколькими явно принесенными откуда-то столами с компьютерами и прочей (включая бытовую) техникой, а также длинным столом для заседаний сидели четыре человека. Они мельком глянули на вошедших и продолжили заниматься своими делами.
У дальней стены виднелась дверь, за которой находилась узкая комната (из тех, что в былые времена называли «комнатой президиума»), в торце стоял стол, а рядом со столом — мужчина.
— Свободен, — кивнул он Гаврюшину и, едва ли не распахнув объятия, двинулся навстречу Казику. — Я рад вас видеть, Аркадий Михайлович!
Внешне полковник Купревич меньше всего походил на человека в погонах, а больше всего — на университетского профессора начала прошлого века (по крайней мере, как их нередко изображали на фотографиях). Среднего роста, в неброском аккуратном костюме, с тщательно подстриженными темными (с легкими серебристыми прожилками) волосами, приятным, исключительно интеллигентным лицом. Вот только глаза… Прикрытые прозрачными линзами очков в тонкой золотистой оправе, эти глаза были словно многослойными. Верхний слой — любезный и почти ласковый. За ним — умный и весьма въедливый. Еще глубже — решительный и даже жесткий.
«А ведь он может быть очень опасным человеком», — подумал Казик.
ГЛАВА 6
Валерий Леонидович Огородов считал, что вылепил свою судьбу исключительно сам, и был в принципе прав. Он родился в небольшом городке на Волге в благополучной, но совершенно обычной семье рядовых инженеров. И уже подростком понял: его никто не возьмет за руку и не поведет в светлые дали. Эти самые дали представлялись ему без особых вычурностей: интересная работа, хорошая карьера, материальное благополучие и достойная семья. Вполне разумные желания, которые, однако, ему никто не собирался просто так исполнять, — увы, волшебники нигде не просматривались.
После школы он не стал замахиваться на Москву или Петербург (хотя хотелось) и отправился в областной центр с четкой задачей: поступить в университет экономики и финансов. Именно такое образование ему казалось наиболее перспективным. Конкурс был большой, но Валерий тщательно готовился последние два школьных года и поступил с первого захода, причем на бюджетное место — платное образование его семья не смогла бы потянуть.
На последнем курсе он начал активно подрабатывать в небольшой фирмочке, куда и трудоустроился сразу после окончания вуза. Года через два перешел уже в достаточно большую и серьезную фирму. А потом (не просто так, а выдержав самый настоящий конкурс!) — в крупную респектабельную компанию с разветвленной сетью, соответствующим влиянием и большими перспективами.