Когда въехали в село, то, по указаниям старосты, Демьян направил пролётку к стоящей на пригорке около реки кузнице. Она даже издали отличалась от привычных: просторное побеленное снаружи здание. Рядом толпились люди. Кто-то держал в поводу коня, кто-то вертел в руках железки: обручи от колес и бочек, лемеха. Дуню с Глашей встретили почтительно, с поклонами. Какая-то шустрая молодка сказала:
— Это купца Матвеевского барышни, учёные магички.
Дуня с Глашей, староста и кучер вошли в кузню, внутри тоже оказавшуюся просторной и чистой. Даже горн, который, как в обычных кузнях разжигали при помощи дров и угля. Кузнец и его подручный уставились на вошедших полными надежды взглядами.
Глаша, первой увидевшая амулет, вделанный в стену, внимательно его осмотрела и произнесла:
— Зарядки четверть осталась. Тут ещё должна быть какая-то неполадка. Я пока заряжать начну, а ты посмотри целостность предметов.
Заряжать амулеты их Николай Николаевич научил, и ещё многому, что в программу не входило, но помочь в хозяйстве могло. В том числе, определять незаметные глазу повреждения в различных предметах. И устранять их, сплавляя, склеивая магически. Пусть такой метод починки и действовал временно, но продержаться, к примеру, до замены каминной или водопроводной трубы, позволял. Не всем ученицам эти занятия нравились. Обедневшие дворяночки морщили носы. А вот богатая дочь купца и её подруга впитывали всё, что касалось магических знаний и умений, как губки.
Дуня первым делом подошла к наковальне и висевшему над ней магически-гидравлическому молоту. Она приложила ладони к молоту, тот словно окутало голубой дымкой. Кузнец с подручным осенили лбы крёстным знамением. Хоть и знали, что магия — дело богоугодное. С молотом было всё в порядке, несколько мелких трещин Дуня нашла на мехах. Она вновь приложила ладони, на этот раз дымка заклубилась над местами повреждений, была она не голубой, а зелёной, искрящейся. Закончили ремонт подруги одновременно.
— Меха с полгода продержатся, после менять нужно, — сообщила Дуня.
Кузнец и его подручный поклонились Дуне с Глашей в пояс, а стоило им выйти наружу, как дородная крестьянка поднесла корзину, накрытую льняным полотенцем.
— Матушка барыня, барышня магичка, — произнесла она. — Примите, не побрезгуйте, наш подарочек: молочко утреннее, да хлебушек с калачами, только испечёнными.
— Приму с удовольствием, чтобы кузня ваша без поломок работала, — ответила Дуня и кивнула Демьяну.
Кучер принял корзину. Крестьяне низко поклонились. Обратно подруг вёз один Демьян. Староста остался, сославшись на дела и попросив кучера пролётку у конторы поставить. Отъезжая, услышали его голос:
— А ну, куды без очереди! Договорено же, поначалу лемеха чинить!
Глава девятая. В Москву, в Москву
Пролётка, в которой Дуню и Глашу возили кузницу чинить, была удобной, но не особо вместительной. Подаренную сельчанами корзину Глаша взяла на колени. Она приподняла край полотенца и с удовольствием вдохнула в себя аромат свежеиспечённого хлеба. Дуня, до которой аромат тоже донёсся, произнесла:
— Пахнет как из лучших пекарен.
Глаша сказала:
— Ой, Дуняша! Ты же не в курсе, какую новинку дед Вахромеев придумал!
— Новинку? Дед? — в крайнем изумлении переспросила Дуня.
Новинками в старинном купеческом роду Ярославля увлекалось младшее поколение, активно внедряя в производство магические амулеты, посещая магико-технические выставки и выписывая «Магический вестник». Старейшина рода, которого все в городе называли дед Вахромеев, хоть и не запрещал всяческие усовершенствования, но постоянно ворчал, называя магические новинки «дьявольскими штучками». Не помогали увещевания внуков, что церковь считает магию делом Богоугодным, и все амулеты освящены.
Вахромеевы считались «мучными королями», владея всеми крупными мельницами в губернии и половиной пекарен. Дуня с Глашей с младшими внуками Вахромеевых в детстве частенько дрались, а, став постарше, сдружились.
— Дед, дед! — подтвердила Глаша, кивая. — Послушай, что мне Николаша Вахромеев рассказал.
— Когда это ты с ним виделась? — подозрительно спросила Дуня. Нет, она порадовалась бы, найди подружка сердечного дружка. Но достойного её Дуня пока не видела.
— Да на свадебке твоей, — ответила Глаша и поддела подругу: — Невесты, наверное, кроме жениха никого вокруг не замечают.
— Вот и сходила замуж, столько новостей мимо прошло! — с досадой произнесла Дуня.
Кучер слегка закашлялся, явно подавляя смех. Он пустил лошадку ходом, давая хозяйкам спокойно поговорить, а себе послушать. Рядом с Авдотьей Михайловной находиться слугам всегда было интересно, но не всегда безопасно.
— Так вот. Николаша привёз из столицы на пробу амулет, определяющий качество испечённого хлеба, — принялась рассказывать Глаша. — Думал такими, ежели хороши окажутся, все пекарни оснастить. Удовольствие не из дешёвых, но когда Вахромеевы на усовершенствования денег жалели? Думал Николаша, что дед, как обычно, поворчит, а тот взбеленился. Да я, говорит, надёжней твоей безделки проверку проведу, спорим? Дед с внуком пари заключили на то, что кто выиграет, того способ применять начнут. Поехали они по пекарням. Заходят в первую, дед берёт первый попавшийся каравай из свежей партии и кладёт на лавку. Никто охнуть не успел, как он сверху уселся и сказал: ежели, после того, как встану хлебушек на счёт пять расправится — значит, отличный, ежели на счёт восемь — туда-сюда, а ежели десять и больше, для продажи не годен, только свиней кормить. Встал, считать начал. Каравай на счёт пять расправился. Николаша прибор приставил, тот сто из ста по шкале показал. В центре города примерно такой результат во всех пекарнях был, а на окраине работники расслабились. Каравай в одной из них на счёт одиннадцать расправился.
— Ох и не завидую я горе-работникам, — протянула Дуня.
Глаша кивнула и продолжила:
— Старшему пекарю дед самолично зуботычину дал, всю смену дневного заработка лишил. Так они ещё и кланялись, спасибо, мол, ваше степенство, за науку, так рады были, что не уволили. А прибор показал сорок из ста. Результат, при котором рекомендовано в инструкции товар выбраковывать.
— Ай да дед Вахромеев, — похвалила Дуня. — Правильно говорят: на магию надейся, а сам не плошай. Смотри-ка, тройка, курьерская, куда-то с донесением спешит.
Подруги проводили взглядам летящую по дороге тройку с колокольчиками под дугой непрерывно-тревожно вызванивающими: «Дорогу! Динь! Срочно! Дон!»
— Мимо станции. Как бы коней не загнали, — произнесла Глаша.
— Жалостливая ты у меня, — сказала Дуня и добавила: — Чтобы так лошадей гнать, нужно важную причину иметь.
— Есть ведь магические вестники, — возразила Глаша и тут же вспомнила: — Когда мы их изучали, Николай Николаевич рассказывал, что особо секретные депеши надёжней старым способом доставлять. Вестники магические могут сбой дать.
— Многовато секретных депеш-то, — задумчиво протянула Дуня, глядя на то, как распрягают ещё одну курьерскую тройку около каретного сарая. Этой, видать, более длинная дорога предстояла.
Демьян остановил пролётку у конторы. Оттуда выглянул смотритель.
— Починили-с кузню-то, Авдотья Михайловна? — поинтересовался он.
— Обижаете, Антип Иванович, — весело ответила Дуня. — Это я по малолетству всё ломала, сейчас и чинить научилась.
Подруги направились к трактиру, у них оставался час с четвертью на отдых. До крыльца корзину с гостинцами нёс Демьян, а у трактира перехватил ношу Сёмка, со словами:
— Постояльцам помогать — моя забота.
Надеялся хитрец на угощение, и вновь не прогадал. В комнате Дуня с Глашей его с собой усадили полдничать молоком да пышными калачами. После расходования магии подпитка нужна, так же, как и ребятне в период роста, так что ели все трое с большим аппетитом.
— Точно старостиха пекла, — заявил Сёмка, доев первый калач и потянувшись за вторым. Понизив голос, мальчишка зашептал: — Ей бабка-язычница оберег особый передала. А кто им владеет, что хошь сготовит так, что ум отъешь. Вот ей Богу не вру, сам видел. Кругляш такой, в центре колос Велесов выбит, вот как у тебя, матушка барыня, на перстне.
Дуня и Глаша разом посмотрели на подаренный дочери Михаилом Петровичем перстень с духом Хранителем. Герб в центре действительно обрамляли сплетённые змейкой колосья.
— Глазастый ты, Сёмка, — сказала Глаша.
— Угум, — согласился мальчишка, за обе щеки уплетающий второй калач.
В путь тронулись на полчаса позже, чем собирались. Маменька Платонова придремала. Дуня её будить не захотела, Платон не рискнул, горничные и тётушки побоялись. Не сговариваясь, решили, что лучше подождать, пока та сама проснётся. Может, с той ноги встанет, а всё равно не с той получилось.
Платон с Дуней и горничные в других экипажах ехали, Глаша в книгу уткнулась, так что всё недовольство Платонова маменька вылила на сестёр. Им до следующей станции пришлось выслушивать об «отвратительных номерах», непочтительной прислуге и невкусной еде. Тётушки Платоновы лишь переглядывались, вспоминая, как до Ярославля добирались. И номера тогда брали куда скромнее, да и питались чуть не впроголодь. Сестрица вон худа, что ей там надо, а вот тётушки, да и Платон от пустых щей еле ноги таскали.
Однако напоминать сестре не стали, наученные горьким опытом, что лишь хуже будет. Как и не помянули о том, что ради того, чтобы Платоше выглядеть на балах достойно, не только особняк, но и все фамильные драгоценности заложить пришлось. Отрадно, что не зря усилия были, подцепил-таки их любимец богатую невесту. Казалось, живи, да радуйся. Ан нет, сестрица вновь недовольна. Молчание тётушек сработало, вскоре маменька Платонова умолкла, и сидела остаток дороги, насупившись, как сыч на ветке.
Кортеж останавливался ещё дважды, но ненадолго. В Москву въехали под благовест, возвещающий о начале вечерней службы. В дядюшкином особняке, расположенном неподалёку от центра, гостей уже ждали. Дуня приняла поздравления от управляющего и распорядилась: