Остаток топлива позволил мне зарулить на стоянку, выключиться и открыть фонарь кабины. Только в этот момент я смог расслабиться.
Силы покинули меня в один момент. Я посмотрел по сторонам и увидел, что Совенко с трудом выбрался из кабины. Полковник явно устал и полностью промок. Смотрю на его комбинезон и понимаю, что это обмундирование можно спокойно выжимать.
Марк, обойдя самолёт, подошёл к Тимуру Борисовичу и приложил руку к голове. Полковник выслушал Барсова, а затем слегка приобнял за плечи, показав поднятый вверх большой палец.
— Асере, ке боля⁈ — радостно подскочил ко мне техник с острова Свободы с небольшой фляжкой.
Эта фраза относится к более разговорному диалекту на Кубе и переводится, как «чувак, как дела?».
— Хорошо… то есть, муй бьен. Грасиас, асере, — поблагодарил я кубинца за воду и стал выбираться из кабины.
Давно так не радовался тому, что стою двумя ногами на бетонной поверхности. Африканское солнце здраво припекает, в воздухе нет того напряжения, что было чуть больше часа назад. Но основные ингредиенты «аэродромных запахов» прежние — керосин, выхлопные газы машин и испарений.
Я медленно подошёл к самолёту и, не снимая перчатку, приложил руку к фюзеляжу в районе бортового номера. Пару раз погладил и застыл. Возможно, я сумасшедший, что именно так проявляю уважение к самолёту. Но каждый, кто летал, летает, и ещё будет летать, всегда должны относиться к своему «крылатому другу» с почтением и благодарностью.
— Асере, с вами хорошо всё? — спросил у меня со спины кубинец, наблюдая, как я поглаживаю МиГ-21, раскрашенный в зелёно-песочный камуфляж.
— Си, компанеро. Спасибо за работу ещё раз, — ответил я.
— Вы так… с уважением относитесь к самолёту! — удивился техник, поправив кепку на голове.
— Он — легенда! Другого такого не будет, — ответил я, пожал руку кубинцу и пошёл к самолёту Кости.
Своего ведомого Бардина я обнаружил под крылом самолёта. Костян сидел в тени на бетонке, перебирая в руках свой шлем. Всё внимание техсостава было обращено на киль МиГ-21, на котором летал Бардин. Он и, правда, был сильно повреждён. Удивляет, как он вообще дотянул до аэродрома.
— Ты чего такой суровый, как наша действительность? — улыбнулся я, подойдя к Бардину.
— У меня сил нет. Ты специально так крутанулся вокруг меня? — спросил Костя, подняв на меня глаза.
— Не первый раз так делаю. Времени не было, чтобы как-то по-другому тебя прикрыть, — ответил я.
Бардин встал с бетонки и крепко обнял меня.
— Спасибо, Серый, — поблагодарил Костя. — Но я, всё равно, был шокирован. В обычной жизни такое не увидишь. Сам понимаешь — инструкции, приказы, методические советы. Куча ограничений.
— Мы же на войне. Какие тут могут быть ограничения! Но, далеко не все из них бесполезны. Соблюдать инструкции надо, — похлопал я его по плечу.
На полосу сели очередные МиГи, выпуская тормозные парашюты. Гул двигателей продолжал наполнять атмосферу вокруг аэродрома.
Марк, который светился от счастья, медленно шёл к нам. Завидев, что мы его заметили, он тут же сменил походку. Где-то я это уже видел.
Нос кверху, спина прямая, а руки работают словно щупальца. Чем-то напоминает орангутанга. В будущем подобный «выход» назовут походкой миллиардера.
— Мужики, а я сегодня в ударе! — шёл к нам этот чудик.
— Мне кажется или передо мной ходячая обезьяна? — спросил Костян, еле сдерживая улыбку.
— Большая светловолосая обезьяна. Подтвердил, — ответил я.
— Ха, ха! Смешно! Я сбил одного. Чтобы вы без меня делали, — подошёл к нам Марк и крепко пожал каждому руку.
По сути, крайнего ЮАРовца сбил я, но, может, в начале боя Барсов записал на свой счёт воздушную победу?
— Когда успел?
— В самом конце. Аккуратно, крайней ракетой, при выполнении горки! Ни одного шанса увернуться у супостата не было… — рассказывал во всех красках о своём успехе Марк.
Через минуту появились и Ренатов с Гусько. Улыбчивый Савельевич всех поздравил с успешной операцией, а Ренатов взахлёб рассказывал о своих впечатлениях.
Хмурый Штыков тоже подошёл к нам и поблагодарил за работу.
— Товарищ подполковник, ну мы же на какую-то медальку сегодня наработали? — подмигнул ему Барсов.
— Ты — на шоколадную, — посмеялся Валентин Николаевич. — Представления напишем, а там, как высшее начальство решит, — взъерошил волосы Марку Штыков и пошёл к Совенко, который уже общался с Дель Потро и Эбо.
Стоянка постепенно заполнялась самолётами, и рядом с нами становилось всё больше и больше народу. Уже никого не волновало, как жарко на улице и что не так давно, каждый из нас мог не вернуться из боя.
В итоге, когда сел крайний самолёт, можно было с уверенностью сказать — все на земле.
Ангольцы радовались больше всех. К ним прибежали и остальные лётчики, которые в бою не участвовали. Главной звездой был Мадейра, которому удалось подбить один из «Миражей».
— Он не сразу вышел из боя. Его кто-то добил потом… — рассказывал он мне, изображая в воздухе, как он с Ренатовым «гонялись» за одним из южноафриканцев.
Появился на аэродроме и Фронте, который уже перемещался с палкой, а не костылём. Радовался за своих земляков не меньше, чем они сами.
Хорхе Бенитес неустанно кричал «Маэстро» каждому из моих соотечественников. Со мной так и вовсе просил сделать фотографию, чтобы потом рассказать у себя дома.
— В гостиной будет висеть. Перед каждой сиестой буду за тебя поднимать тост! — обнимал он меня.
Это получается, что каждый дневной сон у Бенитеса будет начинаться с воспоминаний о нашей совместной работе. Приятно, что так высоко меня оценили братья-кубинцы.
Я посмотрел на кубинца-фотографа, который выискивал момент для запечатления исторического момента. Перед командировкой, да и в процессе, неоднократно нам говорили, чтоб никаких фотографий не делали. Мол, нас в Анголе нет, не было, и быть не должно.
— Савелич, давай всех сюда. На память «щёлкнемся», — предложил я, кивая в сторону военного с фотоаппаратом.
— Сергей, можем отхватить, — подошёл ко мне Ренатов.
— Дальше Советского Союза не пошлют, — ответил я.
— Да и, правда! Когда ещё такой кадр получится сделать! — воскликнул Гусько и призвал всех подойти поближе и расположиться на фоне одного из самолётов.
Всем эта идея очень понравилась. На бетонку усадили самых низкорослых и хромого Фронте. Со всех сторон сбежались техники, которым тоже хотелось поучаствовать в подобной фотосессии. Владелец фотоаппарата кричал, что у него всего два кадра осталось на плёнке.
— И нас подождите! — прозвучал крик Бубко, который бежал сломя голову со стороны перрона аэропорта.
Его бригада вернулась с Мосамедиша.
— Когда успели? — удивился я, усаживая перед собой техника.
— Сергеич, перед вами сели, — радостно обнимал меня другой представитель инженерно-технического состава.
Бубко в двух словах рассказал, как им и передовой группе ангольских техников удалось за минимальное время подготовить кубинские МиГи к повторному вылету.
— Маленький трудовой подвиг, что сказать, — похлопал я по плечу Вениамина.
— Вон тот 26й нас привёз, — указал он на транспортный самолёт на перроне, вокруг которого крутилось много народу и стояло несколько автомобилей.
— Похоже, не вы одни на нём летели, — заметил я, предчувствуя прибытие гостей из столицы Анголы.
— Да было там несколько типов. Жаловались, что можем опоздать к началу операции. А мы им говорим в полёте, что она уже в самом разгаре, — засмеялся один из коллег Бубко.
— А самый мордатый сильно расстроился. Пошёл в кабину, чтобы поторопить экипаж, но мало что изменилось, — рассказал Вениамин.
В последний момент я вспомнил, что не хватает рядом с нами Штыкова и Совенко, а также двух других начальников — Дель Потро и Эбо. Попросив Фронте подержать мой шлем, в который я вложил шлемофон, планшет и другие принадлежности, я рванул к начальникам.
— Товарищи командиры, прошу вас пройти для фотографирования, — подбежал я со спины к Совенко.
— И правда. Столько времени здесь и не одного снимка, Борисыч, — поддержал меня Штыков.
Тимур Борисович с недовольством посмотрел на меня. Видимо, мне «посчастливилось» прервать какую-то пламенную речь нашего полковника.
— Хороша идея. Вы как, Жозе? Анхель? — спросил Совенко у своих коллег.
Не сразу появился энтузиазм у ангольского и кубинского начальника. Тем не менее огромное число народу с трудом влезло в кадр. Пожалуй, после моего выпускного — это самая классная фотка, которую бы я хотел иметь у себя дома. Осталось только свой дом ещё приобрести.
Фотографирование прошло успешно, но на этом «официальная» часть не закончилась. На стоянке появился известный автомобиль с неизвестными людьми.
Совенко, конечно, узнал в этих двух упитанных людях какие-то важные фигуры, а вот мы нет.
— Родин, как думаешь, чем эти ребята занимаются? — спросил у меня Гусько, когда увидел, насколько упало настроение у Совенко при виде двух господ.
— Поздравить, наверное, приехали. Представления на шоколадные медали взять, — сказал я, заметив, что подъехали эти гости со стороны перрона, на котором стоял Ан-26.
— Техники рассказали, что с ними летели. А этот «аник» с Луанды к ним прилетел, — подытожил наши рассуждения Костя.
На посадку зашли два Ми-25 и один Ми-8, и медленно порулили на свои стоянки.
— Потом он катапультировался и, я надеюсь, его сюда привезут скоро, — всё ещё продолжал делиться впечатлениями о бое Марк.
И, похоже, что его предположения о сбитых ЮАРовцах могут оправдаться. Слишком много народу бежит к вертолётам сейчас.
— Точно! Пошли, мужики. Посмотрим на представителя «высшей» расы, — позвал Марк за собой Ренатова и Бардина.
Савельевич уже о чём-то разговаривал со Штыковым и не видел момента, когда прилетел вертолёт. Я попробовал привлечь их внимание к столь быстрому перемещению ангольцев к стоянке вертолётов, но у Гусько и подполковника дела были поважнее.