рилипла к моей голове. Когда потянул, кожу начало щипать.
— И это по-твоему он просто упал? Ему в милицию надо показания давать. Дыхни на меня? — сказал капитан и наклонился ко мне. — Изо рта не пахнет.
— Не пил я. Есть же у вас освидетельствование какое-нибудь? — сказал я, прикладывая руку к макушке.
— Мне и без анализов понятно, что ты не пьяный, а в глубоком нокауте. Свободен, старший лейтенант, — сказал капитан.
Швабрин попробовал что-то возразить, пригрозил рапортом на имя замполита и всеми правдами и неправдами добиться моего наказания.
— Ты ещё здесь? Выйдите, товарищ старший лейтенант, — сказал капитан и Швабрин, не сразу справившись с защёлкой, вышел и мощно хлопнул дверью.
Капитан достал из портфеля небольшой кипятильник, налил в кружку воды из трёхлитровой банки и включил нагреватель в розетку.
— Чаю будешь?
— Спасибо, товарищ капитан, — сказал я, продолжая ощупывать голову.
— Сейчас попьёшь и согреешься. Рану не трогай, в госпиталь тебя отправлю. Полежишь, подлечат, милиционеры показания возьмут с тебя, и будешь учиться дальше, — сказал он, присаживаясь на стул за своим рабочим местом. — Да и давай без звания. Увольняюсь я в запас скоро, так что буду я теперь Александр Петрович.
— Очень приятно. А почему увольняетесь?
— В школу испытателей пойду. Потом на завод устроюсь пилотом.
— И думаете получится? Вот так просто? — удивился я.
— Дорогу осилит идущий! — сказал Александр Петрович, и поднял трубку телефона. — Звоню в училище или как?
Позвонить дежурному, значит начать разбирательство и всё такое. Тем более, это удар по голове, положат в госпиталь, потом ещё заставят осмотры проходить. Связываться с врачами сейчас, когда меньше чем через два месяца лётная практика совсем не хочется?
— Александр Петрович, а вы не против, если я своему человеку позвоню и он решит мой вопрос?
— Давай. В больницу, как я понял ты тоже не поедешь? — спросил капитан.
— Так точно.
В голове была мысль позвонить только одному человеку — Нестерову. Он и с училищем может связаться. Время ещё есть, пока дежурный по училищу не проверил казарму. Главное, чтобы Николаевич не занимался «готовкой» со своей медсестрой Ириной.
— В комендатуре? С тобой вообще не соскучишься Родин! Давай, сиди там. Я пока решу вопрос с училищем. Кто там дежурный? — говорил в трубку Петр Николаевич, когда я дозвонился до него.
— А как ваша… — повернулся я к Александру Петровичу, чтобы спросить его фамилию.
— Пелих, пока ещё капитан Пелих, — сказал дежурный.
Пока говорил его фамилию, чуть трубку не выронил из рук. Надеюсь, это было не так заметно со стороны, поскольку невозможно иметь столько совпадений в этой новой жизни.
Александр Пелих, будущий заслуженный лётчик-испытатель. Освоил огромное число типов воздушных судов и провёл в воздухе несколько тысяч часов. Он будет испытывать МиГ-21 и МиГ-23, а затем и МиГ-29, и ещё много чего. Будет представлять наши образцы на множестве международных авиасалонах и выставках. В 1998году он будет удостоен звания Герой Российской Федерации за мужество и героизм, проявленные при испытании новой авиационной техники. К сожалению, в 2008 году он скоропостижно скончается.
— Петя, это Саня Пелих, — сказал капитан, когда я передал ему трубку. — Да, да, Швабра, утырок, его привёл. Я понял тебя, всё сделаем. Передаю обратно, — сказал Пелих и вернул мне трубку.
— Алло, Сергей, сейчас тебя до госпиталя подкинут, а я встречу…, — начал говорить в трубку Нестеров.
— Зачем? Потом проблем не оберусь с врачами. Обследование на обследовании будет, — сказал я. — Тут лётная практика на носу, а вы меня в больничку.
— Ты немного гонор прибери свой. Голова это тебе не мужской «прибор». Ей думать надо.
— Так я ей и думаю, Николаич. Может, Ирина Сергеевна мне голову обработает и всё, а в долгу я не останусь. Буду должен, как земля колхозам, — сказал я, но Нестеров хорошенько сматерился в трубку, упрекая меня в упёртости.
— Пример Крутова тебя ничему не научил? Вот он также, не долечил в своё время какую-то болячку, сердечко и подвело в самый неудобный момент. А у тебя голова! Перегрузку не выдержишь, и что угодно может случиться в полёте.
Думаю, что прав Николаевич. Пускай уже лечат. Здоровье не купишь.
На дежурном УАЗе меня доставили в госпиталь, где меня ждали Нестеров и его Ирина.
Чуть больше полугода прошло, как я лежал здесь после посадки в поле. Ничего не поменялось. И даже дежурный врач встречал меня тот же. Виктор Анатольевич всё также причмокивал языком, осматривая меня.
— И что вы всё ходите. Только топчитесь у меня тут в коридоре! Чего не спится? — ворчала, как и в прошлый раз уборщица.
— Зоя, не бухтите. Не могу понять я молодого человека. Где вы такую травму получили? — спросил врач.
— Виктор Анатольевич, я сейчас закончу, и вы его опросите, — сказала Ирина Сергеевна, обрабатывая мне рану. Щипало ужасно, когда она мазала меня йодом.
— Не отвлекайтесь Ирочка. Вы йодиком побольше мажьте, — сказал доктор. — Милок, так как вы такую травму получили?
— По голове… ай! — воскликнул я, когда Ирина надавила мне на место удара.
— По голове бордюром схлопотал. На льду поскользнулся, раззява, и головой приложился. Здорово так шандарахнулся, что и не помнит почти ничего, — сказал Нестеров, опережая мои объяснения.
— Ирочка, как закончите вы его в травматологию. В училище сообщим, что и как было. И так испачкали свой шинель? Что за молодёжь пошла в армии. Вот помню, как в 44 м году, мы видели…
Столь интересный рассказ пришлось пропустить, чтобы быстрее попасть в палату. Теперь, надеюсь, что Николаевич нормально всё разрулит со всеми инстанциями и меня обойдёт стороной разбирательство.
На следующий день ко мне пришёл капитан Витов с задачей взять объяснительную. Он сказал, что ему поручено собрать все материалы по этому инциденту.
— Пока лечись и выздоравливай, — сказал он после получения всех показаний от меня. — Может, что-то есть без протокола?
— Нет. Всё изложил на бумаге.
— Как знаешь. Не знаю, что вы там задумали с Нестеровым и как он оказался здесь первее нас, но лучше тебе сказать правду. Генерал Крутов со своим заместителем и замом по лётной подготовке сейчас в отъезде и за него остался Борщёв.
— И что он?
— У него прям огромное желание дождаться твоего возвращения и провести с тобой беседу. Так, что будь готов отвечать на вопросы, — ответил Витов перед тем, как выйти из палаты.
Рана затянулась в течение трёх дней, и меня решено было отправить в училище. Там уже, я почувствовал себя неким селебрити. У меня спрашивали буквально про каждую секунду.
— А лица? Ты и не понял, кто это тебя пришиб? — спрашивал Макс, когда я пришёл в казарму.
— Нет. Темно, да и со спины били.
— А кто тебя нашёл? Нестеров? — продолжил меня спрашивать уже Артём.
— Не поверите — Швабра с патрульными. Он ещё хотел меня посадить на «губу».
В этот же день я был вызван в кабинет к Борщёву. Представлял меня командир батальона подполковник Мацков. Перед ним было несколько объяснительных, в которых всё указывало на несчастный случай.
— Что-то ещё можете сказать, Родин? — спросил Борщёв, продолжая заниматься какими-то бумагами. Он и Мацкова не слушал, пока тот докладывал ему по мне.
— Никак нет, товарищ полковник.
— Знаете, а у меня есть иное мнение. Ни в коем случае, не хочу сказать, что вы врёте, но смутные сомнения есть. Я ещё раз спрашиваю — что-то ещё можете рассказать? — спросил Борщёв, откладывая в сторону все бумаги и убирая в нагрудный карман рубашки ручку.
— Никак нет, товарищ полковник, — ещё громче повторил я.
— Хорошо. Александр Васильевич, оставьте нас двоих. Есть мне, что обсудить с этим курсантом, — сказал Борщев, и комбат спокойно покинул кабинет. — У меня есть вот такая бумага со свидетельствами старшего лейтенанта Швабрина, товарищ Родин.
Борщёв взял листок и зачитал писанину Швабры. Старлей, всё-таки, написал что хотел. И дежурного в комендатуре сюда припряг и, даже, курсантов, которые были с ним в патруле, выставил сочувствующими мне. Мол, пытались помочь сбежать, помогая встать на ноги. Отдельной строкой нужно выделить, как Швабра определял степень опьянения.
— «Курсант Родин не стоял на ногах и не пытался принять вертикальное положение» — как мне прикажешь это понять?
— Виноват, товарищ полковник, может у товарища старшего лейтенанта проблемы с фантазией. У меня бы точно случились, если столько употреблять как он.
— Отставить! Имей уважение! Иначе не посмотрю на твой орден, — резко сказал Борщев и откинул в сторону рапорт Швабрина. — Что мне с тобой делать? Мне следует поверить в написанное старшим лейтенантом или нет?
— Вам решать, товарищ полковник.
— Если всё верно раскрутить, ты отправишься в войска, несмотря на свою награду и отличную учёбу, Родин, — сказал Борщев, еле сдерживая лукавую улыбку.
Думаю, что захотел бы, давно уже всё раскрутил. И комбата зачем-то попросил выйти. Темнит, товарищ полковник! Опять ему где-то рекламу надо сделать у корреспондентов?
— Товарищ полковник, вы что-то хотите мне предложить?
— Родин, вы оборзели совсем? Забыли, где находитесь? — воскликнул Борщёв и резко встал со своего места. И как ему удается постоянно держать такой багровый оттенок на лице? — Сейчас на «губу» поедешь, и у тебя будет время вспомнить!
Вот чего хорохорится? Понятно, что цену набивает. Сначала грозился отчислить. Хотел бы, давно уже отчислил, да не за что пока. Теперь вот снизил цену до гауптвахты. Вполне вероятно, что могу прямо из кабинета туда отправиться за нетактичное поведение с начальником. Давайте уже, товарищ Борщев, предлагайте, что там у вас.
— Так что Родин, выбирай, прощаемся мы с тобой или на губу едешь? — спросил полковник, подойдя ближе.
— Никак нет, товарищ полковник.
— Ну, вот это уже другой разговор, курсант! Скоро у вас лётная практика. Будешь ты там под чутким контролем товарища Нестерова снова. С Добровым будешь иметь дело обязательно, это я тебе устрою. А мне от тебя необходимы твои глаза и уши.