— Так, всем тихо. Новому пациенту нужен покой, — сказала Саша, зайдя в палату с большим подносом. — Сергей, ваш ужин. Вам предписан постельный режим.
— И за какие это заслуги ему такие привилегии? — негодовал один из бойцов.
— Не вашего ума дело. Распоряжение главного врача. Приятного аппетита, Сергей, — поставила передо мной поднос с ужином Саша.
Утром начался настоящий проходной двор в моей палате. С первыми звуками горнов программы «Пионерская зорька» из радиоприёмника начались посещения нашей палаты.
— Как самочувствие, Сергей? — осматривал меня заведующий терапией. — Вы молодец. Про вас хотят статью в газете уже написать.
— Польщён. Может я в училище пойду? Ничего же не болит.
— Три дня. Один уже прошёл, — ответил врач, выходя из палаты.
Следующим посетителем оказался Николаевич. В своей палате я решил не отлёживаться и вышел с ним на улицу, прогуляться во дворе госпиталя.
— Значит, птица попала. А Крутов почему на связь не выходил? — спрашивал Нестеров, когда мы присели на лавку.
— Да… станция у него барахлила! Ему было не до связи в тот момент. Манёвр строил, — соврал я, но Петра Николаевича это не убедило.
— Сказочник! К тебе всё равно придут с расспросами. Комиссия всё поднимет, и проблемы с сердцем генералу уже не скрыть.
Дело говорит, майор. Похоже, придётся всё рассказывать, как было. Николаевичу можно довериться в этом вопросе. Авось, вдвоём и придумаем, что говорить комиссии.
Весь мой рассказ не занял и десяти минут. Нестерова интересовал порядок действий и что я докладывал руководителю полётами.
— Действовал ты верно. Всё, как в Инструкции лётчику Л-29. Одно только могут предъявить — не доложил об ухудшении состояния инструктора.
— По переговорам экипажа могут не вычислить. Там только моя фраза, что нужно медслужбу предупредить. А Крутов что скажет, как думаете? — спросил я, взглянув по сторонам. Хотя, кому надо подслушивать наш разговор. Во дворе гуляет один пациент на костылях со своей спутницей. Им сейчас явно не до нашего расследования.
— Он давал тебе указание на запрос внеочередной посадки?
Я прокрутил в голове все короткие фразы, сказанные генералом в полёте. Он практически ничего и не говорил.
— Крутов сказал, чтобы я летел и садился, как положено. Могут как-то двояко это расценить?
— Нет. Главный козырь, что ты посадил машину без серьёзных последствий. Жалобы колхозников не в счёт, — улыбнулся Нестеров, протягивая мне пачку сигарет. — Всё ещё не хочешь курить?
— Нет, спасибо.
— Я после первой командировки закурил. Такого насмотрелся. Аннанские горы до сих пор снятся. Говорят, твой отец был там? — спросил Николаевич. Видимо, Нестеров тоже был во Вьетнаме, но не пересекался с Родиным-старшим.
— От меня скрывают подобную информацию. Не пойму почему. А вы там сколько были?
— Много будешь знать, скоро состаришься, Родин, — сказал Нестеров и отвернул голову в сторону. — Так, марш в палату. Меня сейчас будут казнить. Расскажешь кому, отправлю в наряд по столовой в выходной день.
Только не туда! Наряд в это царство жира и кричащих фурий в белых колпаках худшее, что можно придумать из наказаний.
А к моему инструктору, уверенной походкой от бедра, шла та самая старшая медсестра Ирина. Шикарная девушка средних лет под стать бравому красавцу Николаевичу.
— Сколько можно летать? Я жду, волнуюсь, а ты вечно где-то! — ругалась Ирина на Николаевича.
— Ирочка, солнышко! Ну, служба у меня. Пойми…
— Ты мне про службу не рассказывай. В Забайкалье служба, я к тебе туда приехала. В испытателях тоже служил Родине. Теперь здесь…
Окончание разговора дослушивать не стал и заспешил в палату, где меня уже ждал сюрприз и не самый приятный. Три офицера с накинутыми на плечи халатами и большими чёрными портфелями теснились на кровати в ожидании моего прихода. Они были мне совершенно не знакомы.
— Курсант Родин нам необходимо задать вам вопросы, взять с вас объяснительную и выяснить всё, что происходило вчера на полётах, — сказал первый из них. Халат съехал, и я смог увидеть погоны подполковника.
— Для начала, кто вы и почему я должен давать объяснительную, — спросил я, останавливаясь у своей кровати.
— Мы из комиссии по расследованию авиационного инцидента. Присаживайтесь, в ногах правды нет, — сказал подполковник и достал большую альбомную тетрадь.
— Правды действительно нет. Здесь должны быть представители моей части. Без них я не могу отвечать.
— Ну, мы же можем это опустить? — вклинился в разговор другой офицер, выглядевший гораздо моложе.
— Нет. Тем более, что здесь госпиталь, а мне предписан постельный режим, — ответил я, дверь за спиной открылась и вошла медсестра Саша.
— Ага, Родин! Немедленно в постель. Почему ходите? — наехала она на меня. Вовремя симпатяжка зашла! Эх, в любой другой бы ситуации закадрил бы, но Женечка у меня есть. Любимая!
— Мы из комиссии, девушка. Нам предписано…
— Писано, предписано. Как выпишут, тогда и допрашивайте. Вас уже выгнали с реанимации, вы к начальнику училища хотели попасть. А здесь тоже люди лежат. В установленные часы и по разрешению лечащего врача. А если у него сейчас проблемы возникнут…
— Всё, всё уходим. Родин, мы ещё вернёмся, — сказал подполковник, и всё трио вышло из палаты.
Саша заулыбалась и принялась укладывать меня на кровать. Я попытался сопротивляться, но совсем немного. Нравится мне, когда девушки проявляют заботу. Главное, чтобы Женя не увидела.
— Давай я тебе чаю принесу. С малиной и пряниками мятными, будешь? — спросила Саша, двумя руками прижимая меня к кровати. Во девчонка настырная! Ладно, пока ничего критичного не происходит. Да и чайку со сладеньким хочется.
— Не откажусь.
Через десять минут в палате никого не было, кроме нас двоих. Солдат определили в помощь сестре-хозяйке, а дедушка-пенсионер вышел сам. Видимо, чтобы не смущать нас.
— Очень вкусный чай. Какая марка? — спросил я.
— Ой, да какая может у нас быть марка? Тридцать шестой. Не «Грузинский» же тебе нести. Я тебе сейчас ещё «Ландыш» принесу, — сказала Саша и выбежала из палаты. Какой ещё ландыш? Неужели в Союзе на этом цветке настаивали отвар какой-то? Или просто она мне за цветком побежала?
— А вот и я! Отрезала тебе кусочек, — вернулась девушка, протягивая мне тарелку с кусочком песочного торта с кремовым зелёным лепестком сверху. Так вот что за «Ландыш»!
— Очень вкусно. Большое спасибо, — сказал я, уплетая тортик за обе щёки.
— Давай я тебе покрывало поправлю и подушку под голову положу, чтобы тебе помягче было сидеть, — подошла ко мне Саша и принялась поправлять покрывало в ногах.
Нагнулась она так, что халатик слегка задрался, открыв вид на симпатичные бёдра. Затем она нагнулась надо мной, да так, что, расстёгнутый в верхней части, халат не скрывал от меня её полной груди в белом нижнем белье. Вот что с ней будешь делать? Надо сказать ей, что я как бы занят уже. Есть у меня, кто поправит подушку.
— Хм, добрый день! — услышал такой знакомый для меня голос. Как же не вовремя!
— Привет, Женя, — сказал я, выныривая из под халата Саши.
Глава 2
Картина маслом, Серега! Будь ты на месте своей девушки, чтобы ты подумал?
— Я… я не вовремя? — спросила Женя, совершенно растерявшись от увиденного в палате. И ведь ничего же не было. У меня руки даже заняты были.
— А вы к курсанту Родину? — спросила Саша, картинно застёгивая верхнюю пуговицу на халате. Так и знал, что специально обхаживала! Вот ты балбес, Серёга! Не распознал подставы. Тортиком тебя поманили с чаем, и ты про всё на свете забыл.
— Совершенно верно. Сейчас ведь часы посещения? — спокойно произнесла Женя.
— Верно. Ну, тогда… общайтесь. Я попозже зайду.
— Да, не торопитесь. Девушка, вы кстати, посуду забыли, — сказала Женечка, указывая на стоящую тарелку с пряниками, пустые чашку и блюдце.
Саша, явно, недовольная появлением своей соперницы, всё же забрала посуду и вышла из палаты. Теперь мне предстояло что-то сказать. Можно вообще ничего не говорить, и тогда скажет Женя. И это будет хуже.
— Это не то, что ты подумала, — сказал я дежурную фразу для подобных случаев. — Меня только тортиком угостили.
— Конечно. Это выглядело именно как тот самый уход за постельными больными, Серёжа. Ну и как? Тортик вкусный? — спросила Женя, присаживаясь на кровать рядом со мной.
— Мне не очень понравился. Ел, чтобы не обидеть человека.
— Ну и хорошо. Раз ты такой голодный, вот тебе ещё, — сказала Женя, вынимая из тканевой сумки коробку с надписью «Сказка» и ценой 1 руб. 90 коп. Это был ещё один торт.
Очередное детище советской кулинарии! Похожее на пенёк, на котором высажены грибочки, цветочки и ёжики.
— Там среди ингредиентов немножко коньяка есть. Чтобы повеселее тебе было, — сказала Женя и отвернулась в сторону.
— Женечка, ну ладно тебе. Хочешь, я пойду ей и скажу, чтоб ко мне больше не подходила. Так она работает здесь, ей указания дают, чтоб за мной следить. Она сама пристаёт, — сказал я, обнимая свою девушку.
— Смотри у меня, Родин. Я хоть и романтичная хрупкая особа, но сил хватит пощечину тебе залепить. И попробуй только мне ещё раз так самолёт приземлить, — не выдержала Женя и разрыдалась.
Мы сидели, пока она не успокоилась. Долго она держалась, чтоб не расплакаться. И с этой Сашей вела себя достойно. Не оскорбляла, но показала всем видом своё презрение.
— Значит, ни одной царапины? Чудо какое-то! А почему не воспользовался… ну этими… средствами аварийного покидания?
— Ты откуда таких слов набралась? — удивился я.
— Так мне близняшки рассказывали. И ты как-то, вроде на самом первом вечере в нашем институте. Помнишь, как ты нам читал Лермонтова? Я так заслушалась.
— Только заслушалась? Или ещё засмотрелась? — спросил я, обнимая её за тонкую талию.
— И засмотрелась. Ты в форме очень хорошо смотришься. Девчата так и хотели к тебе подойти, но я их… опередила. Серёжа, войти могут, — занервничала Женя, когда я снял с её плеч белый больничный халат. Она осталась в своём цветастом платье.