Авиатор: Назад в СССР 2 — страница 29 из 43

— А ты с нами поедешь? Ну… вы с Серёжей? — спросила Соня, хватая Женю за руку.

В глазах этой девочки я видел страх расставания со своей подругой. Возможно, Женечка была единственной, помимо отца, кто общался с Соней. Главное чего не хватает таким людям это общения и возможности быть в социуме.

— Мы… приедем к тебе, как только у меня учёба закончится. Обязательно в гости приедем. Пока девушки занимались уроками, я смог подсмотреть историю семьи Граблиных. На фотографиях Дмитрий Александрович выглядит совершенно другим человеком. Здесь он улыбается на берегу реки, когда они с Соней вытягивают какого-то окунька. Вот фотография с тестем. Снимок сделан на выпуске, судя по тому, что дата подписана концом октября и Граблин только лейтенант, да и Борщев подполковник. А вот и…

— Это моя мама, Сергей. Мария Максимовна, — достаточно спокойно сказала Соня.

На одной из фотографий запечатлена в летнем платье на фоне Памятника Затопленным кораблям в Севастополе беременная молодая девушка. Видимо, та самая Марина Граблина, в девичестве Борщёва.

— Она была моей учительницей. Очень хорошей. Когда её не стало, я предложила Дмитрию Александровичу помочь с Соней. Соседка ещё помогает, когда не получается у меня или её отец не успевает, — рассказывала Женя, когда мы на кухне нарезали оставленный нам Граблиным большой шахматный кекс.

— Она умерла?

— Да, три года уже как нет. Дмитрий Александрович до сих пор вещи её не убирает. Соня уже свыклась и не плачет. Я не вижу, по-крайней мере.

— Жень, не пойми меня не правильно, но зачем вы внушаете девочки ложные надежды? Она же с ограниченными возможностями, о какой мечте стать врачом может идти речь?

— Ну что ты Сереж, у неё должна быть вера, с ней легче жить. Понимаешь? К тому же с чего ты взял, что она останется такой? У Сони, послеродовая травма. Полгода назад Дмитрию Александровичу позвонили из одной хорошей больницы и сказали, что могут её прооперировать. Врач, конечно, не обещал, что Соня будет бегать, но если операция пройдет успешно, то ходить и работать рукой она сможет сама.

Вид у Жени был воодушевленный, когда она говорила о предстоящем будущем Сонечки. Видно, что она пылает любовью к девочке. Даже влага выступила на её глазах. Но это были слезы не горечи, а счастья.

— И?

— Что «и» Сереж?

— Полгода назад позвонили, почему тогда еще не прооперировали? Будь я на месте Граблина, я бы уже давно обивал пороги больницы, чтоб моего ребенка вылечили.

— Не всё так просто и быстро. Дмитрий Александрович уже ездил с Сонечкой в Москву. Они прошли очень много врачей и сдали кучу анализов. Но если операция займет день, то реабилитация долгие месяцы. С Соней нужно постоянно быть рядом, одну её не оставишь. Поэтому Граблин переводится в столицу, вот и дел по работе на него навалилось много перед уходом. Ну и мне с Сонечкой больше приходится сидеть.

В зале послышался грохот. Забежав туда, я увидел Сонечку, лежащую на полу.

— Аккуратнее. Помнишь, как ты голову разбила в ванной. Хорошо, что я успела скорую вызвать, — сетовала Женя.

Вместе мы усадили Соню в коляску и под препирательства девчонок между собой, направились пить чай с разными плюшками. Я решил в женский спор не лезть. Можно быть посланным и подальше. Это меньшее, что тебя ожидает. Однако возникла интересная мысль, как разнообразить наши посиделки.

— А мы когда гулять пойдём? Погода-то хорошая, — сказал я, собирая тарелки и относя их в раковину.

— Мы не ходим гулять.

— Совсем? — удивленно спросил я.

— Только с папой, — грустно вздохнула девочка.

— Ну, теперь у вас есть я. Так что, хочешь пойти гулять Соня?

— Нет, — резко заявила она. — Нет сегодня настроения.

— Эх… жалко. В парке сегодня такой концерт шикарный запланирован. Тебе бы там точно понравилось.

— Серёжа, давай не будем. Тем более что Дмитрий Александрович будет недоволен.

— Хороший говоришь? Ладно, но только недолго.

Возможно, я не так много хороших дел в жизни сделал. Ни в прошлой, ни в этой. Соню я снес на улицу на руках. К сожалению, в подъезде ничего не было для того, чтобы один человек сам мог спустить по ступенькам девочку с особенностями. Однако, сейчас, видя как ребёнок, лишённый с рождения возможности нормально передвигаться с интересом рассматривает все вокруг на улице, очень волнительно.

Сейчас, конечно не лето, чтобы в Белогорском Парке кипела жизнь, но и отчётного концерта местных вокально-инструментальных ансамблей на сцене, достаточно. Здесь же и близняшки Света и Наташа.

— А мы тоже выступим сегодня. А вы как смогли уговорить с вами Соню отпустить? — спросила Наташа.

— А где Дмитрий Александрович? — поинтересовалась Света.

— Мы и без него можем прекрасно гулять, да Соня? — сказал я, но сейчас ребёнка нельзя уже отвлечь от происходящего вокруг. Близняшки убежали готовиться, а на сцену стали поочерёдно выходить артисты. Началось исполнение музыкальных номеров.

После нескольких выступлений хоров аля-мальчики-зайчики и девочки-припевочки, пошли сольные номера. Кто-то выходил со скрипкой и играл известные всем, но только не мне, классические партии.

Сонечке, как любительнице такой музыки, конечно, это всё нравилось. Я видел, как горят глаза у этого ребёнка, который выбирался из квартиры только по большим праздникам или в больницу. Нельзя так её запирать!

— Вот вы где! — послышался голос за спиной. Обернувшись, я увидел Граблина, слегка запыхавшегося и растрёпанного. — Я же говорил, не выходить из квартиры.

— Тише! Дайте послушать. Это Паганини играет, — шикнула сидящая за нами закутавшаяся в серое пальто бабушка.

— Я должен забрать дочь…, — сказал Граблин, взявшись за коляску Сони.

— Папа, ну я хочу… посидеть здесь. Посмотри…

— Дома послушаешь свою скрипку. Женя, а от вас я не ожидал. Можно же было записку оставить. Я даже нашему лечащему врачу позвонил. Подумал, что Соне плохо стало, — сказал Граблин.

— Пап, ну Серёжины знакомые близняшки петь будут, — радостно заявила Соня, на что Дмитрий Александрович скептически изогнул бровь.

— Ну, она же хочет послушать. Посмотрите, какая она радостная, — сказал старичок, сидевший рядом с нами.

— Правда, Дмитрий Александрович, раз уже пришли, давайте побудем до конца. Присаживайтесь на мое место, — сказал я, подмигнув Соне.

Граблин попытался, что-то ответить, но внезапно заиграла до боли знакомая мелодия. На сцене приплясывали близняшки Света и Наташа, а все присутствующие захлопали в такт весёлой мелодии. Эта песня группы АББА, никого не может оставить равнодушным.

«Ты можешь танцевать, ты можешь танцевать джайв, проводя время наилучшим образом в своей жизни. Посмотри на эту девушку, посмотри на эту сцену, полюбуйся танцующей королевой», — пели они со сцены, одетые в рубашки и расклешенные брюки.

И вроде, есть среди слушателей люди преклонного возраста, а ведь поддерживают. И на английском девчата поют неплохо.

Граблин не мог отвести глаз от счастливой Сони.

— Здесь побудь, Родин, — шепнул мне Дмитрий Александрович, и отошёл в сторону парковой аллеи. Не знаю, что у него сейчас было на душе, но лицо он предпочёл закрыть в ладонях.

Новая неделя началась, как и полагается с… раздачи мандюлин от нашего комэски. Начинаешь привыкать, что за выходные или прошедшую неделю что-нибудь должно было произойти в нашей эскадрильи.

Вот и теперь, мой товарищ и, по совместительству, заместитель командира взвода, попался на одном пикантном деле.

— Я всё могу понять, что у вас чешется в тех самых местах, которые у вас уже выросли. Но почему это нужно делать с теми, кто живёт по соседству с командованием полка? — негодовал Ребров.

Фамилию Макса он не называл, но нам эти его похождения были известны. Кажется, у Куркова-таки что-то начало наклёвываться с Майоровой, поскольку речь в выступлении Гелия Вольфрамовича шла именно о том самом доме, где Максим всегда дежурил в ожидании прекрасного психолога.

— Я ещё раз спрашиваю, почему один из вас, отважных осеменителей, выбрал для своих дел дом офицерского состава номер 1, в котором проживает замполит училища? — не успокаивался Ребров.

— Макс, ты не мог в самоход ходить аккуратнее? Теперь нам закроется по полной эта «лазейка», — шипел на Куркова Артём. — Я хотел сам свалить на выходных.

— Да я чего? Меня там кто-то с балкона увидел.

Те, кто был знаком с историей Макса, при словах о балконе, еле сдержались, чтобы не засмеяться.

— Хватит ржать, животные! Так вот, по рассказам очевидцев, около двенадцати часов ночи, а точнее могут сказать только старушки у подъезда, шёл рослый молодой человек с аккуратной стрижкой. Трезвый! Ночью! К женщине! А главное — с пустыми руками, но огромным желанием осчастливить мадам.

Смеяться потихоньку начали и во всём взводе. Макс пока держался, но краснел изрядно.

— Озирался, говорят по сторонам. Использовал приёмы маскировки и скрытого передвижения. Подготовленный, видать был. Изучил слепые зоны, да вот только не все. Кому попался на глаза? Правильно, офицерам нашей эскадрильи, праздно проводивших время на балконе.

— Товарищ подполковник, всё было культурно и без всяких происшествий…, — начал говорить майор Новиков. А куда же без него в этой ситуации!

— Попробовали вы у меня на происшествие нарваться. Идёт, значит, эта тутыня с прилепленной башкой. Естественно, его все видят и знают, куда он идёт, потому что он… квартиру не мог найти! Из подъезда в подъезд шёл.

— Товарищ… командир, ну а закончилось то чем, — пытался не смеяться Нестеров.

— Чем, чем? Нашёлся добрый человек, который посоветовал нашему герою зайти через «парадный» вход. Мол, иди и смотри на всех твёрдо! Честь офицерскую не уронишь! Да я… чего ржёте, идиоты? — сам рассмеялся Ребров, не выдержав накала. — Разойдись, уроды!

Сначала посмеялись мы с утра, а потом было не до смеха. Как я понял, Макса всё-таки признали в полуночном ходоке в квартиру к одинокой даме. Поэтому, Ребров и накинулся на контроле готовности на Куркова.