— Органы управления нейтрально, — доложил я, выравнивая педали и ручку управления.
Сейчас должен быть один виток, а через 3–5 секунд самолёт прекратит вращение и перейдёт в горизонтальный полёт.
Да только что-то не так…
— Спокойно. Не паникуй. Сам пробуй, — сохранял спокойствие Швабрин.
Высота тем временем уже 4000 метров. На 2000 надо будет прыгать. Запаздывание пошло уже на 10 секунд и два витка. Рули направления установил по штопору, то есть в правую сторону.
Контроль высоты… Контроль высоты… Раз, два и отклоняю педали в противоположную сторону. Снова считаю до двух, и ручку управления в положение «слегка от себя».
Высота, высота… Ух, вывел!
— Сильно вспотел? — спросил Швабрин.
— В парилке так не потел, — ответил я. — А чего не взяли управление?
— Да уже хотел было взяться, но ты сам справился. РП еще несколько раз тебя запрашивал, а ты не отвечал.
— 880й, высота ваша?! — кричал в эфир руководитель полётами.
— Вот опять он. Можешь запросить заход сходу. У нас топлива не очень много, — сказал Швабрин.
— 880й, высота 2300, задание закончил. Разрешите сходу, остаток 900.
— 880й, разрешил. Ко второму 600. Борт порядок?
— Сопка, это 814й, борт порядок. Отрабатывали сваливание.
— 814й, понял, — ответил руководитель полётами.
И вроде всё хорошо закончилось, но для одного человека было делом принципа сказать нам пару слов.
— 814й, ответь 801му, — в эфире прозвучал вкрадчивый голос Реброва, который тоже выполнял полёт в эти минуты.
— Ответил, 814й, — смирительным тоном произнёс Швабрин, ожидая короткий нагоняй от командира.
— После посадки в кабинет.
Глава 24
Дожидаться Реброва нам пришлось долго. По пути в свой кабинет, он уже в коридоре успел навтыкать паре моих товарищей за технику пилотирования, которая после перерыва, само собой, была не в лучшем состоянии.
— Мягче, мягче на посадке. На кой ты этот рычаг туда-сюда дёргаешь? — спрашивал он у Васи Басолбасова.
— Скорость подбирал на посадке…
— Ты так женщину будешь себе подбирать Бас… Бал… Вася, короче. В следующий раз опять со мной полетишь. Будем исправлять, понял? Свободен.
— А мне разрешите идти? — спросил стоящий рядом с Басолбасовым Артём.
— Рыжов, ты… Вася свободен. Нечего подслушивать, — шикнул Ребров. — Артём, я всё понимаю. Жену не отпустили с госпиталя? Ты чего сонный такой?
— Звонит по ночам. Не могу же я не ответить…
— Это ты молодец, что о жене беспокоишься. Только надо бы её предупредить, что у тебя предполётный режим, который нужно соблюдать. Желательно в кровати и во сне. Понял?
— Так точно.
— Чисто, из мужского любопытства, вчера, о чём вы разговаривали? — спросил Ребров, подойдя ближе к Артёму. — Что ещё можно было не обсудить?
— Не поверите — она борща захотела, истерику подняла на всё отделение, слёзы, раз десять развелась со мной и столько же сошлась снова.
Даже мы не смогли сдержать смешков, что не осталось не замеченным Ребровым.
— Щас и до вас доберусь, голуби облезлые! — бросил нам Гелий Вольфрамович. — Ну, ты уж Артём держись. И с тещей поговори, что ли. Может как-то повлияет на Светлану. Беги, сынок, — хлопнул он Тёмыча по плечу, отправляя его по направлению к выходу.
— Товарищ подполковник… — принялся докладывать Швабрин, делая шаг навстречу комэска.
— За мной в кабинет, — прорычал Ребров.
Давно мне приходилось бывать на рабочем месте Вольфрамовича. Мало что поменялось, за исключением появления маленького телевизора на небольшой подножке, вещающего какой-то новостной сюжет.
— «Вот так наши военные оказывают помощь в восстановлении мирной жизни трудового афганского народа. Фарид Мулюков из Демократической Республики Афганистан специально для „Сегодня в мире“», — вещал корреспондент с черно-белого экрана.
— «Шилялис» приобрели? — спросил Иван Федорович.
— С дачи забрал. Новости пытаюсь отслеживать, — сказал Ребров, пройдя мимо говорящего ящика, убавляя звук до минимума и присаживаясь на своё место.
— Что-то показывают? — спросил Швабрин.
— Чего они там покажут. Мы, пока ещё, официально не воюем, но операции проводим. Ничего, скоро закончится. Может, не успеют наши орлята там отметиться, — кивнул Вольфрамович в мою сторону, положив на стол свой шлем ЗШ-3М. — Да и хорошо, если так и будет. Ладно, чего я вас вызвал, то…
— Не могу знать, товарищ подполковник, — сказал Швабрин.
— А я знаю, Иван Фёдорович. Тебе жить надоело? Ты почему не взялся за управление сразу?
— Всё контролировалось, командир.
— Контролировал он! Видел я со стороны, как вы с Родиным крутились. Я уже кнопку выхода в эфир нажал, готовясь кричать «Прыжок». О себе не думаешь, то хоть о желторотике подумай, — ругался Ребров, доставая из пачки «Союз-Апполон» сигарету. — Угощайся, — бросил он эту синюю коробочку Швабрину, которую тот поймал с лёгкостью.
— Благодарю. Командир, сами знаете, что в нашей работе важнее всего найти к курсанту подход, — заговорил с видом учёного Швабрин. — Педагогический момент в данном случае…
— Фёдорович, я тебе эту твою педагогику… скажи спасибо, что курсант рядом.
— Я никому не скажу, товарищ подполковник. Мне самому интересно послушать, — подал я голос, что было явно опрометчиво с моей стороны.
— Родин, лучше тебе помолчать. Какого ерша лысого ты решил, что можешь вот просто менять полётное задание? — возмущался на меня Ребров. — Свои мысли на паузу поставь, Иван Фёдорович. Мы к тебе ещё вернёмся.
— Товарищ командир, штопор выполнялся с моего разрешения, — оправдывал меня Швабрин.
— Я сейчас закончу с Родиным, и обязательно к тебе вернусь. Так что, Сергей Сергеевич, в какой момент своей недолгой жизни, такой организм из пробирки как ты, решил, что всё можешь? — продолжил меня отчитывать комэска, затушив сигарету прямо об стол, промахнувшись мимо пепельницы.
— Никак нет, товарищ командир. Не всё могу.
— Или ты думаешь, что твои успехи дают тебе право пренебрегать всеми законами авиации, подосиновик ты бледный! — вскочил со своего места Вольфрамович.
Разошёлся сейчас он не на шутку. Мне с каждым его словом становится не по себе. Того гляди и полетит в меня что-нибудь.
— Никак нет. Законы я уважаю.
— Уважаешь? Тогда зачем ты, мондавошка летающая, попёрся делать то, что заданием не предусмотрено? Это раз! Почему это было не оговорено на предварительной и предполётной подготовке, это два?! И какого… этого… вашего… Басолбасова, ты не докладывал высоту?! Это три! — выпалил Ребров, постепенно подходя ко мне ближе.
Лицо подполковника побагровело. Глаза пылали огнём от желания отвесить мне пару отеческих подзатыльников.
— Все фигуры пилотажа отработаны были мной на предыдущих полетах, как с инструктором, так и самостоятельно. Изначально решения о выполнении штопора не было. Эта мысль пришла только после выполнения пары фигур в зоне. А про высоту — был слишком напряжён и сосредоточен на действиях по выводу и контроле за высотой, — ответил я без запинок. — По этим вопросам у меня всё.
Ребров зашагал обратно за стол, всё также пребывая в состоянии повышенной ярости. Снова взяв сигарету из пачки, он закурил.
— Запомни, Сережа, небо ошибок и самоуверенности не прощает. На всю жизнь это запомни, — спокойно сказал Ребров, выдыхая сигаретный дым. — Завтра в наряд по роте пойдёшь. Следующий контроль готовности будешь у меня лично проходить. Лично из тебя сделаю лётчика… ой, то есть человека. Понял меня?
— Так точно, товарищ подполковник.
— Свободен. Иван Фёдорович, присаживайся, — указал Ребров на стул напротив своего стола.
Выйдя из кабинета, я испытал определённое облегчение, что так всё закончилось. Прав Вольфрамович, что я ношу взял не по себе, вклинивая в задание штопор. И вывел я не сразу, а с определённым запозданием. Так ещё и Швабрина подставил. Посмотрим, чем закончится их разговор.
— Он сам вывел, Иван? — послышалось из кабинета, когда я закрыл дверь.
— Да. Сильно закрутило изначально. Момент первых двух витков он, как мне кажется, сам проспал…
— Ты, видать, тоже?
— Я всё контролировал, — отвечал Швабрин, слегка ухмыляясь.
— Не нравится мне этот твой контроль, Ваня. Я понимаю, что ты пытаешься быть как Нестеров, но ты — не он.
— Вы сами его ставили мне в пример…
— Ставил, и буду ставить всем. Но Николаич знал, где можно нарушить, а где лучше не надо. Сегодня был именно тот момент, где ты слишком рисковал. На скольки вывели?
— 2300 метров.
— На тоненького, верно? МиГ-21 — это тебе не «элочка», из нормального в перевёрнутый штопор переходит в раз. А ты ещё и курсанту слишком сильно доверил управления.
— Командир, управление я не «передоверял». Родин всё делал правильно. Не поймай он этот момент сейчас, возможно, и никогда бы уже не поймал бы. У него и на Л-29 не всегда получалось выводить сразу из штопора, а здесь он смог. Я ещё раз вам говорю, всё было под контролем.
Из кабинета послышалось, как кто-то несколько раз стукнул по столу, а затем принялся наливать воды в стакан. Наверняка, опять Вольфрамович промахнулся мимо пепельницы, когда тушил сигарету.
— Слушай, ну усы тебе не очень идут. Может, сбреешь? — спросил Ребров.
— Капитана как получу, тогда сбрею.
На счёт усов, тут комэска не прав. У Швабрина эта повышенная волосатость над верхней губой делала его взрослее на несколько лет и солиднее. Я уже начал забывать его без этого аксессуара под носом.
Удивительно, насколько быстро мы смогли наладить отношения с Иваном Фёдоровичем. Вроде был обычным Ванькой, которого периодически ставил на место Нестеров и командир звена Новиков. Теперь он наш инструктор, ведёт себя адекватно, учит хорошо и даже на рыбалку нас вытащил.
Место для такого застолья, Федоровичем было выбрано на его даче, в районе Белогорского лимана. Приехать сюда стоит хотя бы из-за его впечатляющего размера. На всём побережье Азовского моря, а возможно и Чёрного, это самый большой залив подобной конфигурации.