— Серёж? — произнесла Женя, когда я положил голову на её грудь. — А ты… как из …училища вышел? — спросила она, тяжело дыша.
— Как? Ножками… и комэска отпустил. Мол… дело у меня важное, — сказал я, поднимаясь со стола.
— А что за дело то у тебя? — улыбнулась Женя. Вроде мы не планировали ничего.
Но, а я спланировал! Да только приход Баля мне помешал соорудить всю романтику. А после такого страстного… протирания стола, не до сантиментов уже.
Пока Женя поднималась на ноги, я занял перед ней нужную позицию, склонившись на правое колено. Даже в такой помявшейся одежде она была чудесной, воздушной и такой любимой. Похоже, что я действительно готов сделать этот важный шаг.
— Ты чего? Тебе плохо? — спросила Женя, поправляя юбку.
— Евгения, ты постой и послушай, — сказал я, но меня тут же раскусили. — И… ну не плачь… я же ещё ничего не сказал.
— А я…, — всхлипнула Женя. — Держусь, держусь.
— Евгения, думаю, ты понимаешь, что советский, без пяти минут офицер, встаёт на колено только перед Родиной, флагом и любимой женщиной. Поэтому, у меня есть к тебе предложение. Уверен, такого тебе еще никто не делал, — сказал я, доставая из кармана маленькую бордовую коробочку и открывая её перед Женей. — Выходи за меня замуж!
В ту же секунду она разрыдалась и бросилась ко мне, целуя и крепко обнимая.
— Конечно, дорогой. Согласна! — прокричала она, сваливая меня на пол. — И ты купил мне золотые «Поцелуйчики»? Это так мило.
Остаток вечера мы провели, перемещаясь из кухни в ванную, в спальню и обратно на кухню. Само собой, не только занимаясь ходьбой, но и другой кардионагрузкой.
И, похоже, не найдя любовь в прошлой жизни, я смог найти её в этой. Судьба? Пускай будет судьба!
На волне такого духоподъёмного события, полёты на следующий день ждал с нетерпением. Тем более, что это будет выполнение наведения на воздушную цель.
— Гранит, 880й в первой зоне 5000 занял, к наведению готов, — доложил я, подходя к центру пилотажной зоны.
На этом же канале был и мой напарник Костя, который занимал сейчас зону номер 3.
— Гранит, 883й в третей на 4000, к наведению готов, — молодцевато заявил Бардин.
— 883й, вам курс 140, 4500, — дал ему команду офицер боевого управления. — 880й, курс 320, 5000.
Ручку управления переложил влево, занимая нужный курс. Сейчас мы выполняем наведение в переднюю полусферу. Первым атакует Костя, затем он же, но только в заднюю полусферу.
— Что за ерунда? Опять на солнце вывел, — негодовал в задней кабине Швабрин.
Опустив светофильтр на шлеме, мне стало более комфортно. Пускай шлем и не новый, но смотреть через фильтр на приборы было вполне комфортно.
— Наводит перехватчик со стороны солнца. Всё как полагается, — сказал я Фёдоровичу.
— Можно было бы и как-то сбоку его оставить, — продолжил ворчать он.
В эфире продолжалось наведение. Костян уже и скорость увеличил, и высоту нужную занял. Вот-вот его можно будет визуально наблюдать.
— 883й, цель по курсу, дальность 30, выше 500, — информировал ОБУшник.
— 883й, цель вижу, разрешите работу?
— 883й, работу разрешаю, после работы выход, вправо.
Перехватчик приближался к нам всё быстрее.
— 883й, до цели 10.
— Гранит, 883й, пуск первой, — доложил Костян. — Пуск два, выход вправо, оружие выключил.
Его самолёт находился под нами, и выходил сейчас нам в заднюю полусферу, чтобы продолжать наведение.
— 880й, скорость 700, 5000 сохраняйте, — дал мне команду ОБУшник.
— Гранит, 814й разрешите с курсом 360, — не выдержал влияния солнечного света Швабрин.
— 814й, курс 320 сохраняйте.
— Жлоб! — воскликнул по внутренней связи Фёдорович.
А Костян тем временем продолжал догонять нас. Только в зеркале я видел, что он явно находится с нами практически на одной высоте. Не к добру это.
— 883й, цель вижу, разрешите работу.
— 883й, до цели 5, выход вправо.
— Понял. 883й, пуск первой.
Проходит несколько секунд, а доклада о втором пуске, я не услышал. Костян продолжает носиться за мной, пытаясь полезть под самый хвост, но я постоянно увеличиваю скорость.
— Ты чего обороты добавляешь? — спросил Швабрин.
— Костя чего-то жмётся ко мне.
— Сдурел со всем, — сказал Фёдорович. — 883й, работу закончил?
Но в ответ тишина. И Костиного самолёта теперь не видно сзади.
Глава 8
Швабрин продолжал запрашивать Бардина, пока я резко выполнил разворот с набором высоты, бросая взгляд вниз.
Самолёт Бардина потихоньку снижался, нервно покачивая крылом. Однако, скорость особо не терял. Чего он молчит? Если какой отказ, так сказал бы.
— Гранит, 883й, выключение двигателя в полёте. Запуск не проходит.
Начались подсказки в эфир, но время идёт, высота падает. Швабрин всё это слушает и слушает, но молчит.
— Может им сказать, что пока скорость не будет 800 км/ч, двигатель не запустится? — спросил я.
— Вот и я про тоже.
Прошло ещё несколько секунд, прежде чем Костян всё же доложил в эфир.
— 883й, двигатель запущен. Обороты норма. Готов продолжить…
— Гранит, 814й, заканчиваем задание. Курс на точку, — вышел в эфир Швабрин, но голос его был недовольный.
Я не торопился что-то спрашивать у Фёдоровича. Ему бы нужно остыть немного. Как мне кажется, после посадки у него будет серьёзный разговор с Костяном.
— И ничего не спросишь, Серый? — запросил меня Швабрин, когда мы снижались в направлении аэродрома.
— Что так разочаровало вас? В вашем голосе я услышал недовольство.
— Слишком кто-то в свои силы уверовал. Рано ещё таким заниматься. Надеюсь, он меня услышит, когда я с ним буду разговаривать.
Кажется, Фёдорович считает, что Костян сознательно мог выключить двигатель. Знаю, что у испытателей есть такие полётные задания на выключение и запуск двигателя в полёте. Но то опытные лётчики. Нам пока такими вещами рано заниматься.
После посадки и заруливания, Федорович сказал мне, чтобы я шёл в наш кабинет и позвал с собой Костю.
Пока я снимал с себя противоперегрузочный костюм и остальные элементы обмундирования, ко мне со всех ног бежал Костя. Его ЗШ-3 перемещался из стороны в сторону, а хлястики взмывали в вверх, словно уши у спаниеля. Да и улыбка такая же, будто он за мячиком бежит.
— Родя, ты видел, как я вывел? Нормально ведь вышло? — спросил он, подбегая ко мне.
— Конечно, видел. Что случилось? Двигатель встал?
— Ну как встал, — поёжился Бардин. — Короче, я попробовал выключение, и запуск двигателя в полёте. Испытатели такое постоянно…
Договорить я ему не дал. Схватил за лямку подвесной системы и притянул к себе. Такого не ожидал услышать от своего друга.
— С ума сошёл? Чего творишь, Костян? — зарычал я на него.
— Родя, пусти, — попытался отбиться этот ас от меня. — Чего началось?
— Мы думали, что у тебя реальный отказ. Оказывается, ты себя героем почувствовал? Зачем эти выкрутасы?
— Пусти, сказал! — крикнул Костя. — Тебя забыл спросить, что мне делать! Сам-то выкобениваешься покруче некоторых. То с одним начальником, то с другим полетаешь. В поле посадил, орден получил, а другие, думаешь, не хотят…
Я оттолкнул его от себя как можно сильнее. За отказы мне ещё никто не предъявлял претензий. Будто бы я хотел подвергать себя опасности специально.
— Тебе острых ощущений не хватает? Задница мало потеет в комбезе во время полёта? — подошёл я к нему ближе. — На твоём месте, я бы здесь не кричал. Народу много.
— Что, правда, глаза колит? Не дали тебе отдельно полетать, так ты теперь меня сдать решил? — ехидно улыбнулся Костя. — А ещё друг…
— Тебя никто не сдаёт. Сам же кричишь на всю Ивановскую. В кабинет пошли — Швабрин ждёт.
Закинув вещи в здание высотного снаряжения, мы заспешили в наш класс. Сейчас у Фёдоровича должен состояться серьёзный разговор с Костей. Главное, чтобы он понял свою ошибку.
— Иван Фёдорович, разрешите получить… — вошёл в класс Костя, но тут же был схвачен за ворот комбинезона, словно котёнок. — Вы чего?
— Иди сюда! Я тебе покажу, — подвёл он его к окну.
На заднем дворе в это время стоял возле мусорки человек. Это был штатный водитель мусоровоза, который два-три раза в неделю вывозил отходы из баков. Передвигался этот парень, выглядевший старше Швабрина, скованно и очень сильно хромал. А правая рука у него почти не двигалась. Даже не представляю, как ему тяжело управлять автомобилем с такими недугами.
— Знаешь это кто? Веня Смиренко, учился на три года старше меня. Мог бы стать лётчиком. Грезил службой в испытателях. Теперь видишь где он? — спросил Фёдорович, придвинув голову Кости к стеклу. — Чего молчишь?
— О чём мне вся это история должна сказать? — продолжал дерзко разговаривать Бардин.
— Веня, на четвёртом курсе, решил вместо полёта на средней высоте, в зоне на предельно-малой покуролесить. На спор! Крутился так, что потерял управление. Еле-еле посадил его в поле, но совсем неудачно, как видишь.
Дерзкое выражение лица Кости сменилось растерянностью. Не ожидал он такой пример увидеть перед собой.
— Тебе уже говорили, что небо ошибок не прощает? Веня — это яркий пример этого. Одна ошибка и всё закончится, — сказал Швабрин, отпуская Бардина. — Подумай над тем, что ты сегодня сделал.
Иван Фёдорович взглянул на меня и направился на выход, оставляя нас одних. Молчаливая пауза продолжалась около минуты. За это время Костя ни на секунду не отвлёкся от окна. Как только послышался звук закрытия двери машины, Бардин повернулся ко мне со слегка бледным лицом.
— Я думал, что уже могу. Серый, ты всё ещё считаешь, что это было зря? — спросил Костян, присаживаясь за парту.
— Абсолютно уверен. В лучшем случае, тебя бы обвинили в разрушении самолёта, если бы он разбился. А если бы ты не успел катапультироваться?
Костян поведал мне весь ход события, что происходило в кабине.
— Изначально хотел выключить двигатель в зоне, но тогда всё отразится в объективном контроле. Поэтому, идею забросил.