— Можно? — с глазами радостного щенка, спросил Тёмыч.
— Нужно, Рыжов.
Техники из своих закромов достали Рыжову летний шлемофон с небольшими сеточками. Нам такие и не выдавали, а здесь прям по сезону шапка.
Рёв запуска двигателей разлетелся по всему аэродрому. После всех проверок, один за другим на магистральной стали появляться МиГ-21 с теми, кто сейчас будет показывать первыми свою лётную зрелость. И первым это будет делать наш 343 борт с Темычем и Волком.
— Всё переживаете, Фёдорович? — спросил я у Швабрина, который закуривал уже вторую сигарету в курилке рядом со стоянкой.
— Неа. Курить просто захотелось, — улыбнулся он.
— Справится он. Вы с Нестеровым нас хорошо обучили, — пересел к нам поближе Костя.
— Думаю, что да.
Через несколько минут появился Макс, уже одетый в противоперегрузочный костюм.
— Я готов, — сказал он.
— Пошли. Буду тебя представлять твоему проверяющему. Хотя… погоди, — остановился Швабрин, выкинув окурок.
Он не сводил взгляда с полосы, на которую в этот момент заходил борт. Снижение шло ровно, без покачиваний и такое же получилось приземление на основные стойки. Парашют лётчик выпустил вовремя и освободил в четвёртую рулежную дорожку. Уже на рулении разглядели на борту номер нашего МиГа.
Швабрин подорвался со своего места, и быстрым шагом направился к месту стоянки. Как только Артём и Волк вылезли из кабины между ними тремя состоялся разговор. Несколько жестикуляций со стороны Волка, но в них нет намёка на что-то плохое. Полковник жмёт руку нашему инструктору и Тёмычу, и отправляется перевести дух перед следующим вылетом.
— В зоне покрутились немного. Он говорит, что всё ему понятно и закрыл шторку. А дальше как учили, — улыбался Рыжов, рассказывая свои впечатления от экзамена.
— Сказал что «отлично» вполне заслуженная у тебя. Главное не волноваться, Тёмыч, — сказал Швабрин, приобняв нашего товарища. — Так, Макс ты следующий. Остальные в курилку.
Полеты продолжались… Получая разрешение на вылет, одна за другой, раскалывая воздух ревом турбин, уходили в небо боевые машины. Макс и Костян слетали свои полёты, получив каждый по оценке «отлично», как и подавляющее большинство наших товарищей.
Одни возвращались, рассказывая, как им вводили отклонения на посадке, и им приходилось это исправлять. Другие пилотировали с условным отказом каких-то приборов. Каждый из ребят подтверждал, что эти вводные были неожиданными. А никто не говорил, что будет легко сдать экзамен.
Очередь лететь дошла и до меня. Швабрин дал крайние наставления, стоя рядом в ожидании проверяющего.
— Ты знаешь, кто будет с тобой в одном самолёте сейчас? — спросил Фёдорович.
— Стояла фамилия Волк, а что?
— Нет, ничего. Думал, что ты знаешь, — пожал плечами мой инструктор.
— Что-то поменялось?
— Можно и так сказать.
Когда из-за соседнего самолёта вышел лётчик в светло-синем комбинезоне. Его я точно не ожидал здесь увидеть. Да он нигде и не показывался на глаза.
Полковник Граблин, слегка постаревший и поправившийся, шел к нам. Неожиданно, особенно если принять тот факт, что он уходил с лётной работы. Видать, не далеко и ушёл!
— Товарищ полковник, представляю вам… — начал докладывать Швабрин.
— Да брось ты это, Вань! — воскликнул Граблин, пожимая руку Фёдоровичу. — Как дела?
— Всё хорошо, а у вас?
— Терпимо. И вам, курсант Родин, моё почтение, — подал мне руку Граблин, которую я тут же пожал. — К вылету готовы?
— Так точно.
— Тогда, задерживаться не стоит. График плотный.
Мы заняли свои места, и началась привычная для меня работа на запуске. Основное внимание уделял контролю приборов, отвечающих за параметры силовой установки. Навигационное оборудование в норме. Согласовал, проверил и можно выруливать. Повторно сделаем тоже самое уже на полосе.
И вот он исполнительный старт. Что здесь может быть не так? Но в задней кабине Граблин, а он просто так не поставит мне оценку.
— Взлёт на «Максимале» запроси, — сказал Дмитрий Александрович.
— Понял, — сказал я по внутренней связи и приготовился запросить разрешение у руководителя полётами. — Сопка, 880й взлёт, «Максимал».
— 880й, разрешил, — ответил он.
Вывожу обороты, отпускаю тормоза, и самолёт начинает разбег. В голове сразу мысль о том, что это, возможно, мой крайний взлёт на этом аэродроме. Не хочется мне заканчивать его слишком быстро. Плавно подымаю носовое колесо, контролируя положение линии горизонта относительно приборной доски. И вот он отрыв.
— За взлёт — «отлично». Продолжай, — в шлемофоне прозвучал спокойный голос Граблина.
На первом развороте запросил отход в зону, и получил от руководителя полётами направление в зону номер 6. А это…
— Понял. Зона 6, работа над «точкой», — ответил я, с трудом скрывая свой восторг, что этот полёт мне дадут выполнить над самим аэродромом.
Я выполнил проход по кругу, наблюдая за прелестным ландшафтом своей альма-матер. Внизу распластались золотистые квадраты полей, а впереди голубая даль уходящего за горизонт моря. В другой раз не упустил бы возможности полюбоваться земной красотой, но сейчас нужно сосредоточиться…
А может не надо? Как-то Николаевич предложил мне пилотировать по ощущениям, не привязываясь к конкретным значениям параметров по приборам. И у меня получилось соблюдать их на «хорошо» и «отлично». Почему бы сейчас это не повторить?
Эх, ещё бы пониже разрешили снизиться, чтоб на глазах у всего полка открутить фигуры пилотажа. Запрошу потом разрешения у проверяющего и руководителя полётами.
— Подхожу к центру зоны 6. Разрешите задание уточнить? — спросил я у Граблина, ожидая от него вводных.
— Работай обычный комплекс, согласно Курса. Далее я подскажу.
Ну, подскажет, так подскажет. Мне же проще. Доложил руководителю, что нахожусь в центре зоны, и получил разрешение на выполнение задания.
Сейчас мы чуть выше перины облаков, которую пробили ещё на высоте 1500. Яркое солнце плеснуло в лицо своими лучами. Так что, когда Граблин закрыл у меня шторку, я сразу и не понял, почему стало темно мне наблюдать за приборами в светофильтре.
— Выполняем полёт по приборам, без видимости горизонта, — спокойно сказал Граблин по внутренней связи.
Ну вот! По ощущениям пилотировать уже не получится, поскольку не видим горизонт, а своё положение хотя бы по авиагоризонту надо контролировать.
Высоту 4000 м занял по спирали, и вновь начинаю выполнение маневров с виража с креном 45°. Ручка управления самолётом влево, педали отклонены соразмерно, удерживая всеми любимый «шарик» в центре.
Перед глазами стрелки приборов, а в голове очередное воспоминание, как в школе представлял себя в такой же кабине с несколькими ракетами под крылом. Где-то там враг, и я должен его уничтожить… но тебе нужно идти к доске, где тебе сейчас выставят «двойку» за отсутствие домашнего задания. Ты его не делал, поскольку гулял в степи и собирал ящериц. Во было время!
Нимб указателя курса медленно движется мимо верхнего треугольного индекса. Ещё немного и подойдёт курс вывода. Переложил самолёт в правый вираж. И тоже с креном 45°.
— За первый вираж «отлично», — сказал Граблин, продолжая оценивать каждый элемент моего полёта. — Вираж вправо, влево, крен 60°.
— Понял, — ответил я, вновь перекладывая самолёт влево, дожимая ручку до заданного проверяющим крена.
И ведь кто-то сейчас, как и я раньше сидит за партой, мечтая о профессии лётчика. Уверен, что большинство из них многое бы отдали, чтобы оказаться сейчас на моём месте.
— Высота? — задал вопрос Граблин. — Обороты двигателя?
Чего это спрашивает, Дмитрий Александрович? Будто у него нет таких приборов в кабине. Возможно, это тоже один из элементов оценки.
— Высота 4000, обороты 89 %.
— Хорошо. Выполняем манёвры с переменным профилем.
Виражи отработали. Пошли выполнять пикирование и «горки». Нимб курса доделал полный оборот на 360°. Снова разворот влево и ручка от себя, убираю обороты рычагом управления двигателем и пошёл на пикирование.
Скорость растёт. Вместе с ней вертикальная на вариометре стремится вниз вслед за стрелкой вниз, как и высота. Вывод из пикирования, ручка на себя и набор высоты с углом тангажа 15°. Пилотируем дальше.
Косая петля, переворот, петля «Нестерова» — что дальше, Дмитрий Александрович? Уже погонял меня и на разгон скорости до 1000 км/ч, не переходя на сверхзвук. Похоже, что Граблин решил мне устроить не самый сложный экзамен. Расстраиваться начинаю, что не ввели мне хоть какой-нибудь «отказик».
Вот сглазил ты Серёга! Двигатель стал работать тише. Шторка открылась и началась моя работа над выполнением действий при имитации отказа двигателя. Он же у меня один!
Доложил руководителю полётами о выполнении посадки с имитацией, и получил указания на заход с ходу. Пока докладывал, успел скорость установить нужную, и занять курс к третьему развороту. Начал снижаться, чтобы выйти на расчетной высоте.
Вот уже и четвёртый разворот, прошли высоту 2100. Вертикальная скорость большая, но расчётная для этого захода. Занял посадочный курс и уже виден торец ВПП.
Осталось совсем немного. Чувствую, как в перчатках потеют руки, а на губах появился солёный привкус. Сколько раз делал такие заходы на посадку, но всё равно каждый раз волнуешься.
Прошли дальний привод, загасили скорость до 360 км/ч. Вот и торец полосы на подходе.
Выравнивание и касание, как и при работающем двигателе. И в душе в очередной раз облегчение, когда бежишь по полосе, а сзади наполненный купол тормозного парашюта.
— Посадка с имитацией двигателя — оценка «отлично», — вышел по внутренней связи Граблин.
Вот же нервы у человека! Весь полёт спокойно контролировал меня, давая вводные. Даже, когда убрал обороты двигателя, не услышал от него ни единого слова.
Зарулив на стоянку, я только тогда смог утереть пот с лица шевретовой перчаткой. И как тут не любить эту профессию? Пускай со временем у тебя будет болеть всё, но часы и минуты полётов останутся в памяти навсегда. Сколько бы мне жизнь не отмерила в этот раз, сегодняшний вылет был самым эмоциональным, поскольку я действительно кайфовал. И неважно, что потел.