— Я и не боюсь. Просто, не знаю, как тебе это сказать.
Леночка встала со своего места и подошла ко мне ближе. Вот эти её паузы во фразах ещё больше приближают меня к разрыву «очага».
— Сергей, я наблюдала и увидела в вас с Женей признаки настоящей счастливой семьи.
— Оу, так это было заметно?
— Конечно. Вот смотри. Терпимость и уважение друг к другу.
Это да. Терпеть это про меня. Женя пару раз выкидывала номера на почве ревности.
— Доверие между вами.
Противоречит моим предыдущим мыслям, но в целом, мне верят, и я тоже в своей Жене не сомневаюсь.
— Да, мы такие подходящие друг к другу. Может уже закончим? — спросил я, сильнее сжимаясь в районе живота.
Неужели после перегрузок такой эффект может быть?
— Подожди. Вы заботитесь друг о друге. Я вижу, как ты её постоянно поддерживаешь после смерти Константина Юрьевича.
— Мне не тяжело. А вот…, — чуть было напрямую не начал ей говорить, что нет уже сил у меня терпеть.
— Сергей, я не понимаю тебя. Чего ты сжался то весь?
Ну, сама напросилась! Не хотел я показаться бестактным, но кажется придётся.
— Лена, у меня сейчас задница взорвётся с мочевым пузырём на пару. Отпусти в туалет, а?
Леночка посмеялась и махнула мне на дверь. Ей смешно, а я без посторонней помощи снять комбинезон не смогу. В этот момент как раз и вошли два молодца.
— Быстрее, быстрее, мужики! — взмолился я, когда Костян и Вася Басолбасов сдирали с меня рукава.
— Серый, терпи. Тяжело, но терпи! Хуже будет, если не дотерпишь, — приговаривал Макс, стоя напротив меня и оказывая моральную поддержку.
— Курков, на минуту зайди к психологу, — прибежал кто-то из ребят позвать Макса.
— Серёга, ну… тут…
— Беги, без тебя дотерплю.
Через пару минут и нескольких громких предложений истинно русского мата, я выбрался из высотного костюма. Бежал я, словно алкаш за водкой. И в тот момент, когда я, всё-таки, успел, не было более счастливого человека, чем я.
После душераздирающих и не только её раздирающих мгновений облегчения, я вышел из деревянной будки эскадрильского туалета. Торопясь на очко, я даже и не подумал, что бегу в одних «семейных» трусах в горошек и майке. Так я и стоял в расслабленном состоянии, проводя гигиенические процедуры со своими руками у обыкновенного рукомойника дачного типа. И вот именно в этот момент, когда я так отлично… сходил, из здания высотного снаряжения вышла Елена Петровна и Гелий Вольфрамович.
— Хорошие у меня ребята, Елена Петровна. И проблем с ними мало последнее время. Вы же вот с Родиным… общались, — уставился на меня Ребров, окрашиваясь на глазах в красный цвет. — Колебать мой контур, Родин.
— Виноват, товарищ командир.
Немая сцена была ознаменована ещё и милым смехом Елены Петровны. То ли цвет моего нижнего белья её так развеселил, то ли вся эта ситуация. Одно понятно — сегодня меня ждёт пыточная у Реброва.
Вольфрамович по-быстрому увёл Майорову с моего пути, грозя мне своим кулаком. Но сейчас мне было всё равно. Надо было уже одеваться поскорее.
— Эээ, чудище! — крикнул, буквально, мне у входа кто-то из лётчиком-инструкторов. Лицо было знакомо, но он явно не с нашей третьей пьющей. — Ты не оборзел в таком виде ходить?
— Виноват. Я просто после полёта в ВКК…
— Фамилия твоя, клоун? — не дослушал он меня.
— Родин.
— Ты чей, Родин? Не учили тебя представляться, как следует? — продолжил меня допрашивать этот неприятный тип.
Волосы зализаны назад, нос картошкой и взгляд, как у маньяка-убийцы. И чего доколебался до меня?
— Виноват, но вашего звания и должности не знаю.
— Ты оборзел, курсант Родин? — продолжал играть на публику «картофельный нос». — Одевайся, и пойдём со мной к командиру эскадрильи. Кто у тебя?
— Подполковник Ребров.
— Третья «алкашная». Понятно тогда. Вечно вы своего командира подставляете. А ну дыхни на меня. Может ты уже успел потребить?
Насчёт «алкашной» звучало обидно. Да ещё и стоять в трусах и майке было уже некомфортно.
— Вы позволите, я пойду, оденусь? — сказал я, пытаясь пройти мимо этого человека.
— Дыхни, сказал, курсант! — воскликнул он, схватив меня за плечо.
Вот бы сейчас выкрутить его кисть и посмотреть, как он будет выкручиваться. А нельзя, офицер, всё-таки. Наверняка ещё и дипломированный. Надоел он! Освободиться как-то надо от его гнёта?
Вспомнил! Капитан Гнётов из первой эскадрильи. Старший лётчик-инструктор и редкостная мразь по рассказам других курсантов.
— Не буду я дышать. Я не употреблял, и не надо нашу эскадрилью называть «алкашной». Она, между прочим, по лётной подготовке впереди вашей и остальных. И прозвище «пьющая» ей не мешает. Ваша, первая эскадрилья, на месте под кодовым названием 21?
— А ты значит вспомнил кто я? Прекрасно. Собирайся и пошли к командиру твоему.
Со спины Гнётова показалась физиономия Валентиновича. Командир звена тут же нахмурил брови, видя подобную сцену.
— Идти не надо никуда, товарищи. Здесь я уже, — сказал он, выходя перед Гнётовым.
— Роман Валентинович, вот учу вашего курсанта манерам. Внешний вид заметил, какой у него?
— Григорий Максимыч, у вас других дел нет, как вот только моих курсантов за трусы ловить? — усмехнулся Новиков. — Родин, на высотку, а то простудишься… в каком-нибудь месте.
— Я с ним не закончил, Валентинович, — возразил Гнётов.
Сначала я немного застопорился, увидев меняющееся лицо Валентиновича. Он всем видом мне показывал, что недоволен моим торможением.
— Курсант Родин, шагом-марш на «высотку», — дал мне команду Новиков, и я не смел задерживаться ни на секунду.
Как-то эта беседа не сильно у меня отложилась в голове, поскольку сегодня предстояли ещё куча селекторов. На очереди был разговор у Доброва после ужина.
Состоялись эти переговоры в четырёхсторонем формате в кабинете командира. Он знал мою версию событий и материалы объективного контроля. Теперь же предстояло сделать выводы. Предварительные, конечно.
— Итак, что в итоге. Разрушение фонаря, разгерметизация, растрескивание смотрового щитка гермошлема курсанта, — продолжал Добров перечислять весь список бед, свалившихся на меня сегодня. — Частичный отказ радиосвязи, отказ курсового прибора и высотомера. Это в воздухе.
— Товарищ командир, сегодня курсант Родин полностью подтвердил поговорку «беда не приходит одна», — сказал Ребров, сидевший за столом напротив Доброва.
— Согласен. Ну и на закуску — обрыв тормозного парашюта и отказ тормозной системы. Ничего не пропустил, Сергей Сергеевич? — спросил он у меня.
— Никак нет, товарищ полковник.
— А всё-таки пропустил. Да, Иван Фёдорович? — обратился Добров к Швабрину.
— Посадка с аварийным остатком, — сказал Фёдорович.
Вот так номер! Швабрин очень рисковал, пытаясь мне помочь. Он же был не один в самолёте, и тем не менее пошёл на выручку. С моими приборами было бы сложно зайти на посадку, вот он и вызвался лидером ко мне.
— Ладно, со старшим лейтенантом Швабриным поговорим отдельно. Есть что добавить у командира эскадрильи? — спросил Добров у Реброва.
— Никак нет. Мы отдельно обсудим этот случай на полном разборе в эскадрильи. Действия обоих считаю правильными, товарищ командир, — сказал Вольфрамович, взглянув на нас.
— Да. По мне так главное, что все живы и здоровы. Самолётов, если что, нам промышленность ещё построит, если этот не починим. Оба свободны, отдыхать, — произнёс бодро командир и подошёл к нам, чтобы пожать руку каждому.
За дверями кабинета, мы перекинулись парой фраз с Фёдоровичем, пока ждали Реброва.
— Спасибо, Иван Фёдорович. Выручили, всё-таки, — начал я первым обсуждение.
— Не стоит. Это было нужно.
— Вы уж не обижайтесь, но ведь меня могли и «по командам с земли» завести на посадку. Возможно, не нужно было рисковать? — спросил я.
— Об этом в тот момент не думал. Может, и слишком было рискованно, однако все сели и хорошо…
Из кабинета командира выскочил Ребров, которого снова накрывала краснота. Пару секунд молчаливой сцены нам потребовалось понять, что он отправляет нас в свой кабинет. Здесь он продолжил молчать и только вопросительно смотрел на нас.
— Я не знаю, как так получается у меня, товарищ подполковник, — сказал я, и Ребров смиренно кивнул головой. Далее он начал сверлить взглядом Швабрина.
— Все на земле, а это главное. Вывод командира полка, Гелий Вольфрамович, — сказал мой инструктор.
— Здесь соглашусь. Я сейчас о другом. С полётом мы разобрались, а вот что будем дарить товарищу Рыжову?
Совершенно вылетело из головы сегодняшнее радостное событие. Тёмыч стал отцом!
— Командир, стандартная такса на покупку детской коляски, правильно? — спросил Фёдорович.
— Да я уже и не помню, сколько стоит коляска. Мои уже выросли давно. Родин, сколько нынче коляска стоит? — спросил у меня Ребров.
Нашёл кого спрашивать! Детей только на расстоянии видел.
— Не могу знать, товарищ подполковник. Мне такие заботы пока не грозят.
— Эх, вот и не заметишь, как и твоё время придёт по ночам не спать, а утром на полёты вставать невыспавшимся. Я это прошёл и знаете что, птенцы Белогорского гнезда? — Ребров подошёл к сейфу, повернул ключ, мощно пнул его и тот послушно открылся. — Это самое замечательное, что может с вами случится.
Комэска достал из сейфа пару плиток шоколада «Кола». Одну плитку дал мне. Интересно, что на голубой пачке с непонятным обрамлением, была написана фраза: «Детям шоколад „Кола“ давать нельзя».
— Ты Родин, уж извини, мал ещё. А мы с Фёдоровичем подумаем пока о таксе на коляску. Беги в казарму, подумаете о подарке своим коллективом.
Закрыв за собой дверь, я ещё некоторое время разглядывал плитку этого известного шоколада. Его особенность в том, что у него была очень насыщенная ингредиентами рецептура. Благодаря добавкам, «Колу» использовали как антистрессовый и укрепляющий продукт, с тонизирующими свойствами. На этикетке, вдобавок к запрету употребления детьми, как раз написано, что по нормам применения, обычно 1–2 дольки в сутки. Сомневаюсь, что дети не кушали этот продукт.