Снижаю обороты, взгляд постоянно перемещается от одного прибора к другому. Показания сравниваю с докладом группы руководства, но и у них могут быть расхождения с реальной обстановкой. Такие мысли нужно выбросить из головы.
— Удаление 12, левее 50, выше 20.
— 620.
Продолжил снижение, а самолёт, такое ощущение, будто висел, а не стремился к земле. Его не болтает и не сносит в одну из сторон. Про топливо уже и забыл. У меня всё равно не хватит зайти второй раз при такой погоде.
— Удаление 10, на курсе, выше 20.
— 520, — доложил я, но говорить всё труднее.
Продолжил держать небольшой запас по высоте, но после дальнего привода его нужно устранить. Иначе полосу можно не увидеть.
— Удаление 6, шасси, механизация, контроль.
— 300, выпущено полностью.
— Я уже слышу. Держи направление и режим снижения, — подсказал Валера.
Легко сказать. Руки устали, а лицо покрылось испаринами. Дыхание участилось.
— Дальний прошёл, 200, — доложил я высоту и момент прохождения привода.
— Держи обороты. Мигни! — громко сказал Валера.
Включил и тут же выключил посадочную фару, но ответа не было.
— 3, на курсе, выше 10, — громко говорит «посадчик», который не меньше меня сейчас переживает.
Высота подходит к 100 метрам. В эфире молчание, и только нервно прорывается голос Валеры.
— Пока не вижу. Держи направление и не смотри вперёд.
— Удаление 2. На курсе, глиссаде.
Руки, кажется, вздулись шишками и от этого стало им тесно в шевретовых перчатках.
— Обороты, обороты, — продолжает подсказывать Валера. — Строго на меня идёшь.
Голова так и хотела оторваться от приборов, но нельзя. Такое ощущение, что адреналин бил сейчас через край даже на земле. Сквозь маску ощущался этот «запах», который ни с чем и никогда не перепутать.
Чувство было такое, что пальцы ног сворачивались в трубочку. Все мышцы напряжены, спина мокрая и комбинезон прилип вместе с футболкой к спине.
— Ближний, скорость, высота! — кричит в эфир руководитель зоны посадки.
От напряжения мышц рук, ног и живота, захотелось приостановить снижение. Мысль проскочила, что лучше сдаться, но нет. Сяду!
Появилось чувство, что стал невесомым, будто сам начинаешь «лететь». В наушниках прозвучал писклявый звук момента пролёта над приводом, а Валера продолжал молчать.
— Влево не уходи, — услышал я его в эфире. — На оборотах! Выравнивай.
— 118й, полосу видишь?! — вклинивается в эфир Бажанян, которому сейчас не место в моих мыслях.
Высота 70, 60, 50…
— Не вижу, — ответил я, отрываясь от приборов.
— Он прошёл торец! — громко говорит Валера.
Значит, полоса подо мной, но, ни огней, ни осевой линии не видно. Снижаюсь, обороты на малый газ.
Вот они! Слева и справа мелькают ореолы боковых огней.
— Вижу, — еле-еле выдавливаю из себя и убираю обороты.
Держу посадочное положение и вот оно, касание полосы основными колёсами. Опустил нос и выпустил парашют. Скорость начала падать. Проскочил две рулёжки и практически остановился перед крайней. Теперь точно сел!
В эфире продолжают запрашивать меня, а я уже не имею сил, чтобы ответить. Точнее, голос мой пропал. Попытался что-то сказать, но сейчас я как рыба. Только шевелю губами, жадно глотаю воздух и смотрю по сторонам.
Условия не просто сложные. Нецензурной лексикой здесь не опишешь. Ощущение такое, что видимость на полосе не лучше двухста метров, а то и меньше.
— 118й, ответь Янтарю! — уже кричит мне руководитель полётами.
— На… связи, — едва ли не шёпотом ответил я, освобождая полосу и сбросив парашют на повороте в рулёжку.
— Нормально сел? Полосу освободил? Самолёт целый? — это уже спрашивал Бажанян.
Какие-то вопросы у командира странные. Нет бы подбодрить или похвалить.
— Без замечаний.
— После выключения сразу в класс, — резко сказал он.
— Понял. Группе руководства и 117му большое спасибо за управление, — выдохнул я, медленно прорулив мимо стоянки транспортных самолётов, которые остались тут из-за плохой погоды.
— Это всего лишь наша работа, — спокойно сказал руководитель полётами.
— Молодец. У самолёта встречу, — сказал мне Валера.
Меня продолжало трусить и после выключения двигателей. Фонарь кабины открыл не сразу, а вылезти мне помог Дубок.
— Сергеич, накинь одеяло, — сказал мне мой техник, протягивая стандартный армейский «плед» синего цвета с тремя чёрными полосками.
— Если честно, выпить бы сейчас, — ответил я, трясущимися руками накидывая на себя одеяло.
Даже в кожаной куртке было некомфортно. Видимо, напряжение было слишком сильным, что теперь меня зазнобило.
— Давай спиртику налью, — сказал Елисеевич и пошёл к своему огромному ящику с запасным имуществом.
— Не, не! Воды дай, — сказал я, замахав руками.
— Сергеич, ты чего? Ты как воробышек на морозе сейчас. Давай пять капель и успокоишься, — продолжал настаивать Дубок.
— Неа. Пить вредно, Елисеевич. Давай воды, а то пересохло в горле.
— Как знаешь. Эх, и чего тебя туда послали! Руки бы оторвал тому, кто такие решения принимает, — сказал Дубок, протянул мне крышку от клетчатого термоса и налил туда чаю. — Это лучше будет.
— Спасибо, — ответил я, но вкус у чая оказался до боли знакомым, хоть и сладкий.
Легендарный репейник или верблюжья колючка! Не убился на посадке, так обосрусь до смерти от этого отвара!
— Елисеевич, ты специально мне колючку налил?
— Она полезная. Есть ещё спирт и самогон. Выбирай, — улыбнулся он.
— У тебя прям одни лечебные отвары в наличии, — сказал я и повернулся на звук приближающегося УАЗика.
Из «таблетки», остановившейся рядом с самолётом выскочил Валера в кожаной куртке, фуражке и с большой радиостанцией на спине. Её антена была сломана посередине, а гарнитура болталась у него на шее, словно стетоскоп у доктора.
— Поздравляю, Серый! Можешь себе записать посадку в минимуме, — весело сказал он и крепко обнял меня.
— Аккуратнее, а то колючку разольём, — ответил я. — Спасибо, дружище! Как ты на ближнем приводе оказался?
— РП отправил, как это и положено по документам. Бажанян с Буяновым мяли свои грудные мышцы. Ждали чего-то.
Похоже, моя мысль про боязнь командиров взять на себя ответственность была верной.
Войдя в класс постановки задач в штабе, я был встречен очень тепло своими братьями по крылу.
— Товарищи офицеры! — картинно подал команду рыжий комэска штурмовиков Арсений Павлович, и все подскочили со своих мест.
На лицах всех собравшихся были радостные улыбки. Кто-то даже поаплодировал.
Причём это не выглядело, как попытка надо мной посмеяться. Это некое проявление уважения к человеку, который смог преодолеть страх и выйти победителем со сложнейшей ситуации. Пускай и не без помощи своих коллег.
— Да ладно вам, товарищ подполковник, — сказал я, пожав протянутую мне руку.
— Как это ладно?! В такую нелётную погоду сел. Это заслуживает уважения, — ответил он, похлопав меня по плечу.
— Просто повезло, — сказал я. — Плюс Валера и группа руководства отлично сработала, всем спасибо!
— В такие моменты понимаешь, что не только лётчики служат в авиации, верно? — сказал Арсений Павлович и я, молча, кивнул.
После такой тёплой встречи и недолгого рассказа о своих ощущениях в класс вошли Бажанян и Буянов.
— Садитесь, — сказал Араратович, когда все встали, приветствовав его. — Где Родин? — спросил он.
— Здесь, товарищ подполковник, — произнёс я, встав со своего места.
Так и быть, готов принять поздравления и сказать несколько слов о той помощи, которую мне оказали все службы. Бажанян медленно подошёл ко мне и поднял руку, чтобы протянуть мне её для рукопожатия. Мне несложно, и я сделал подобный жест навстречу ему.
— Понятно. Посадил самолёт — молодец, — сказал Араратович, указав на меня своим длинным пальцем, и отвернулся в сторону. — Сегодня был тот самый случай, когда риск не был оправдан.
Чего он такое говорит?
— Не хочешь спросить почему? — поинтересовался Бажанян.
В мою сторону повернулся Буянов, осмотревший меня снизу вверх. Что-то два этих дяди мне последнее время не нравятся.
— Почему, товарищ подполковник? — спросил я.
— Зачем было сажать самолёт в такую погоду, если есть порядок действий в подобных случаях. Выход в безопасную зону и катапультирование. Всё! Что вы там устроили, товарищ старший лейтенант? — чуть повысил голос Бажанян.
Ну, не хочет хвалить — не надо. Зачем всем показывать себя Крутым Уокером из одноимённого сериала в будущем?
— Товарищ подполковник, я готов с вами обсудить этот случай, если здесь будут присутствовать РП и руководитель зоны посадки. Они осуществляли управление воздушным движением…
— Почему ты не дождался принятия решения командованием? Тут, конечно, и руководитель полётами вклинился и начал самовольничать, но это с вас ответственность не снимает, — сказал Бажанян и сел на своё место.
Я выдержал паузу, чтобы снизить градус закипания. Какая-то ерунда происходит в нашем полку после смерти Томина. Каждый сам за себя, командиры ответственности боятся, а на носу переучивание на новый самолёт.
— Что можете сказать в своё оправдание? — спросил Араратович и Валера не сдержался, чтобы не захихикать. — Что смешного Гаврюк? Встаньте, товарищ капитан.
Валера медленно поднялся и перестал улыбаться. Его куртка была ещё влажной от мороси, а волосы растрепались.
— Ничего. Просто предлагаю наказать старшего лейтенанта Родина за просчёты в организации полётов, вылившиеся в посадку лётчика с несоответствием его уровня подготовки метеоусловиям на аэродроме посадки, — сказал Валера и Бажанян вскочил со своего места.
— Ты также считаешь, Родин? — спросил Араратович.
— Так точно, — спокойно ответил я.
— С завтрашнего дня оба отстранены от полётов. Командиру эскадрильи подполковнику Буянову организовать сдачу зачётов Гаврюку и Родину. Вопросы? Все свободны, — сказал Бажанян и первым вышел из класса.