— У меня он уже будет четвёртый. Могли бы для разнообразия и что-то получше дать.
— Валер, ты не прав. Прекрасно понимаешь, что тебе могли бы и вообще ничего не дать, — не согласился я с ним.
— Могли. Ладно, пошли на высотку за шлемами. На стоянке нужно самолётам гонку двигателя сделать, — сказал Валера.
За эти два дня, количество людей рядом с МиГ-29 было не очень большим. На беседы гражданских таскали регулярно, но это не мешало МиГ-29 выполнять в день по два-три вылета.
Мы же с Валерой, как и планировали, полетели парой на простой пилотаж. Я ведущий, а он теперь мой ведомый.
Весь полёт шёл спокойно, без особенностей. От Валеры ни единого звука или подсказки.
— Справа на месте, — доложил он мне, когда мы выполнили «восьмёрку».
— Понял. Янтарь, 118й, парой задание закончил. Готовы работать по второй части задания, — запросил я.
— 118й, разрешил, — вышел в эфир руководитель полётами.
— Внимание, 117й паре роспуск, — дал я команду Валере, и он резко отвернул от меня в правую сторону.
— Занимаю 6000, — доложил мне Гаврюк.
Отклонил ручку влево и начал выполнять разворот, пока Валера отходит на нужное расстояние.
— Дистанция 4 километра. Я в обороне, — сказал он.
— Понял. Сходимся.
Добавил обороты и начал заходить Валере в заднюю полусферу. И вот тут понеслось!
Гаврюк спикировал вниз и начал выполнять боевой разворот влево. Слишком просто! Я держался внутри его траектории, но он постоянно маневрировал, выходя из зоны поражения. Лампа ПР, что означает — пуск разрешён, мигала как звезда на новогодней ёлке.
— Захват… срыв, — сказал я в эфир, продолжая выполнять вираж.
Валера сейчас слева под 30° от меня. Осталось немного довернуться и произвести условный пуск. Переложил самолёт влево, но Гаврюк ушёл от меня.
Бочка и он сместился ещё левее. Если не уйду вправо, то подставлю свой тыл, и он выйдет мне в заднюю полусферу. Ручка вправо и ухожу вниз с переворотом.
Начал вытягивать самолёт вверх. Перегрузка росла, прижала к креслу. Дыхание участилось, но Валеру так не достать. Он слева от меня и выше метров на 500.
— Разошлись. Давай по новой, — сказал Гаврюк и начал выполнять вираж.
— Понял. Занимаю 5000, — ответил я и развернулся на обратный курс. Сходимся.
Выполняю разворот и снова выхожу сзади Валеры. Он — то сманеврирует, то сделает бочку, то спикирует в развороте, то полупереворт выполнит и уйдёт со снижением. Я уже начинаю уставать, пытаясь словить его в прицел. Комбинезон промок от напряжения, руки забились, а глаза щиплет от пота.
— Захват… срыв. Снова захват! — радостно говорю я в эфир, выйдя в километре от Валеры.
Гаврюк уходит влево, но я успеваю переложить самолёт в ту же сторону и он всё ещё на прицеле. Уходит вправо. Я за ним. Тоже устал мой оппонент и не хочет уже маневрировать по высоте. Ручку отклонил на себя и готовлюсь выполнить условный пуск. Но такой манёвр я даже и не мог себе предположить!
Валера опять резко ушёл влево и продолжил выполнять бочку, сместившись назад. Я проскочил вперёд, а надо мной в перевёрнутом положении заканчивал своё вращение Гаврюк. Уйти вверх нельзя, а вниз я себя подставлю под удар. В итоге — теперь Валера атакует, а я в обороне.
— Конец атаки, — сказал он, когда вышел снова позади меня. — Я торможу, а ты отрывайся. Посмотрим, как ты обороняешься.
Ладно, здесь уже я попробую его удивить. Начинаю уходить от него, выполняя вираж, но Валера занял позицию внутри моей траектории и держит меня на упреждённой дальности для пуска.
Переложил самолёт влево и ухожу вниз. И это было опрометчиво! Он только этого и ждал. Всей своей пятой точкой ощущаю, как Валера следует за мной, не отрываясь далеко. Почему только не производит условный пуск.
— У тебя мало времени. Маневрируй! — громко говорит он в эфир.
Сейчас дам ему проскочить вперёд! Задрал нос, тем самым снизив скорость до минимальной. 300… 280… 260! Ещё немного и самолёт может уйти в штопор! Ручку отклонил влево и педалями удержал направление вращения. Пытался, быть сконцентрированным, но вокруг всё сильно завертелось. На мгновение потерял ориентировку, но тут же вернулся. Бочку выполнил, и сейчас он должен оказаться передо мной. Смотрю вперёд, но тут никого. Сердце в груди заколотилось от волнения.
— Я слева. Пуск один, пуск два, — слышу я в эфире, пока разгонял самолёт в процессе пикирования.
Поднял голову, и передо мной, пересекая траекторию моего полёта, пронёсся Валера. Ещё и «помахал крыльями». Как говорится, опыт не пропьёшь. Выиграть у своего командира не получилось.
— 118й, давай на точку. Мне ещё пару минут надо поработать, — сказал Валера и занял курс на юг.
— Понял, — ответил я и развернулся в сторону Шинданда.
Уже после посадки, Дубок расспросил меня, почему у меня такой вид уставший. И правда, я был вымотан за эти несколько минут манёвренного боя больше чем за несколько предыдущих вылетов. Почти как марафон пробежал.
— С Гаврюком крутили ближний бой, — сказал я, смахивая пот со лба. — Спина отваливается.
— У Петровича не забалуешься. Помню, как ему покойный командир даже проигрывал на каких-то учениях в тренировочном бою. Гаврюк тогда слегка загордился даже! — улыбнулся Елисеевич и протянул мне вафельное полотенце.
— Всё у тебя под рукой, — сказал я, взял белое полотенце и вытер лицо. — А потом что было?
— Потом уже командир ему никогда не проигрывал, и Валера стал расстраиваться. Точнее, раздражаться, если у него что-то не шло. А потом и вовсе перестал с командиром на бой летать. Всячески этого избегал.
Самолёт Валеры зарулил на стоянку только сейчас. Вместо пары минут Гаврюк решил полетать чуть дольше.
— Там лампа аварийного остатка загорелась, — сказал он технику, когда вылез из кабины.
Я же продолжал смотреть на него, не покидая своего «кабинета» в самолёте.
— Чего расселся? — спросил Гаврюк, подойдя к стремянке. — Выходи, подлый трус! — улыбнулся он.
— Я так больше не буду, дядь Валер, — ответил я, превозмогая тяжесть в спине и вылезая из кабины.
— Само собой. Слишком увлёкся расчётами в бою, — сказал Валера, когда я встал обеими ногами на бетон.
— А как по-другому? — спросил я, забирая у Дубка свой шлем и фуражку.
— Нету времени в ближнем бою в шпаргалки смотреть и считать. Интуиция и предугадывание — вот основа, — сказал Валера и легко постучал пальцем по моему лбу.
— Значит, думать не надо? — улыбнулся я.
— Соображать надо, а ты думал. Оттого и терял драгоценные мгновения. Даже если бы мы с тобой продолжали крутиться в круге, рано или поздно это привело бы меня в заднюю полусферу по отношению к тебе. И этот момент ты никогда не рассчитаешь в полёте, ясно?
— Ясно. Значит, пока ученик учителя не превзошёл?
— Тебе ещё расти до меня, сынок! — усмехнулся Валера и мы пошли с ним в сторону высотки.
Награды нам решено было вручать перед самым 31 декабря. Прилетевшая делегация 29 числа во главе с замом главкома ВВС Пасечником буднично вручала особо отличившимся ордена и медали. На магистральной рулёжке выстроился и наш полк, и мотострелки Громова.
Всё действо было похоже на выпускной в военном училище или вручение курсантских погон. Стояли три стола с наградами и по три человека вызывались военнослужащие для вручения.
Для самых высоких наград был центральный стол. Здесь были ордена Ленина и ордена Красного Знамени — наиболее почётные в наградной системе Советского Союза. И набралось нас таких заслуженных почти четыре десятка человек.
Пасечник вручал их лично, а компанию ему составил человек в чёрном костюме и белой рубашке. Невысокого роста, аккуратно уложенные волосы набок, на груди орден Ленина. Он уже бывал в наших краях. Я его видел на прощании с Томиным в Шинданде.
Награждение шло быстро. На столах становилось всё меньше и меньше коробочек с наградами, но начальство не уставало говорить напутственные слова и чётко вешать на грудь солдат, прапорщиков и офицеров медали и ордена.
— Поздравляю вас, товарищи! Это очень знаменательный день для всех нас, — говорил перед строем генерал Пасечник. — И главные слова сегодня я прошу произнести присутствующего здесь высокого гостя.
На место Пасечника, который отошёл назад к другим начальникам, вышел тот самый гость с орденом Ленина на груди.
— Слово предоставляется члену политбюро ЦК КПСС, участнику Великой Отечественной Войны Русову Григорию Михайловичу.
Фамилия незнакомая, да и не припоминаю я этого человека в числе видных партийных работников. Я вообще не встречал упоминания, чтобы кто-то из политбюро отмечался в Афгане.
— Товарищи! — громко и по-военному начал свою речь этот человек. — Здесь, в Афганистане, вы выполняете не только интернациональный долг, помогая братскому народу. На ваших плечах защита наших южных рубежей.
И далее Русов заговорил так, будто сейчас нулевые годы, а не 80е.
— Имя нашему новому врагу — международный терроризм. Теперь уже об этом можно говорить. Империалисты по ту сторону Атлантического океана снабжают духов не только новейшим оружием и деньгами. Теперь их задача — организовать подрывную деятельность в наших южных республиках. Разделить советский народ. И начать они решили именно из Афганистана. Именно здесь тот самый рубеж, который им ни в коем случае перейти нельзя.
Русов сделал небольшую паузу, а весь строй не смог сдержаться и зааплодировал этому оратору. Кажется, война в Афганистане теперь превращается в схватку с терроризмом.
— А теперь, я бы хотел довести до вас решение политбюро ЦК КПСС, принятое 24 декабря 1981 года.
Партийному деятелю принесли документ на нескольких листах, и Григорий Михайлович принялся зачитывать основные положения. Сначала всё как и всегда — мы молодцы, Родина нас не забудет и мы все вами гордимся. Затем были зачитаны выводы какой-то комиссии, которая проанализировала обстановку в Афганистане.
— Наиболее боеспособная группировка врага разгромлена. Армия Афганистана может контролировать все процессы становления советской власти в республике. В этой связи, политбюро постановило. Значительная часть Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане, возвращается домой, на Родину.