Весьма привлекательной казалась Аврааму работа юриста: она была близка к политике и позволяла ему реализовать свои достоинства — красноречие, ответственность, умение работать, любовь к книгам и память. Но ни достаточного опыта, ни необходимых знаний у него не было, только желание. Идею пришлось отложить до лучших времён. Куда более доступным было ремесло кузнеца, и здесь опыт у Авраама имелся, да и силы ему было не занимать. Однако для этого занятия Авраам не видел перспектив — это был для него только физический труд, близкий к повседневным заботам приземлённой фермерской жизни, словно возвращавший его в Индиану, под отцовское попечение…
«Он оказался без цели и без занятий, — писал пятидесятилетний Линкольн о себе тогдашнем, 23-летнем, — но стремился остаться рядом со своими друзьями… да и податься ему, собственно, было некуда»{46}.
Это объясняет быстрое решение Линкольна воспользоваться первым подвернувшимся случаем заняться делом. Прежние хозяева местной торговой лавки бросали этот бизнес и хотели поскорее расстаться с остатками товаров. Они продали половину доли Уильяму Берри, капралу в роте Линкольна на недавней войне с Чёрным Ястребом, а вторую согласились уступить Линкольну в долг под расписку: имя Честного Эйба служило надёжной гарантией. Вскоре владелец ещё одной лавки, Рэдфорд, сильно испортил отношения с «парнями из Клари Гроув», и однажды вечером они разгромили его магазинчик. Рэдфорд, напуганный обещанием, что «в следующий раз его кости разделят участь оконных стёкол», немедленно продал руины лавки и товары чуть ли не первому встречному, некоему Грину, готовому заплатить 400 долларов, а тот сразу перепродал всё Линкольну и Берри, положив в карман 250 долларов разницы в цене. К скромным накоплениям Линкольна и Берри была прибавлена лошадь Линкольна с седлом и упряжью, а на оставшуюся сумму составлена долговая расписка, снова скреплённая добрым именем Честного Эйба{47}. Оставалось только преуспеть в торговле.
Ассортимент товаров был предназначен для удовлетворения элементарных нужд жителей городка и окрестностей: чай и кофе, соль и сахар, простые ткани вроде ситца и муслина, шляпы и шляпки, обувь. И ещё виски, который, по утверждению Берри, будет притягивать покупателей, «как мёд притягивает мух»{48}. На беду трезвенника Линкольна главным потребителем запасов алкоголя стал сам капрал Берри, что стало заметно сокращать доходы. Но зато работа в лавке позволяла общаться с большим количеством людей и оставляла время для чтения, а значит, для дальнейшего самообразования.
Жители Нью-Салема запомнили характерную позу читающего Авраама: он располагался в тени дерева, ложился на спину, длинные ноги закидывал на ствол, а потом, словно стрелка солнечных часов, перемещался вокруг дерева вслед за тенью.
Не прошло и полугода, как стало ясно, что партнёрство Линкольна и Берри не способствует процветанию дела. Союз любителя припасть к книге и любителя приложиться к бутылке оказался недолговечным. Вместо доходов росли долги. Уже в марте 1833 года Берри, не спросясь Линкольна, выправил лицензию на торговлю спиртным не только «навынос», но и «распивочно». Лавка, таким образом, превращалась в кабак, и сколько ни говорил Берри, что видит в этом единственный способ получить хоть какую-то прибыль, Линкольн, неизменный противник употребления спиртного, отказывался поддерживать его затею. Вскоре он передал Берри свою долю и вышел из дела. К его сожалению, долги остались висеть на обоих партнёрах, а вот бизнес, по выражению Линкольна, «слинял». Великодушные заимодавцы один раз перенесли оплату, но в 1834 году наступил крайний срок. Берри к тому времени окончательно спился, а Линкольну насчитали долгов на 1100 долларов — сумму по тем временам настолько гигантскую, что Авраам назвал её «национальным долгом». На расплату за попытку стать коммерсантом уйдёт не менее десяти лет{49}. Однако само желание Линкольна полностью расквитаться с долгами, вместо того чтобы по примеру Оффута бежать «в неизвестном направлении», только усилило уважение друзей и соседей, поддержало репутацию Честного Эйба.
А между тем не истекло ещё и половины двухлетнего срока между выборами. Линкольн чувствовал себя на самом дне жизни: без постоянного занятия, без куска хлеба. Земля снова притягивала к себе: на фронтире всегда были востребованы люди, умеющие хорошо работать руками, и спрос на подёнщиков не иссякал. Но Авраам считал, что достоин работать головой, и принимался за привычные изготовление брусьев для ограды или шелушение кукурузы только в самом крайнем случае.
Выручила новая должность, которая была бы для Линкольна идеальной, если бы требовала полной занятости и соответственно оплачивалась. Это была должность почтмейстера — нижняя ступенька федеральной чиновничьей лестницы, восходившей от мелких провинциальных городков до президента США. Президентом тогда был Эндрю Джексон, демократ, при котором началась эпоха «дележа добычи» после выборов — вознаграждения партийных соратников разными по важности и доходам федеральными должностями. Линкольн был сторонником Клея и противником переизбрания Джексона; тем не менее демократы не противились его назначению почтмейстером, как он сам объяснял, «ввиду незначительности должности». Действительно, доходы такого мелкого чиновника складывались из комиссионных за отправку и получение почтовых отправлений (писем, газет, журналов, брошюр и т. п.) и зависели от интенсивности почтового оборота.
В Нью-Салем почту привозили раз в неделю в мешках, притороченных к седлу. Только этот единственный день требовал достаточно напряжённого труда, соответственно и доход составлял всего несколько десятков долларов в год. Зато это был гарантированный доход, причём всегда наличными, и Линкольн мог подрабатывать в округе только по мере необходимости. Были и другие преимущества. Свои письма почтмейстер отправлял и получал бесплатно, и так же бесплатно ему доставлялась одна ежедневная газета на выбор. Почтмейстер мог читать всю периодику, приходившую в его контору: подписчики частенько не спешили за своими газетами и журналами. Федеральная должность освобождала от необходимости тратить время на сборы ополчения и исполнение обязанностей присяжного заседателя в суде. Она придавала особый статус (правительственные чиновники были редкостью во всём графстве) и обеспечивала «офисом» — помещением в лавке самого успешного торговца Нью-Салема Сэма Хилла. Считается, что именно став почтмейстером, Линкольн впервые обзавёлся своим характерным символом — высоким цилиндром. С этого времени у него выработалась устойчивая привычка хранить в этом цилиндре важные бумаги («Он носит свой офис в шляпе», — стали говорить про Авраама). Значительно расширился круг общения Линкольна — в его контору приходила вся округа. Иногда Линкольн сам отправлялся доставлять письма, сложив их в свой цилиндр.
А ещё «неполная занятость» оставляла время для чтения. Линкольн по-прежнему выбирал те книги, которые позволяли ему избавляться от самых заметных пробелов в образовании.
Как-то за завтраком Авраам признался своему наставнику, учителю Ментору Грэхему:
— Я бы хотел изучить грамматику…
— Если ты планируешь выступать перед публикой, то это первое из того, что нужно сделать.
— Если бы у меня был учебник, я бы начал прямо сейчас…
— Я знаю, у кого есть учебник: у одного из Вэнсов, но они живут в шести милях отсюда…
Грэхем ещё не закончил завтрак, когда Линкольн пустился в неблизкий путь (конечно, пешком). К вечеру он вернулся счастливым обладателем потрёпанного учебника Кирхэма.
«Через мои руки прошло четыре, а то и шесть тысяч учеников, — вспоминал Грэхем, — и ни один из них не мог сравниться с Авраамом в быстроте овладения основами английской грамматики»{50}.
Справившись с грамматикой, Линкольн засел за геометрию. На это его подтолкнули совершенно конкретные причины: друзья нашли ему ещё одну работу — помощника землемера («геометра»), которая позволяла обеспечивать себе достойное существование, но требовала соответствующих навыков. Главный землемер графства Джон Кэлхун оказался перегружен заказами — настолько высоким был спрос на обустройство ферм, дорог и городских участков под застройку. Линкольн узнал, что его рекомендовали Кэлхуну в помощники, когда в лесу занимался привычной работой — заготавливал брусья для изгородей. Первым делом Авраам поинтересовался, не потребуют ли от него каких-либо перемен политических убеждений (его будущий начальник был демократом), и объявил, что будет работать, только если не надо будет поступаться ими{51}. Обещание было дано, и Авраам, вооружившись необходимыми книгами, стал денно и нощно штудировать основы нового ремесла.
К концу 1833 года 24-летний Авраам приобрёл (снова в долг) приличную лошадь и набор инструментов землемера: двадцатиметровую мерную цепь, железные колышки и подержанный компас.
Свои первые измерения Линкольн произвёл в январе 1834 года и получил за них две выделанные оленьи шкуры, которые жена Джека Армстронга Ханна использовала для укрепления рабочих штанов новоиспечённого помощника землемера («чтобы защитить самые уязвимые части тела от шипов и колючек»). Работы стало прибавляться — Кэлхун доверил помощнику всю северо-западную часть своих «владений». Линкольн проводил топографическую съёмку дорог и участков для школ, нарезал сотни акров фермерских земель, размечал лесные делянки, вымерял участки новых растущих городов, очередных Питсбурга, Олбани или Нового Бостона. Честность и ответственность Линкольна стали известны далеко за пределами Нью-Салема: «Когда возникали земельные споры, появлялся мистер Линкольн и своими цепью и компасом всё улаживал к общему удовлетворению»