боли. Даже синяков у него не остается! - Понял, понял, понял! - замахал перед собой руками дежуривший в этот день Виктор Васильевич. - Абсолютно правильное замечание. Драться ему надо? Надо. Но и чувствовать последствия драки, удара - тоже необходимо! А почему же остальные "родители" не пришли с этим? Ведь у них же должны быть те же проблемы! Или до того приятно, когда "наши бьют"! Борис Алексеевич, жду вас здесь послезавтра. Мы обсудим с товарищами и решим... И спасибо вам! В следующий раз Саньку взяли "на пару дней", а вернули через пять с медицинской справкой об ОРЗ. Морозова очень веселили эти справки об обычных человеческих болезнях. - Вот, - сказал Виктор Васильевич, - берите ваше чадо; драться он будет, но теперь ему будет больно. И косточки у него теперь, как у человека, хрупкие. Только синяков и кровоподтеков не будет. Можно бы сделать, но очень уж сложно! - вздохнул он. Все потекло как и раньше. Однако пару раз, забирая ребенка из детского сада. Морозов обнаруживал его в дальнем углу общей комнаты, насупленного и тихого. С этой поры Борис Алексеевич начал бояться за сына. Он стал нервно относиться к чужим детям, когда они играли рядом с Сашкой, а на работе начал побаиваться вызовов к телефону. И в конце концов это все-таки случилось. Раздался невинный, вполне обычный телефонный звонок, его позвали. Женский голос взволнованно сказал: - Срочно просим приехать в детский сад! - Он узнал голос директора. - Что случилось? - Ничего страшного! Это бывает... - женщина замялась. Он представил себе ее мясистое, голубоглазое лицо с выражением испуга. Он сломал себе руку! - в трубке послышался истошный детский крик боли. Выйдите из кабинета! - приказала она. - Я не вам, не вам! Приезжайте быстрее, товарищ Морозов, ребенку больно! Чувствовалось, что они в растерянности и сами ничего не предпримут. Машину ему дали директорскую. Через каких-нибудь десять минут он был уже на месте. Мальчишка исходил криком, рука была сломана в плече, выше локтя, и болталась, как подвешенная, на коже, но к моменту его приезда все-таки была прибинтована к шине. Борис Алексеевич схватил орущего ребенка на руки и рванулся к поликлинике, но затем сообразил, что бежать надо к консультационному пункту института. О машине, которая его привезла, он совсем позабыл. Люди останавливались на другой стороне улицы, прохожие расступались, давая ему дорогу. Ребенок кричал. Когда он ворвался в помещение, дежурная по пункту схватилась рукой за грудь. Потом она пришла в себя: - Выйдите, отец! Он вышел. Через несколько секунд крик прекратился. Наступила гнетущая тишина: Борис Алексеевич достал сигарету, закурил, и из его глаз полились слезы. Он стоял в полутемном коридоре, курил и плакал. Дежурная выглянула в коридор: - Морозов, оставьте его у нас на пару... Морозов, Морозов... перестаньте. Ну, что произошло? Он же все-таки электронный, механический! - Чего ж он так... плакал? - Гм, - пожала плечами женщина. - Ему было больно! - И она задумалась. На работу он вернулся огорченный и растерянный. Сослуживцы, особенно дамы, немедленно заметили это. Вообще, дамы к нему относились очень сочувственно - одинокий вдовец с приемным ребенком, это в переводе означало и "потенциальный жених", и "хороший человек". И хотя многие утверждали, что ребенок его собственный, жених он был нынче действительно видный - главный инженер проекта, да еще с отдельной квартирой. Нет, положительно, дамы ему сочувствовали. Однако никто из них его ни о чем не спросил, лишь самый близкий друг Валера Семивласов отважился при перекуре: - Ты чего, Боря? На тебе лица нет! - Мальчишка! - махнул рукой Морозов. - Руку сломал! - Ах ты, черт бы его побрал! - Валера, как и большинство окружающих Морозова людей, воспринимал его дела как свои личные. Благо, разделывался со своими затруднениями он всегда сам. - Плакал? - спросил Семивласов сочувственно. Морозов безнадежно махнул рукой. - Они когда маленькие болеют, - сказал Валера, - у тебя такое чувство, что кожу бы с себя снял, лишь бы ему больно не было! А сделать ничего не можешь! смотришь с надеждой на этого детского врача, а у нее морда чушка чушкой и котлеты в глазах. - Какие котлеты? - поразился собеседник. - Которыми она вечером будет кормить свою семью! - Валерины мысли совершали иногда довольно сложные сальто в неожиданных направлениях. Они помолчали. "Какая, в сущности, разница - думал Морозов переживая еще раз сегодняшние события, - кишки, нервы, мышцы у него внутри или трубки, микроэлементы, рычаги, если ему больно и он плачет? Если бы я бежал с человечьим детенышем, я бы, наверное, не представлял себе его внутренних органов. Да и любая мать, и любой отец... слышит плач и видит рану. И ему больно... все равно очень больно - Он достал еще одну сигарету. - А я начинаю относиться к нему как к человеку! - оценил он свое поведение вроде бы со стороны. - Ну и что, что как к человеку? А кто он мне? Сын!" Тут Борис Алексеевич надолго задумался о своих взаимоотношениях с кибернетическим мальчишкой, которого он взялся воспитывать.
Тем временем голые ноги, вынутые из обуви, порядком уже застыли, и Морозов, косясь на соседа, обул свои ботинки, удивляясь, почему он не сделал этого раньше. А попутчик который вроде бы и не отрывался от телевизора, сидел в ботинках. Когда только он успел?
Сашку он получил через три дня с целой рукой и досрочно подросшего. - Еще полгода побудет в этом детском саду и будем переводить! - сказала ему дежурная, которая с глазками. Оказалось, что ее звали Лидия Ивановна, что она не замужем, с высшим образованием. - Наши решили; что нельзя держать два срока в одних яслях: слишком заметен рост. А вашего брали на тестирование, и все остались очень довольны. Главный даже сказал: "Хорошего мальчишку растит этот Морозов". Так Сазанов, вы же знаете характер Сазонова, прямо расцвел, он же вас один тогда отстаивал. - Она относилась к числу людей, которые стремятся сказать что-нибудь хорошее, как только появится малейшая возможность для этого. Довольно скоро в яслях, а затем и в детских садах начинали интересоваться, где мать ребенка. В последних яслях Борис Алексеевич ответил, что "сбежала с гусаром" Но матерью настойчиво поинтересовались еще раз, якобы надо было поговорить с ней о рационе ребенка, поскольку стул его стал неустойчивым. Морозов про себя улыбнулся этой женской провокации, вспомнив о "питании", "стуле" и прочих отправлениях робота, и сказал, что он отец-одиночка, что мать скончалась родами. После этого персонал ясель стал чрезвычайно внимателен к нему, Сашку очень хвалили за послушание, понятливость, а особенно за то, что он писал в горшочек по команде. Воспитательницы помоложе, лишенные необходимого мужского общения, мило кокетничали с Морозовым. Особенно страшноватая, колодистая нянька Синицына, по имени ее никто не называл. Синицына, видимо, твердо решила, что он ее законная добыча: бесхозный, холостой мужик с ребенком, так нуждающийся в женской ласке и помощи опытной, работящей воспитательницы детских ясель. Впрочем, она была не так уж и далека от истины. Парикмахерша Тоська забастовала, ее, видите ли, не устраивали редкие посещения Морозова, отсутствие представительства и светских развлечений. "Ни в театр с тобой, ни в кабак, - вдруг заявила она. По-видимому, у нее кто-то появился. Борис Алексеевич не стал допытываться - все равно связь надо было рвать, он чувствовал это, и слава тебе, господи, что вышло так, без обиды и с ее "подачи". Так он обрубил все концы прошлого, где и плохое и хорошее было связано с "agfa vita", и не было блага без нее или радости, не связанной с ней. Подросший ребенок теперь отнимал все больше и больше времени. Он начал задавать вопросы. Причем с увеличением объема запасенной информации вопросов становилось не меньше, а больше. По советам методистов, а больше - родителей со стажем, Борис Алексеевич купил географические карты с климатическими зонами и зверями, сводил мальчишку два раза в зоосад. Реальные животные произвели на Сашку огромное впечатление. - А что, папа, все звери что-нибудь едят?-спросил он после зоосада. И Морозов понял, что для ребенка, никогда не испытывавшего голода, необходимость в питании не есть аксиома. Дальнейшие рассуждения привели его к мысли, что отсутствие чувства голода может привести ребенка к недопониманию многих сторон человеческой жизни и деятельности, к искаженному представлению о людях. Он пошел в "консультацию". Был консультационный день научных руководителей проекта. Принимал Сазанов. - Борис Алексеевич, рад вас видеть. Садитесь! - от радушия даже огромные круглые очки консультанта излучали доброе сияние. - Как Сашка? Впрочем, мы его видели! Мировой парень! - У него чувств нету, Виктор Васильевич. Совсем нет никаких чувств! - тихо сказал Морозов. - А надо? - спросил Сазанов. - Нужны ли роботу чувства? - Нужны, - кивнул собеседник. - Он иначе не поймет нас с нашими чувствами и наши побуждения во многих случаях. А не поняв, может посчитать, что мы лжем. А уж это недопустимо при воспитании даже робота. - Вы так думаете? - задумчиво протянул Сазанов. - Ну, что же, чувства можно симитировать, схемы-то были предложены. Придумаем что-нибудь попроще. - У него нет даже чувства голода! - Нет? И что же? - Не зря говорят, что сытый голодного не разумеет. А ведь здесь даже не сытый! У меня есть предложение, Виктор Васильевич! - Даже? Я охотно... Давайте! - Надо, чтобы его желудок был подвешен шарнирно, с возможностью вертикальных перемещений. - Для чего? - Тогда, смонтировав под нижней частью желудка электрический контакт, через который течет ток жизнеобеспечения, мы получим при полном желудке хорошее контактное давление, низкое сопротивление и расчетный ток жизнеобеспечения, а при пустом - недостаточное контактное давление, отсюда высокое сопротивление и, следовательно, ток ниже расчетного. Отсюда, с пустым брюхом у него будут хуже реакции, медленнее движение и так далее. - Хорошо. Но он один раз поест, и целый день контакт работает нормально. - Ну-у, тут проще простого. Две камеры, соединенные шлангом, на манер песочных часов, что ли! Все равно и сейчас пища в его желудке подвергается воздействию кислот для переработки. - Пишите заявку на авторское свидетельство, Борис Алексеевич. Сегодня же напишите! - уверенно сказал Сазанов. Морозов заявки не послал. Но через несколько дней его вызвали по телефону в "консультацию". Сашку забрали, а когда он получил его обратно, там же из рук Виктора Васильевича, первое, что мальчишка сказал, было: - Папа, пошли ско