Знает, когда холостыми бесконечный залп канонады, — музыкой держат фон войны, а когда настоящий «Град» с такой мощью рванет, что аж воздух кругом накаляется, и пусть цель далеко в горах, даже в Грозном все содрогается. Знает он, когда идет колонна солдатиков-срочников, как они сами от любого шороха дрожат, а когда контрактники — мародеры — убийцы, от которых надо бежать. Знает он бравых чеченских боевиков, чей завидный боеприпас, как и сапоги, новизной блестит. Знает он и простых чеченских ребят, у которых трофейный перекошенный от стрельбы автомат, за поясом тесак, а глаза, подростково-юношеские глаза — в них взрывы горят, — не отступят и не уступят — их убьют… Однако их дух, дух новой молодой жизни не истребить, — он бессмертен, ибо только этой юной, свободной, независимой и горделивой волей, энергией, напором и бесстрашием сердец держится и развивается человеческая мысль, история и цивилизация. Именно кипение, столкновение и становление этого нового миропорядка ощущает Цанаев в Чечне. И, конечно, он не боец, не воин, да и возраст и пыл далеко не юношеский, но он, будучи в самой гуще этих кровавых событий, чувствует себя не иначе, как носителем знаний, учителем, созидателем нового кавказского дома, нового общества. И пусть кругом бесконечный рев войны, смерть, слезы, грязь, бардак, неудобства, — словом, бе-шено-удручающий дискомфорт, но это жизнь, борьба, развитие и прогресс!..
Вот так думает ученый Цанаев, и в этом хаосе отсутствует внутренняя дисгармония, а наоборот, он находит здесь свои прелести и новизну существования. И как иначе, если вдруг, чего ранее никогда не было, прямо во внутреннем дворе института на огромной плакучей иве шесть пар огромных сов дни коротают. А по огромным старым тополям, кои из-за обстрелов чудом сохранились, бегают стайкой задорные, пушистые белки и людей совсем не боятся, и к кормушкам уже привыкли, и с рук корм едят.
Цанаев и так спозаранку является, а ради такой прелести — белок покормить, он с удовольствием на работу пришел, а тут его опередили. Какая-то девушка белок уже приманивает. Лишь вплотную приблизившись, Цанаев ее узнал — Аврора.
— Удивительно, — говорит она. — В Норвегии, в институтском дворе, тоже вот так белки по деревьям бегали, тоже с рук ели.
— А вы были в Норвегии? — спросил Цанаев.
— Да, по приглашению. Мы там совместные эксперименты проводили.
— Ну и что в результате получили?
— Эксперимент не закончила, — она как-то сразу обмякла, даже рука с кормом опустилась. — Обстоятельства заставили вернуться сюда, — тут она постаралась выдавить улыбку. — Постараюсь у вас закончить эксперимент.
— Приборы есть?
— Будем создавать, если на работу возьмете.
— Как не взять? Друг Ломаев за вас просил, рекомендовал, — они уже поднимались по лестнице. — А создавать не с чего — деньги лишь на зарплату. А зарплата ученого в России — это далеко не Норвегия.
— На все воля Божья, — выдала Аврора.
— Ты хочешь сказать, что в Норвегии Бога больше, чем здесь или верят лучше, искреннее?
— По-моему, там рай земной.
— А что там не осталась?
— Хм, кому я там нужна?.. А, впрочем, предложение было… Но я чеченская девушка. К тому же обстоятельства заставили сюда вернуться.
— Какие обстоятельства? — поинтересовался Цанаев.
— Война.
— От войны все бегут, а ты сюда… Впрочем, сам такой, — он еще что-то хотел сказать, но зазвонил его мобильный, и когда они продолжили разговор в кабинете, перед ним уже лежали документы. Цанаев сказал: — Странное у тебя имя — Урина!
— Я старшая в семье, — она опустила голову. — Мои родители чабанили в степях Калмыкии. Как-то посреди ночи моей матери стало плохо. На трехколесном мотоцикле отец повез ее до ближайшего села. Не довез… говорят, с зарею появилась на свет и я, поэтому Урина — Утренняя Заря. А вообще-то меня везде называют Аврора.
— Это имя — Аврора, ты сама выдумала? — спросил Цанаев.
— Да, — она на мгновение потупила взгляд и вновь прямо глядя в лицо: — Вы можете называть меня, как вам удобно.
— Мне все равно, — бесстрастно выдал директор. — Как ты хочешь, так и буду называть.
— Тогда Аврора, — с неким вызовом и чуть громче положенного сказала она, отчего Цанаев слегка встрепенулся и, исподлобья поглядев на девушку, сказал:
— Если честно, то в моем сознании почти что разные имена, по сути. Урина — Утренняя Заря — это спокойствие, умиротворение и счастье предстоящего дня. А Аврора — бунт, страсть, революция и переворот.
— Называйте, как вам удобно.
— Лучше Урина.
— Пожалуйста, — она улыбнулась, и Цанаеву показалась, что если раньше ее улыбка вызывала странное отторжение, то на сей раз она была с каким-то внутренним страданием, словно прося прощения за свое счастье. — Называйте, как вам удобно, — повторила она, — а если вакансий нет… то, что поделать… Я согласна на любую работу.
— Ты ведь кандидат наук.
— Ну, какое это теперь имеет значение? Разве в Грозном ныне знают, что такое наука?
— Знают, — рассержено сказал директор. — Я знаю. В нашем институте знают. Просвещенные кадры нужны, — как советник Президента по-государственному выразился Цанаев.
А она тем же тоном:
— А на работу не берут. Только по блату, по знакомству.
— Значит, и сюда «по блату»? — она не ответила, потупила взгляд. — В общем, да, — после глубокого вздоха подтвердил директор. — На какую должность тебя взять?
— Как вам удобно.
— Старший научный сотрудник, отдел экологии и природоохраны, — Цанаев еще раз пристально посмотрел на нее. — Возьму на полную ставку, если будешь на работе сидеть.
— А как иначе?
— Вот так. У чеченцев постоянно — то ли свадьба, то ли похороны, то ли кто заболел, а работа… — он небрежно махнул рукой.
— Я буду работать, — обиженно сказала она, и когда заявление уже было подписано, будучи у дверей, она вдруг остановилась: — Простите, можно вопрос?.. А вы знаете, что означает ваше имя — Гал?
Отец Цанаеву говорил значение этого имени, и сам Гал в глубине души этим гордился, но у нее спросил:
— Что значит?
— Гал — Бог Солнца в древнечеченской мифологии… Так что наши имена где-то родственны, — объяснила она. — Я Урина — Утренняя Заря, значит следом появляется Солнце… Впрочем, это все сказки. Простите. Спасибо, я вам очень благодарна. Когда мне приступить к работе?
— Заявление подписано сегодняшним числом… — пояснил было Цанаев, хотя знал, что со времен распада СССР наука не в почете, зарплата — позорная, так и относятся ученые к своему труду…. Так это в России, в целом, а в Грозненском НИИ еще хуже: никакой инфраструктуры нет, в полуразрушенном здании несколько кабинетов. И о какой экологии и природоохране можно во время войны говорить? Приходи два раза в месяц — в день зарплаты и на заседание Ученого Совета. Ну, и в конце года отчет — заслуги прошлых лет и ничего нового, и план — все будет хорошо!
Вот так и работали, такую же зарплату получали…. Пока не появилась Аврора. Она, действительно, как утренняя заря, раньше всех, с зарею, на работе, и что она делает, неизвестно, что-то там пишет, читает.
И почти каждую неделю напоминает Цанаеву:
— Вы обещали компьютер в отдел приобрести.
— Купим, купим, — раздражен Цанаев.
На какие деньги компьютер взять? Да и зачем компьютер — никто не работает. Вот у секретаря в приемной один есть, — достаточно.
Однако случай или, точнее, рабочий момент, почти радикально изменил ситуацию.
Как-то Цанаев примчался на работу: надо было срочно набрать письма в правительство и в Москву. И он знает, что секретарь заставит его не один раз письма перечитывать, выискивая ошибки. А тут секретаря на месте нет, кто-то догадался позвать Таусо-ву, и она с полуслова смысл писем поняла, буквально через пять-десять минут на стол документы положила, и Цанаев удивлен лаконично, четко и, главное, грамотно.
Так Таусова стала исполнять с тех пор обязанности если не секретаря, то наборщицы. А позднее, к концу года, все ученые обязаны были сдать годовые отчеты, и директор, ознакомившись не только с содержанием, но и с формой подачи отчета Таусовой, решил предложить ей должность ученого секретаря, а она его опередила:
— У нас уборщица уволилась, можно мне на ее место?
— Уборщицей? — удивился Цанаев. — Я хочу, чтобы ты стала ученым секретарем. Согласна?
— Вы думаете, я справлюсь?
— Надеюсь. Твой отчет показателен. Согласна?
— Согласна…. И уборщицей возьмите меня, — и на удивленный взгляд директора: — Деньги нужны.
— Деньги всем нужны, — недобро выдохнул Цанаев. — А со всем этим справишься?
— Постараюсь. Если станет хуже, уволите.
Уволить, вернее, самим уволиться, пришлось некоторым нерадивым сотрудникам, которых Цанаев давно хотел уволить, но не решался, как-то осторожничал, даже побаивался: ведь среди чеченцев, обозленных войной, отношения, в том числе и служебные, не совсем предсказуемые, тем более, что у кое-кого всегда найдутся влиятельные родственники-покровители.
А тут Таусова, как ученый секретарь, на одном из заседаний Ученого Совета заявила:
— Научные отчеты ученых должны быть подлинно научными, а не какими-то отписками, где из года в год — одно и то же, то есть ничего.
— Краткость — сестра таланта, — чья-то реплика.
— К сожалению, ничего талантливого пока что наш институт в области науки не выдает.
— Как выдать — война?
— Война — войной, — констатирует ученый секретарь, — но добросовестные ученые все равно трудятся и у них соответственные отчеты.
— Какая зарплата — таков и труд.
— У нас у всех одинаковая зарплата и все одинаково должны трудиться.
— И как вы, микробиолог, оцените мой труд в области математики?! Где одна формула может перевернуть мир.
— Даже десять лет войны не перевернули мир, — еще тверже стал голос Таусовой. — А в формулах и в математике у нас есть кому разобраться. По крайней мере, знаем, что никакие формулы не переворачивают Богом созданный мир.