Тогда я почувствовал, что значит любить.
«– Поленова из звездочки уволю!..»
– Поленова из звездочки уволю!
Это первое, что я произнес, входя на кухню. Мама вытирала руки полотенцем. Отец заканчивал свой обед.
– Ну и правильно! А за что?
– Он вообще не принес макулатуру! Точно надо уволить!
– Может быть, исключить? Увольняют обычно с работы…
– Хорошо! Я его завтра исключу.
Олег Поленов был моим приятелем. Жили на одной лестничной площадке. Дружить никогда толком не дружили. В школу ходили вместе.
Каждый день, кроме субботы и воскресенья.
Наша пятиэтажка была самой новой во всем городке. Снаружи весь дом был отделан квадратными камушками.
Из чего они делались, я не знал.
Но отковыривали мы их постоянно. Без всякой надобности. Просто интересно было их в руках перебирать.
Белого и голубого цвета. Особенно ценились голубые. Их было гораздо меньше. Да и отковырять их было сложнее. Очень высоко на стене они начинались. Одному никак не достать. Только если залезть на плечи кому-нибудь, тогда достаешь.
В доме жил главный военный нашего городка. Отец говорил, что это командир части.
А прямо в нашем подъезде жил его заместитель. Все пацаны, когда его видели, говорили: «Солнце жарит и палит, в отпуск едет замполит».
Правда, тихо говорили. Я тоже тихо. Отец предупреждал, что громко нельзя. У него могут быть неприятности по службе.
Дом стоял на самом краю городка. До забора метров сто. А потом уже лес начинался.
А между забором и домом разбили огороды.
Там все росло. Бабушка сажала картошку, клубнику, морковь.
Земля у нас очень черная была. И влажная. Из нее мы комки лепили, как снежки из снега. Сожмешь такой комок в руке, из него вода течет. А может, жир какой. Черноземье у нас было. Бабушка говорила.
Она вообще очень часто про землю разговаривала. И про еду. И готовить любила.
Мне кажется, она это все рассказывала, потому что в детстве голодала.
Отец ее, мой прадед, бедняком был. И бабушка вместе с семьей из их родного городка от голода в другую область перебралась.
Она еще маленькая была. Даже младше меня.
Я больше всего запомнил, как они на крыше поезда ехали. Я на поездах тоже люблю ездить, но на крыше никогда не пробовал. Завидовал бабушке.
Мне и представить это легко было. Фильмы часто по телевизору смотрел, где во время войны с белыми наши солдаты и офицеры на крыше ездили. Но в фильме они пели под гармонь. А в рассказе бабушки было все грустно про эту поездку. Плакали они очень. И мерзли…
«Телефонная будка спасла от дождя…»
Телефонная будка спасла от дождя. Но совершенно не спасла от холода.
Хорошо, были наушники с магнитофоном.
«Ворона…» звучала уже в десятый раз. Но она давала возможность убить время.
А сколько еще предстояло простоять на холоде, я не знал.
Она могла появиться как через пять минут, так и через несколько часов.
Когда уходил с работы, она была еще на месте.
Но домой могла сразу не поехать. С мужем в кино пойти. Может быть, с подругами в кафе.
Сегодня она со мной даже не разговаривала.
Такое бывало часто. Объяснить себе я этого не мог. Причины ее молчания всегда загадка.
Вчера, простояв под ее подъездом всего час, я дождался награды.
Вместе пошли гулять по набережной реки. Практически ни о чем и не разговаривали.
Просто держались за руки и гуляли.
Около дома я ее поцеловал.
Это был не первый поцелуй. Я не закрыл глаза. А она закрыла.
Я и спросил, почему? Она развернулась, хлопнула дверью. А сегодня не разговаривает.
Я стою и слушаю попсу.
Нельзя отвлекаться. В любую минуту она может оставить машину во дворе и пройти в подъезд.
В этот момент она обязательно заметит меня. Может быть, поговорит.
Хотя шансов мало. И стою я скорее для собственной нервотрепки.
Ожидание ее меня завораживает.
Еще меня очень влечет ее запах. Духи вперемешку с ней самой.
Стал замечать на работе, что в коридоре чувствую ее запах. А иногда и просто на улице.
Как всегда, она вышла со стоянки очень быстро.
Я не успел подготовиться.
Остановилась. Повернула голову в мою сторону. Пошла дальше. Открыла дверь в подъезд. Все.
Сегодня я ее уже не увижу.
Злость появилась внезапно.
Зашел в телефонную будку. Набрал номер и поехал ночевать к другой.
«– Дим! У тебя зрение хорошее?..»
– Дим! У тебя зрение хорошее?
– Нет. Близорукость, еще со школы.
Сашка шагает рядом. С пустым огромным рюкзаком, как и я.
Идем по асфальтированной дороге. Ночью. В Астраханской области.
Цель – воровать помидоры. На колхозном поле.
Только в силу этой причины идем ночью.
Погода самая хорошая. То есть совсем ничего не видно. Даже в нескольких метрах впереди.
Завтра возвращаемся домой из стройотряда. Заготовили ящики. Купили билеты в СВ. Хоть и не по карману, но в них спокойно доставим помидоры. На вокзале встретит отец Сашки. На «жигулях». С багажником на крыше.
«Копейка». Я на ней ездил. Немного моложе нас. Но на ходу. Ящиков пять или шесть увезет.
– Сань! А ты чего вдруг про зрение?
Сашка не отвечает. Задумался. А может, спит на ходу. Армейская привычка. Как и у меня. Можем спать стоя. На «тумбочке».
Во время дежурства я так спал. Даже с открытыми глазами.
Но спать на ходу – это уже перебор.
– Ты чего молчишь?
– А слух?
– Что – слух?
– Слух у тебя хороший?
– Сань! Ты чего загадками разговариваешь? Нормальный у меня слух. Может, даже идеальный. Как компенсация зрения.
Со зрением у меня проблемы в конце школы начались.
Сижу на последней парте. Контрольная по алгебре. А я ни фига задание не вижу.
Это я так обнаружил, что зрение плохое.
Как гром. Теперь очкариком буду.
На НВП в тире вообще в мишень не попал. Палыч меня в подвале чуть самого не застрелил. Я у него раньше меньше сорока семи не делал. А тут все в молоко.
А сказать, что зрение село… Нет. Не могу.
Контрольные в ад превратились. Сначала надо у Ольги задание спросить, она продиктует. А на решение у меня уже времени не оставалось.
Так промучился несколько месяцев. Потом очки купил. Только для контрольных.
А в институте уже линзы появились. С ними легче стало. Слепой, да не очкарик.
Комплексы у меня, что ли?
– Ты! Это! Когда помидоры собирать начнем, прислушивайся!
– Ага! Обязательно. Буду слушать внимательно. Сторожей не пропустить на машине?
– Да какие на хрен сторожа! Они спят ночью! Ты к шипению прислушивайся! Гадюки там, в кустах.
«Автобус, как всегда, развернулся…»
Автобус, как всегда, развернулся и подъехал к остановке.
Открылись двери.
Люди стали проходить внутрь. Я тоже забрался по ступенькам.
Встал рядом с кассой. Бросил пять копеек и открутил билет.
Я вообще всегда стою рядом с кассой. Все передают монетки и просят билетики.
Мне нравится крутить ручку и отрывать эти билетики. Смотреть, как деньги с каждым новым поворотом ручки все ближе и ближе к отверстию. А потом – раз, и они со звоном проваливаются внутрь кассы.
И еще все взрослые становятся чуть детьми. Они все просят оторвать «билетик», а не «билет».
До верхнего поручня в автобусе я не дотягиваюсь в свои восемь лет.
А рядом с кассой удобно. Никуда не надо тянуться. Можно просто прижаться к перекладине. И смотреть на пассажиров.
Мне ехать пять остановок. Потом еще минут десять пешком. И я буду дома.
Это мой обычный путь утром и днем. В школу и обратно.
Сначала мы останавливаемся у аптеки. Потом у продуктового магазина. На этой остановке всегда много людей выходят и заходят.
Потом у кинотеатра. Мы тут в сквере всегда в карты играем. Иногда в лапту. Но чаще в карты.
Потом просто остановка, я даже не знаю, что в ней особенного. Дома вокруг. Больше ничего нет.
Потом моя.
Утром я всегда бегу. Опаздываю в школу. Увижу автобус и бегу со своим ранцем во всю прыть.
Не люблю я в школу опаздывать.
Некоторые боятся замечаний в дневнике за опоздание. А я не боюсь.
Мне нельзя опаздывать, потому что я люблю до начала уроков с ребятами поболтать.
Обсудить, что у кого нового.
А вот днем схожу на своей остановке и иду совсем не торопясь. Хоть зимой, хоть летом.
Обычно я придумываю себе занятие на день. Пока иду.
Можно и просто. Глазеть по сторонам. Это я тоже люблю.
Вот такая у меня дорога. В школу.
«Я стоял в дверях тамбура…»
Я стоял в дверях тамбура подмосковной электрички. На часах было двенадцать двадцать. Стрелки остановились на этой цифре. И она врeзалась в память. Сами часы были разбиты.
Я стоял весь в крови. Правый глаз ничего не видел.
Левым я смотрел на пассажиров.
Их было много для такого позднего времени.
Подъезжали к станции, на которой мне надо было выходить.
Пассажиры на меня не смотрели. Это я тоже видел.
Мой старший брат лежал между сиденьями.
Даже не шевелился. Только стонал.
Волосы спутаны от запекшейся крови. Очки лежат рядом. Раздавленные ботинком.
Кнопка милицейского вызова разбита. Разбил ее я несколько секунд назад.
Для этого пришлось практически открутить голову одному молодому человеку. Может быть, зверю.
В воздухе стоял отчетливый запах марихуаны.
На дворе была поздняя осень девяностого года.
Рельеф подошвы нескольких ботинок я тоже запомнил.
В тот момент, когда они стремительно приближались к лицу.
По армии помнил: главное – сгруппироваться. Не дать задеть жизненно важные органы. Голова выдержит.
Но ребро сломано. Очень ноет бок. Даже сейчас. В состоянии болевого шока.
Брату, надеюсь, легче.
Били меня. Сильно били. Хорошо, не успели достать ножи.