– Товарищ старший лейтенант, подполковник Совкунов требовал вас к себе, как только появитесь. Что-то срочное.
– С командиром роты?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант. Капитана к начальнику боевой подготовки бригады вызвали. Он уже ушел.
Пришлось разворачиваться и идти в штаб заснеженной за ночь тропой через полосу препятствий – самым коротким путем. Где-то за углом штабного корпуса, в районе крыльца, остервенело лаял Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко, из чего Арцыбашев сделал естественный вывод. Любимец спецназовцев, чистокровный дворовый пес с такой длинной, членораздельно и отчетливо произносимой кличкой, полный тезка некогда служившего в бригаде старшего прапорщика Черноносенко, был добрейшим на свете существом. Но признавал только людей в форме, а всех, кто ходил в гражданском, облаивал с полной ответственностью. Но если служащих бригады, которых Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко прекрасно знал, пес облаивал только слегка и лениво, то любого постороннего, кто появлялся, он воспринимал как злостного нарушителя границы и угрозу каждому, носящему воинскую форму. Сам пес был средних размеров, но имел несуразно большую голову с широченной пастью, и это людей, не знающих его добрый нрав, пугало. Так же Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко пугал кого-то и в этот раз. Вывод старшего лейтенанта был прост: в штаб только что прошел подполковник Елизаров. И уже, должно быть, подготовился к встрече.
Майор Крикалев из оперативного отдела, дежурный по штабу, поздоровавшись, тоже поторопил:
– Валерий Валерьевич уже дважды спрашивал. Просил подогнать.
– Он один?
– Нет. Кто-то там в гражданском. Мордатый такой. Глаза как у устрицы.
– Елизаров? Из ФСБ?
– Не знаю, кто, – майор Крикалев пожал плечами. – Может, и из ФСБ. Если арестовывать тебя приехал, поторопись, а то, чего доброго, не дождется.
– Бегу, – ответил старший лейтенант штабному майору и в самом деле двинулся по лестнице через ступеньку, впрочем, торопился он только до поворота лестницы, дальше стал подниматься нормально.
Расслабленность, если не сказать растерянность прошедших нескольких дней Арцыбашев сумел преодолеть, как умел преодолевать и физическую усталость. И хотя отошел от своего вчерашнего ступора, но еще не мог быть легким и беззаботным после убийства отца. Сейчас его брови хмурились, словно обрели непонятную тяжесть, и взгляд стал менее подвижным. Да и сам Василий Иванович чувствовал, что вернуться к себе прежнему вряд ли удастся. И когда время сможет примирить его с происшедшим – было неизвестно.
Подполковник Совкунов как раз заказал из столовой чай на себя и на гостя, и старший лейтенант Арцыбашев вошел в кабинет вместе с официанткой, которую догнал в коридоре.
– Еще чай, Валентина, – попросил Валерий Валерьевич. – Присаживайся, Василий Иванович, поближе к подполковнику Елизарову. Михаил Афанасьевич тебя заждался…
Старший лейтенант посмотрел на часы. Официально служебное время начиналось у него только через пять минут, хотя в армии служебное время нормированным по большому счету не бывает. Совкунов это движение заметил, но никак не отреагировал, уверенный, что офицеры должны приходить на службу никак не позже начальника штаба.
Василий Иванович, как и положено младшему офицеру, аккуратно и прямо сел за стол против подполковника Елизарова. Тот посмотрел на старшего лейтенанта поверх очков, потом на официантку, расставляющую на стол стаканы в подстаканниках и печенье в блюдечках, и задал отвлеченный вопрос:
– Вас, Василий Иванович, с какого времени начали по имени-отчеству звать?
– В детском саду еще, – невесело улыбнулся старший лейтенант. – Сначала воспитатели, оттуда во двор перешло, со двора – в школу. Как-то так повелось, что даже учителя – с улыбкой, конечно, но…
– Бывает и так. Мы это называем остаточным явлением… Вообще-то по возрасту вы уже вышли из анекдотов про Чапаева, – заметил Михаил Афанасьевич. – Тем не менее традиции остались у людей старшего поколения, у которых знакомое отчество вызывало только такую ассоциацию.
– А что, анекдоты имеют временной период? – спросил подполковник Совкунов.
– Как правило, политические, – пояснил Елизаров. – Еще в конце пятидесятых годов в ЦРУ был центр, где эти анекдоты кропали. Направление очевидное – полить грязью чересчур патриотический настрой советского человека. Неуважение к своим героям и вождям, которых выставляли питекантропами. Начали тогда с Ленина, Сталина и Хрущева. Потом уже и на героев перешли. А анекдот ведь запоминается лучше, чем пересказ событий. Потому и неудивительно, что люди, помнившие, кто такой Василий Иванович Чапаев, да еще и старый фильм, не могли удержаться.
– Да, помню еще анекдоты про Штирлица, – сказал подполковник Совкунов. – А почему наши не сделали «ответный подарок» – про Рэмбо, например?
– Чтобы создать аналогичный центр при КГБ и получить финансирование, требовалось кому-то набраться храбрости и пойти сначала к Хрущеву, потом – к Брежневу и показать хотя бы несколько десятков анекдотов для ознакомления. А такого храбреца не нашлось. Наши генеральные секретари не страдали от переизбытка юмора, и никто не рискнул здоровьем соваться с предложениями.
Официантка вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
– Ну-с, приступим к нашим делам, – сказал Михаил Афанасьевич и придвинул к себе лежащую чуть в стороне кожаную потертую папку, которую, впрочем, не раскрыл, и посмотрел на начальника штаба бригады.
– А я, – сказал подполковник Совкунов, – свой чай оставляю в наследство старшему лейтенанту Арцыбашеву, а тот, что для него заказал, попью в оперативном отделе. Я прикажу дежурному, чтобы телефон туда переключил, чтобы вам не мешать.
И Валерий Валерьевич вышел, оставив молодого офицера спецназа ГРУ для беседы с подполковником Федеральной службы безопасности.
– Я дважды участвовал с Иваном Васильевичем в операциях, – сказал вдруг подполковник Елизаров, казалось бы, совсем не к месту вспомнив убитого генерала. – На Северном Кавказе – один раз в Дагестане, второй в Ингушетии. Правда, пересекались, главным образом, в работе с подразделениями, а не лично. Не в тех я чинах, как говорится, чтобы с генералами чай пить, особенно если это чай с коньяком. Ну, хоть с генеральским сыном попью, без коньяка.
Старший лейтенант Арцыбашев заметно напрягся, но старался держаться. В современных условиях спецназ внутренних войск изредка проводит с ФСБ совместные операции, как это делает и с теми и с другими спецназ ГРУ. Ничего удивительного в этом не было. Просто напоминание о службе отца, человека не просто сильного, а еще и прекрасно подготовленного в рукопашном бое, напомнило старшему лейтенанту, как он погиб. А подполковник Елизаров, сказав это, выдержал паузу, ожидая какого-то ответа, чтобы иметь возможность настроиться на правильный тон. Но попытка оказалась неудачной. Тогда Михаил Афанасьевич легонько похлопал по папке, привлекая к ней внимание, показывая, что ему есть чем заинтересовать Василия Ивановича. Но старший лейтенант и на это никак не отреагировал и продолжал ждать. Облегчать задачу Михаилу Афанасьевичу никто не собирался. Он понял, что проще сразу говорить напрямую, как привыкли ставить задачу в армии. Но сейчас конкретной задачи и не было, нужно лишь обсудить возможность сотрудничества. Так понимал ситуацию сам старший лейтенант и не горел желанием работать с ФСБ. Но, поскольку это должно касаться расследования гибели генерала Арцыбашева, внутренне согласился.
Убедившись, что попытки разговорить сына убитого ни к чему не привели, Елизаров спросил:
– Вам, кажется, уже доводилось в «автономке»[6] работать? Без прикрытия?
Однако старший лейтенант оказался не так прост, как тому показалось, и сразу раскрываться не захотел.
– Я, конечно, товарищ подполковник, знаю, что такое «автономка», слышал. Что же касается моей службы, то все вопросы я попрошу относить к командованию бригады или вообще к командованию спецназа ГРУ. Я на такие вопросы отвечать не имею права даже в том случае, если вы обладаете следственными полномочиями. А у ФСБ, насколько мне известно, следственные полномочия отобрали и передали в следственный комитет при военной прокуратуре. Так, кажется? Сами понимаете, мы с вами люди военные и несем ответственность за сказанное…
Михаил Афанасьевич кивнул, улыбнулся своей ледяной улыбкой, оценив умение Арцыбашева-младшего определять суть тайных операций, но восторга не проявил.
– Мы, возможно, хотели бы предложить вам поработать в «автономке» по нашему заданию, – наконец-то сказал подполковник откровенно. – Ваше командование не возражает. Дело упирается только в ваше личное согласие.
– «Хотели бы предложить» или только «возможно, хотели бы»? – переспросил старший лейтенант. – Можно этот вопрос почетче прояснить?
– Прояснить можно. Дело в том, что для участия в запланированных мероприятиях вам необходимо будет кое-что вспомнить. От вашей памяти и будет зависеть ваше участие. Если вспомнить ничего не сможете, значит, и обсуждать нечего. Ну, и желание ваше необходимо – это, может быть, самое главное, поскольку обязать мы вас не можем, а ваше командование согласится только при этом условии.
Теперь кивнул уже Василий Иванович, не желая тратить слова на вопросы, которые фээсбэшник так и так прояснит, иначе и не стоило этот разговор заводить. Пусть выкладывает, что следует вспомнить и какие варианты могут возникнуть. Василий Иванович предполагал, что некоторые из них могут оказаться для него лично неприемлемыми.
Елизаров не заставил себя ждать и пояснил:
– У нас есть некоторые наработки по данному делу. Причем они были сделаны задолго до совершения убийства, и мы не предполагали, что дело так закончится. Впрочем, еще несколько месяцев назад мы предупреждали Ивана Васильевича о необходимости быть осторожным. Он обещал, однако…
– Я слушаю вас, – прервал старший лейтенант, стараясь быстрее перейти к делу и избежать обсуждения деталей убийства.