Сука кончила девять раз.
ххх
– И я попросила, чтобы они тебя не трогали!
Ладони у меня вспотели, но об майку я их не вытирал. Дурной тон, знаете ли. Только что я попробовал поднять Стеллу на руки, но, естественно (я же говорил – разница в весе) , уронил. Чтобы все это выглядело прилично, уронил я ее в кусты, и сам туда повалился. На нее. Тут-то она мне и говорит:
– Есть здесь на турбазе один пацанчик (о, блядь, как же я ненавижу ваш птичий язык!) , и я ему, кажется, нравилась, и вот раз мы с тобой, я решила, чтобы он со своими пацанчиками тебе ничего не сделал, поговорить с ним, и попросить, чтобы они тебе ничего не делали, и…
– Эй, эй, эй! Стоп. Они что-то собирались делать? – спрашиваю я ее.
– Ну, я так думаю, так же всегда бывает, когда тебе нравится какая-то девушка, а другой паца…
– То есть, – мать вашу, я призадумался, – у него, может, и в мыслях-то ничего дурного не было, а тут подходишь ты, и прямым текстом говоришь ему: надо бы моему парню врезать, да ты уж этого не делай!
– Ты что, боишься?
– Боюсь?! – заорал я с испугу. – Да клал я на него! Срал я на этого придурка! Да я таких десятками в гроб укладываю! Срал я на него и на его сраную банду!
Встав, и отряхнувшись, я увидел у самого куста его и его сраную банду.
Слава Богу, вокруг было полно взрослых.
ххх
– Идем на дискотеку! – она прихорашивалась у зеркала.
– Что-то не хочется, – я лежал на кровати.
Мы еще не потрахались. Но должны были. Родители должны были приехать на следующий день. Я был зол на нее из-за того, что эта манда нашла приключений на мою задницу, но не собирался отступаться, пока не суну ей между ног. Не собирался. День был, как назло, чудесный. Как я люблю: чуть пасмурный, с ветром. Тополя гнулись, мы отмахивались на скамейке от налетевшего песка.
– Вечером перепихнемся, – сказала она.
Я ничего не сказал, но мои яйца исполнили румбу. Вселенной не было: была скамейка, был я, Стелла, ее тягучая фраза со словом «перепихнемся» и мои яйца, мои дорогие, обожаемые яйца, мои маленький друзья – яйца, которые исполнили в невесомой Вселенной румбу, будучи подвешены к центру Вселенной – ко мне.
И до вечера мы лизались в ее комнатушке. А вот сейчас ей приспичило на дискотеку. Но пойти надо было, иначе сука бы решила, что я струсил.
Естественно, я струсил.
– Может, здесь посидим? – я попытался в последний раз.
– Хочу танцевать.
– Ну, ладно.
ххх
– Быстрее!
Мы помчались до конца аллеи. Оттуда до корпуса было рукой подать. Вдалеке слышались ругань и топот. Это неудавшийся дружок моей дорогой Стелуцы, в сопровождении десятка приятелей, стремился нас догнать. С дискотеки мы сбежали через минуту после того, как пришли. Едва я успел пригласить ее на медленный танец, она заметила что-то, и потащила меня от площадки.
– Ну, и зачем нам эти неприятности на нашу-то задницы, а?! Сидели бы в комнате!
К счастью, мы добрались до комнаты раньше, чем они. В дверь ребятишки ломиться не стали: на первом этаже сидели дежурные. Но, выйдя на балкон покурить, я увидел их стоящими внизу.
– Поссать на вас, что ли? – спросил я.
– Утром все равно выйдешь, – улыбнулся один из них, самый здоровый.
– Меня зовут Джейн Эйр. Я подумаю об этом завтра.
Закрыв дверь на балкон, я подхватил ее на руки, снова не удержал, и мы упали. До полуночи я кусал ей сиськи. Потом она решилась снять трусы, и мы поебались. Один раз я трахнул ее в подмышку. Там было столько волосни и пота, что большого отличия от мохнатки я не нашел.
К утру я чудом смылся на соседний балкон, и ушел с турбазы «Дойна» навсегда.
ххх
Но Стеллу, Стеллу я еще раз увидел. Она пришла к колледжу, когда мы, – стая банальных молодых самцов с вечно мокрыми концами, – пили пиво на скамейке и ждали результатов экзаменов. Помню, я несколько смутился, и представил ее всем, как свою двоюродную сестру.
– Познакомься, двоюродная сестра, Стелла.
– Познакомься, двоюродная…
– Познакомься…
Все шло отлично, пока я не представил ее своему брату:
– Познакомься, твоя двоюродная сестра Сте…
Из сочувствия никто не засмеялся. Мы отошли.
– Ты меня разлюбил? – спросила она.
– Да нет, что ты. Экзамены, дела.
Говорить нам было не о чем. О, это сейчас бы я говорил, говорил, говорил. Тогда опыта разговоров у меня не было. Совсем. И я, кажется, еще испытывал чувство неловкости.
– Ты меня обманываешь, – она собиралась плакать.
– Нет, просто… – тут мне стало так муторно, что я и в самом деле стал выглядеть как мученик, жертва, – я тебе соврал, и это меня мучает…
– Да? – она даже обрадовалась, о, эта вечная бабская страсть к раз-го-во-рам. – Ну и..?
– Мой отец не воевал в Приднестровье за нашу армию, он…
– Да, – трагически прошептала она. – Он воевал там ПРОТИВ Молдовы.
– Точно, – хрипло сказал я, и судорожно сглотнул, глядя в сторону.
– Но ты меня любишь? – обняла она меня.
– Да, – спокойно соврал я, уж это-то я могу сказать легко и кому угодно.
– Я поговорю с отцом! – сказала она, и засосала долгим поцелуем. – Испугал. Ты меня испугал. Негодник.
Потом я проводил ее до остановки и вернулся к колледжу. Оказалось, экзамены сданы на отлично. Вечером за мной заехал отец, и забрал меня из общежития.
– Ты служил когда-нибудь в армии? – спросил я его.
– Конечно. Два года, связистом. 20 лет назад. А что?
Я молча откинулся на сидение. Объяснять что-либо было без толку. С папашей мы общего языка не находили. Переходный, знаете ли, возраст. У него. Переходный возраст у него длится до сих пор, потому так мы и сосуществуем: без общего-то языка.
– Как ты тут, без нас? – спросил он. – Завел даму сердца?
– Нет, – я покраснел.
– Ничего, – развеселился папаша, – это дело наживное.
Мы выехали за Ворота Города и поехали к морю.
КНОПКИ КЛЕПАТЬ – ОДНО УДОВОЛЬСТВИЕ
– Кнопки клепать – сплошь удовольствие! – сказал он.
– Да иди ты? – сказал я.
– Ей богу, – сказал он.
– Берешь половинку кнопки левой рукой, другую половинку правой, – сказал он.
– Ах, вот как это делается! – сказал я.
– А как же! – сказал он. – Но это еще не всё.
– Черт побери, я думал, это очень просто, – сказал я.
– Это просто, – сказал он. – Но дай мне закончить.
– Валяй, – сказал брат.
Мы, двое тринадцатилетних подростков, стояли перед каким-то станком. Он был похож на тиски. Станок стоял в подвале трехэтажного дома молдавского олигарха. Если в 1992 году в Молдавии человека называли олигархом, это значило, что у него был трехэтажный дом с нелегальным цехом по производству одежды или носков, автомобиль «девятка» и черные очки, как у Сталлоне в фильме «Кобра».
Кстати, об очках. Я мечтал о таких. А еще о спортивном костюме, как у рэперов, хотя слушал Баха и Битлз, – но это значения не имело, потому что другой одежды тогда попросту не существовало, – и мне пора было новое подводное ружье купить вместо старого. Брату, будущему компьютерному гению этакому, не терпелось купить себе первый компьютер. Кажется, назывались такие «Синтез». Или что-то в этом роде. Не знаю, плевать. Единственная техника, которая меня интересовала – ружья и печатные машинки. Еще он хотел приличный портфель.
– О’кей парни, – сказал олигарх, показывая, как делать кнопку.
– В левой руке левая половинка, в правой правая, а теперь суем их под пресс и сжимаем его, – взяв в левую руку левую половинку, в правую – правую, и сунув их под пресс, и надавив его подбородком, сказал он.
– Бац, кнопка готова! – торжествующе сказал он.
– Замечательно, – сказал всегда вежливый брат.
– Но есть одна проблема, – он был и наблюдателен.
– Как вы вставите эту целую кнопку в рубашку?
– А, совсем забыл, – сказал наш новый босс.
– Все это нужно проделывать, держа между половинками то место рубашки, где должна появиться кнопка, – добавил он.
– Задача все усложняется и усложняется, – сказал я.
– Ну, как? – вкрадчиво спросил он. – Будете работать?
– Это не слишком тяжело? – я с детства беспокоился, как бы не надорваться.
– Нам хорошо заплатят? – с детства беспокоился об оплате брат.
– Нет, да, – ответил он нам обоим, правда, не совсем понятно, кому и что предназначалось.
Но выбора, в общем, не было. Деньги нам нужны были в любом случае. Мы торчали в Кишиневе одни, в стране сменили валюту, и наши двести рублей теперь никому и на хер не были нужны. А родители застряли где-то между Северной Кондапогой и Южным Уралом. Нам попросту нечего было жрать. К тому же олигарх был нашим дальним родственником, а это исключало возможность обмана. Молдаване ведь совсем не как эти русские, – объяснила нам мать, – они родных не обманывают. Как же так, хотел сказать я, ведь я буквально с неделю назад стащил у тебя из кошелька рублей двадцать. Но благоразумно умолчал. Пузатый и одышливый, олигарх провел нас по дому. Везде было много ненужной позолоты, сирийских шоколадных конфет и маленьких упаковок сока. Это считалось шиком. Ну, а в спальне, где над супружеской кроватью – хи-хи – возвышалась стена из пустых пивных банок разных марок, а в нее глядела стена напротив из сигаретных пачек, мы вообще должны были онеметь и пасть ниц. Что мы и сделали.
– Невероятно богатый дом, – сказал я.
– Вот бы его ограбить, чтобы не работать ни хера, – сказал я.
– Будем честно трудиться, – сказал брат.
– Куплю себе компьютер, – сказал брат.
И мы приступили к работе.
ххх
Само собой, не было никаких контрактов, выходных пособий, больничных и тому подобной херни.
– Коммунисты звездоболы, – сказал наш олигарх, ласково глядя, как мы приступаем к работе, – столько звиздели про ужасы детского труда.
– А вот он, труд! – сказал он и поднял палец.
Детский труд. Вот херня. Да нам обоим уже было по тринадцать. Ладно. Мы сели в сраном цеху с окошечком на улицу, в которое были видны ботинки прохожих, и начали работать. Берешь кусок рубашки – редкостного дерьма из псевдо-велюра – и ставишь с обеих сторон половинки кнопки. Напарник сжимает тиски, и все. Сделай так пятнадцать раз, и на рубашке появляется ряд пуговиц. Звучит просто. Выглядит так же. Правда, пуговицы такие держатся не больше десяти дней, мы сами проверяли. Они разлетаются с вашей рубахи, когда вы к ней прикоснетесь, как сухой горох из стручка. Это были псевдо-рубашки.