Абсолютное Перво-Бытие — Ипостасно; и человек, подобие Абсолюта, есть личность-ипостась. Бог есть Дух; и человек-персона — дух. И дух сей не абстрактный, отрешенный, ибо он обладает своей природой. В земном плане он конкретизируется плотью, с которой проходит свой первый опыт бытия. Бог-Слово воспринял на Себя человеческую плоть (Ин. 1, 14) и тем показал, что Он не есть вымысел нашего рассудка, ни порождение нашего воображения, возбужденного мистическим страхом пред неведомыми, враждебными нам силами. Бог есть Первая сущностная Реальность; и человеческая личность также есть сущностная жизнь. Творец мира, Господь, в Своей длани содержит все сущее; и человек-персона есть некий центр, способный вместить в себе не только множественность космических реальностей, но и больше сего: всю полноту богочеловеческого бытия.
Персоне, образу Бога любви, свойственны отношения любви. Она не определяется оппозиционно, чрез противопоставление себя тому, что «не я». Любовь есть самое внутреннее содержание и наилучшее выражение ее сущности. В любви ее подобие Богу, Который есть любовь (1 Ин. 4, 16). Сама в себе персона есть непреходящая ценность, большая чем весь остальной космос. В своей радости обретения свободы бессмертия — она созерцает новый образ бытия.
Научное и философское познание выражается в понятиях и определениях; персона же уходит дальше всяких определений: она непознаваема до конца извне, если не открывается сама другой персоне. Бог есть Бог Сокровенный, и человек внутри имеет утаенные от посторонних глаз глубины. Он не есть ни начало Бытия, ни конец. Бог, а не Человек — «Альфа и Омега». Подобие Богу, о котором говорит Святое Писание, состоит в подобии образу Его бытия.
ТРОИЦЕ СВЯТАЯ, Отче, Сыне и Душе,
Боже Великий, Царю и Творче всех веков,
почтивый ны образом Божественным Твоим,
и в видимем зраце естества нашего
подобие живописавый умнаго существа Твоего,
сподоби нас обрести милость и благодать пред Тобою,
во еже славити Тя в невечернем дни Царствия Твоего
со всеми от века святыми.
Когда дух наш созерцает в себе «образ и подобие» Богу, тогда стоит пред беспредельным величием человека, и немало, если не большинство, людей приходят в ужас от неумеренного дерзновения.
В Божественном Бытии Персона есть самый внутренний — эзотерический принцип Бытия. И в человеке принцип персоны есть «сокровенный сердца человек в нетленной красоте... что драгоценно пред Богом» (1 Пет. 3, 4), эзотерический по роду своему. Она есть самое ценное и самое внутреннее во всем бытии человека. Для себя она выражается в некоем акте «самосознания», самоопределения, в обладании творческой энергией, способностью к познанию мира тварного и даже мира Божественного. Человек полнее сознает себя в пламени любви, соединяющей его с возлюбленным Богом. Любовь, соединяя его с Богом свойственным ей образом, дает ему познание Бога. И так любовь и познание сливаются в единый акт.
Персональному началу в нас открывается Бог во свете и как Свет; в горении любви и как Любовь. В состоянии озарения Свыше созерцает человек евангельскую истину как отражение жизни Самого безначального Бога в плане нашей Земли. В явлении Нетварного Света познается слава Христа, как Единородного от Отца, — слава, которую апостолы видели на Фаворе. Его, Света, снисхождение на нас является как бы «личным откровением», в силу которого Евангельское откровение становится духовно родным.
Сие откровение может быть дано ВНЕЗАПНО; но данное внезапно, в мгновение ока, как сверкание молнии в ночи, оно усваивается человеком в полноте чрез долгий аскетический подвиг. С момента осияния его существенное содержание бывает внутренно, бытийно ясным, и в душе нет движения к изъяснению в рациональных понятиях пережитого опыта благодати. Но ей естественно стремление ко все большей полноте духовного ведения. Данное от Бога, это личное откровение категорически достоверно, хотя и не поддается описанию. Однако опыт Вселенской Церкви, единство которого удивительным образом проявляется во всех веках жизни святых, придает и личному опыту каждого из нас достоверность и категорический характер. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18, 20). В этом — объективность. Апостол Петр категорически заявил синедриону: «Нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (Деян. 4, 12). Апостол Иоанн говорил о «том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни» (1 Ин. 1, 1). И апостол Павел, говоривший, что мы теперь знаем только «отчасти» (1 Кор. 13, 12), все же постановил: «Если кто проповедует иначе, чем мы проповедали вам, то да будет сей анафема, хотя бы это был и ангел с небесе» (Гал. 1, 8–9).
Ипостась, как любовь, для своего осуществления нуждается во встрече с другой или другими ипостасями. Мы видим это из откровения Святой Троицы. Так же и с человеком. Сотворив Адама, «Господь сказал: не хорошо человеку быть одному» (Быт. 2, 18). Но способна ли тварь вступить в общение с Творцом? Он открылся нам в Имени — АЗ ЕСМЬ СЫЙ. Когда мы как персоны предстоим Ему в молитве, дух наш одновременно и торжествует, и болезнует: торжество — от созерцания реальностей, превосходящих земное воображение; болезнование — от ощущения своего ничтожества, никак не могущего вместить Божьего дара. Так от самого начала нашего Свыше рождения томится душа. Мы, конечно, растем, но сей рост кажется нам медлительным и к тому же мучительным. Можно сказать, что вся христианская жизнь сводится к «болезням рождения» для вечности.
Живая вера ощущается как внутреннее вдохновение, как присутствие внутри нас Духа Божиего, и душа знает Его. Дух Святой свидетельствует душе спасение, что смерть не обладает ею, хотя человек и пребывает еще в условиях тленности плоти своей.
Дыхание Божие может быть пресечено в нас только нашим грехом. Бог Святой не смешивается с тьмою греха. Если мы оправдываем в себе то или иное греховное действие, то тем самым (оправданием) разрываем союз с Богом. Бог не насилует нашу волю, но и Его невозможно заставить силою сделать что бы то ни было.
Он покидает нас, и мы остаемся вне Его светоносного присутствия. Правда, человек не может прожить и короткого срока без греха, но нам возможно путем покаяния избежать последствий греха — разрыва с Богом. Чувство вечности то усиливается, то ослабляется в нас, в зависимости от меры покаяния и благодати, изливающейся на нас. Иногда оно, чувство, достигает такой силы, что временный мир забывается, уходит куда-то позади нас, и тогда превалирует реальность Божественного мира. После этого опыта Бог живется как ПЕРВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ.
ОТЧЕ, СЫНЕ И ДУШЕ,
Троическое едино Божество,
в Триех Лицех нераздельная Единице,
Свете неприступный, Тайно сокровеннейшая:
Ум наш возвыси к видению неизследимых судеб Твоих,
вложи в сердца наша огнь любве Твоея Божественныя,
да сподобимся служити Тебе в духе и истине
даже до последняго издыхания нашего,
молим Ти ся, услыши и помилуй.
6. Духовная молитва
ДУШЕ СВЯТЫЙ, Всесильне Боже
благий Утешителю и вседержавный Заступниче,
Премудрости Подателю и Свете Откровения
схождением Твоим всего мира концы
к истинному боговедению приведый,
сниди и ныне даже до нас,
присно оскорбляющих Тя,
просвещая и освящая,
исцеляя и утешая,
нетленным Твоим утешением.
Болезни близких, потеря дорогих, различного рода бедствия побуждают людей к молитве, и это вполне нормально. Но часто приходится наблюдать, что как только минуют видимые лишения и горести и жизнь примет благоустроенный порядок, так остывает в сердцах людей желание прибегать к Богу, и молитва становится как бы излишней. Это свойственно «живущим по плоти» (ср. Рим. 8, 4–15) и «душевным» (Иуд. 1, 19).
Если же «Дух Божий живет» в человеке (см. 1 Кор. 3, 16), то он естественно стремится быть с Богом в вечности; тогда никакое внешнее благополучие не может устранить страданий духа, сознающего себя вне того Бытия, видение которого, пусть еще неясное, живет в нем. Особенно сильным становится влечение к Отцу Небесному, если человеку было дано опытно познать действие благодати. Лишаясь промыслительно по временам ощутимого присутствия уже возлюбленного Господа, душа переживает свою потерю, как нечто ничем невознаградимое во всем мироздании. Молитва тогда делается насущной потребностью нашего духа, достигая все возрастающего напряжения. Дух Святой при этом посещает душу неожиданно, внезапно, принося предвкушение вечности во Свете Божества. (Дух Истины, возможно, не придет, если в душе своей человек раздвоен, колеблется в вере, неустойчив в решении — ср. Иак. 1, 8; 4, 8.)
Вот, передо мною один замечательный документ — письмо прежнего раввина:
Почему я, бывший раввин, стал христианином? — пишет он. — Странным образом звучит этот вопрос в моих ушах. С тех пор, как я принял, Божией милостью, крещение в Святой Православной Церкви, мне ставят его знакомые и незнакомые. Вопрос один и тот же, но тон его несхожий у разных лиц. То это любопытство, то насмешка, то осуждение, то вызов. Все без жалости целят стрелы в сердце мое. Но в этом моем поступке я был как бы объектом, которым распоряжается Невидимый Субъект.
Попытаюсь объясниться. Я, бывший раввин во Израиле, стал христианином. Конечно, эта перемена радикальная, разделяющая мою жизнь на две половины. Но разве я сам сделал себя христианином: по плану, с намерением и рассудочными расчетами? Нет. Благодать Божия совершила сие. И вопрос об этом должно задавать не мне, а Творцу моему. Мое обращение для меня самого есть тайна, пред которой я благоговейно склоняю голову. Христианином еврей может сделаться не иначе как по действию Духа Святого, Который снимает с его глаз покрывало (ср. 2 Кор. 3, 16), не дающее узреть Свет Христов. Вот, Дух Святой, Он один преобразил меня.