– Что с тобой? – в один голос выдохнули Леди Т и Татка-Стар.
Ташка тяжело задышала и выдала:
– О что за чудные конфеты ты принесла нам в сей прекрасный день? И рахат-лукум благоухает розой…
– Ничего ж себе, – фыркнула Леди Т. – Обычно ты говоришь: «Что за херню мы сегодня жрать будем?»
– В том-то и дело! – запричитала Ташка. – Я пытаюсь это сказать, а из меня непонятное лезет и странное. Вы слышите, какое ужасное слов сочетание?
Она замолчала на миг и осторожно добавила:
– А мы провели с этим ряженым дворецким всего четверть часа. Что же дальше будет?
Усы ее жалобно поникли, а сама Ташка стала пунцового цвета.
– Так. Хватит! – решительно заявила Леди Т. – Одна ноготь ломает, вторая – речь родную забывает. Надо что-то делать!
Ташка подняла на нее жалобный взгляд, а Татка-Стар несмело спросила:
– И что предлагаешь?
– Устроим ругательную вечеринку! – объявила Леди Т, схватила подруг за руколапки и пошла в пляс, радостно горланя: – Эх, мать, перемать, еще много-много ма-а-ать!
– Растудыть твою налево, мы ругательств королевы! – подхватила Татка-Стар.
За ее спиной Нюша-Круглобок самозабвенно поглощала шоколад.
– Это что же, это что же за херня? Вы сожрали все конфеты без меня? – воскликнула Ташка, яростно притопывая ноголапкой.
– Терем наш от ругни запищит!
– У соседей башка затрещит!
– И дворецкому – в задницу щит!
– Эх!
Еще пара запевов – и Ташка приосанилась, встряхнулась, усы задорно затопорщились, глазки-бусинки заблестели. От хандры не осталось и следа.
– Уф, черти меня раздери, что с русскими красавицами слово крепкое делает! – подытожила Леди Т.
Угодья человеков
– Ой, мать вашу за ногу! – в восхищении воскликнула Татьяна, увидев барский особняк.
Дворецкий аж икнул от неожиданности. А Таня смутилась, но тут же себя успокоила – невозможно за пятнадцать минут избавиться от многолетней привычки. Да и пока неизвестно: нужно ли?
Двухэтажный коттедж из белого кирпича утопал в зелени. Стоял он на окраине города и даже несколько в стороне от него, за музеем народной архитектуры. Огорожен был высоким забором, слева от дома виднелось небольшое озерцо с молодыми березками у берега. Лучшего места для укрытия не найти! Внутри хоромы тоже оказались роскошные. С огромной прихожей – Михаил Арсеньич объяснил, что это и есть сени, где ей полагается ожидать указаний, – большим залом, хрустальной люстрой, камином и винтовой лестницей, по которой дворецкий провел Татьяну на второй этаж, в кабинет барина.
– Чья холопка будешь? – громогласно вопросил крупный мужчина с трубкой во рту, восседающий в высоком деревянном кресле.
Татьяна растерялась. Как ни старался Михаил Арсеньич ее адаптировать, она оказалась не готова. Барин же, увидев смущение, расхохотался, пыхнул трубкой, затем снова посерьезнел и спросил:
– Делать что умеешь? Где служила до этого?
– Я вообще-то финансист… кхм. Убирать я умею. Полы там всякие мыть, пылесосить. С собаками дружна. И с котами – тоже. И… – она повернулась к дворецкому: – Что там еще в этом чертовом объявлении было?
Брови дворецкого полезли на лоб, а барин хмыкнул:
– Ясно все с тобой. Пылесосов у нас, кстати, не водится.
– Подождите! Я еще и готовить умею, могу на кухне помогать. Я три рецепта плова знаю. Плов любите, в-ваше благородие? И кричать я умею. Вот: «Ба-а-а-а-арин приехал!»
– Уши заложило от тебя, – отмахнулся барин. – Добро, Дуняша, раз так просишься, приступай к работе. Поглядим на тебя. Жалованье по первой будет три с половиной тысячи, плюс жилье и пропитание. И для начала прибери к утру комнату отпрыска моего, Никиты, он завтра приезжает. Арсеньич тебе все покажет. И да, – он повернулся к дворецкому, – выдай Дуняшке одежду подобающую.
– Меня Татьяной зовут. Э-э, кличут. Можно просто Таня. Или Танюшка… Как вам больше нравится…
Барин затянулся трубкой, лицо его осталось непроницаемым.
– Ступай, ступай, Дуняшка. А меня будешь величать Григорием Васильевичем.
Тараканье царство
Широкий пруд сиял на солнце, аки хрустальное блюдце, плескалась в воде веселая рыба. На берегу сидел рыболов в шляпе, из которой торчали жесткие усы. Звали его просто – Василич. Удил он лягушек, но каждой велел становиться рыбою. Как ни странно, квакухи подчинялись. За спиною рыболова на пригорке возвышался замок, достойный короля – с величественными колонами, каменными львами у входа и широкой лестницей, ведущей к пруду. По ней сейчас спускался другой господин, по имени Грегори – он не переставал пыхтеть трубкой и громко смеяться.
– Тсс, – шикнул на него Василич, – всю рыбу мне распугаешь.
– Где же ты рыбу узрел? – хихикнул пришедший. – Я одних жаб вижу!
– Замолкни, несчастье ходячее.
– Ладно, ладно. Воротимся в замок. К нам сыночкино насекомое пожаловало.
– Ох, к добру ли, – Василич поднялся, свернул удочку, подхватил корзинку с рыбой правыми руколапками, и оба господина отправились встречать гостя.
В холле у фонтана ждал их худощавый юноша в плаще, склеенном из игральных карт. Усы его беспрерывно подрагивали, на лице застыло обиженное выражение.
– Чем обязаны столь приятному визиту? – вопросил Василич.
– Не паясничайте, отцы! Сами знаете, что как вы меня компаньона лишили, жизни мне нет.
– Да уж, – хохотнул Грегори.
И припомнил, как вот этот самый Шулер Ник пришел к нему с требованием изгнать из их царства Князя ГэВэ. Мол, житья не стало от вечной ругани папаши и сына, один после смерти супруги возжелал жить в стиле восемнадцатого века, второй грозит упрятать отца в психушку. Сознание обоих ходуном ходит, бедные тараканы ни спать, ни есть не могут. А если избавиться от Князя, вопрос сам собой разрешится.
В ответ на сие Грегори ответил, что гораздо спокойнее станет, коли уйдет Ник-Пьяный-Ик. Глядишь, на трезвую голову сынок быстрее с отцом столкуется.
Завершилась беседа тем, что сели тараканы за карточный стол, и Шулер Ник проигрался до кончиков усов. С Пьяным-Иком покончили. А отец с сыном, действительно, вскоре достигли согласия – папа как увидел, что отпрыск свернул шею зеленому змию, так и доверил тому бразды правления автокорпорацией Котомских, сделал первым заместителем своим, ограничив, впрочем, доступ к счетам. А сам стал появляться в офисе раз в неделю, а то и реже, все прочее время наслаждаясь отдыхом в барской усадьбе.
– Здорово я тебя тогда! – со смаком изрек Грегори.
– Здорово ему! А мне теперь играть как? Раньше – что было? Я в карты режусь, Пьяный-Ик песни распевает, разговоры душевные затевает – и всем весело, все нас любят. А теперь – осиротел я, и карта в масть не идет…
– И чего же ты от нас желаешь? – вмешался Василич.
– Верните Пьяного-Ика! А не то заведу себе насекомое по имени Не-Желаю-Видеть-Отца-Никогда-Больше.
– Погодь, парень! – Грегори выпустил колечки дыма. – Ика ты честно проиграл и по кодексу картежника требовать назад не вправе. Но давай-ка поразмыслим, кто в силах его заменить?
– Может, дамского угодника ему? – воскликнул Василич.
– А что, Шулер Ник? Ты в карты играешь, а твой напарник тем временем дам обольщает. А потом – все вместе предаетесь сладостным утехам. Что скажешь?
Шулер Ник навострил усы.
– Неплохо, но… Где же я найду такого? Всех приличных бабников уже расхватали.
– А мы бал устроим! – сообщил Грегори. – В усадьбе, со старинной музыкой, дам в красивые платья нарядим. Все возрадуются! А на веселых гуляниях, знаешь ли, сто-о-олько насекомых из закоулков выползает. И Князь ГэВэ доволен будет, и тебе угодника найдем!
На том и порешили.
Угодья человеков
– Просыпайся! Просыпайся, соня! – Инна Игнатьевна нависала над Татьяной всем грузным телом, трясла ее, словно грушу. – Барский сын на пороге.
– И что с того? – простонала Татьяна, приподнимая голову. – Я всю ночь провозилась с комнатой этого сыночка, чего ему еще от меня нужно?
И бухнулась на подушки.
Устала она, действительно, до чертиков. «Прибрать комнату» означало вычистить огромный ковер от кошачьей шерсти, непонятно как проникшей в закрытое помещение, выдраить пол, протереть многочисленные полочки с книгами, моделями кораблей и карточными домиками и – самый большой кошмар! – собрать развалившиеся домики. К счастью, тут же, на полке, обнаружилась книга со схемами дурацких домов.
Пока закончила – пора доберманов выгуливать. Старший, Макс, собака как собака, а за младшим, Афоней, пришлось полчаса по полю гоняться. Хорошо хоть в такую рань людей нет, а то оборжались бы с нее. Вернулась, только прилегла, задремала и…
– Дунька! Вставай немедленно! – шикнула экономка. – Барин, коли не застанет тебя в сенях, разгневается дюже. Он не любит лентяек.
– Я Таня. У барина вашего со слухом, наверное, плохо, имени моего не расслышал…
– Молчи, злосчастная! Почует барин – на конюшне выпорет, аки козу сидорову.
И вышла прочь.
Татьяна, проглотив череду ругательств, сползла с кровати, побрела в ванную – к счастью, санузел в «древней усадьбе» имелся вполне цивилизованный. Затем натянула на себя выданное дворецким платье. Оно было ситцевое, черное, длинное и унылое. О переднике и чепчике Татьяна вообще молчала. Позапрошлый век. Впрочем, чему она удивляется?
В сени успела вовремя – машина барыча как раз во двор въехала. Но в чем смысл ее торжественного торчания у входа, так и не поняла. Никита Григорьевич даже взглядом не удостоил – ни ее, ни других барских слуг. Впрочем, Таня этому лишь порадовалась – вид для новых знакомств у нее был совсем неподходящий. Ногти обломались все до единого, кожа на руках пересохла, лицо невыспавшееся, на голове дебильный чепец. А папенькин сынок тот еще франт. Одет с иголочки, по последней моде – и не восемнадцатого века, а родного двадцать первого, волосы уложены, сам пахнет дорогим парфюмом. Даже маникюр имеется.
Григорий Васильевич заключил отпрыска в медвежьи объятья и радостно провозгласил: