Яга окинула взглядом пузырьки на столе.
– Это он перемётного зелья нюхнул, – пояснила она. – Ищи теперь, свищи его.
Марья следила за происходящим широко распахнутыми, огромными и прозрачными, как озёра, глазами.
– Чё ты несёшь, ведьма, какое зелье? – возмутился полицейский.
– Перемётное, – невозмутимо ответила старуха.
Старший лейтенант Назаров посмотрел на неё, дико вращая глазами, и вышел в коридор:
– Петрович! Харэ шутить! Ты где?
Ногам было холодно и мокро. Петрович с удивлением осознал, что стоит по колено в воде. Его огибало довольно мощное течение. Река, значит.
Вокруг была темнота, тишина и пустота. Над головой – звёзды. В руке – склянка. На берегу в ивовых кустах зловеще ухала незнакомая птица.
Петрович огляделся, уставился на пузырёк в своей руке. Если эта штука перенесла его сюда, то и обратно может...
Делать нечего. Петрович понюхал оранжевую слизь.
Снова чихнул. И снова исчез.
Марья не сводила с Яги глаз всё время, пока в коридоре раздавались шаги полицейского, шум открывающихся дверей и голос, полный отчаяния:
– Митрохин! Отзовись! Ну же! Не дури! Петрович!
Когда голос и шаги старшего лейтенанта Назарова затихли, Марья упрекнула Ягу:
– Вы же обещали!
Та хитро прищурилась:
– Это он сам нюхнул! Я-то при чём?
Бабушка вытянула перед собой руки в железных браслетах.
– Лучше оковы мои сними, да побыстрей!
– Нужны ключи, – сказала Марья. – А они – у полицейских!
Подумала и поправилась:
– У полицейского. У Петровича.
– А-а-а, выходит, не знаешь ты ничего, – Яга довольно покивала своим каким-то мыслям. – Силы своей не знаешь! Волшебства!
– Вы о чём, бабушка?
Яга бросила взгляд на кулон в виде ключа, что висел на шее у Марьи, ткнула корявым пальцем:
– Откуда это у тебя?
Марья вспыхнула, спрятала кулон в кулаке.
– Наследство. От бабушки.
– От Марья-кудесница! Наследство оставила, а как пользоваться – не сказала? – восхитилась Яга. – Умница! Кто сам не дотумкает, тому говорить не положено. Знала твоя бабка, что встретимся мы однажды. Как пить дать знала!
– Я вас не понимаю, – осторожно ответила девушка.
С одной стороны, всё это ей было страшно интересно, а с другой... как-то боязно. Понятно, что старушка не из робких и ещё натворит разных дел.
– У тебя на шее – ключик заговорённый, – сообщила Яга. – Марья – бабка твоя – его завсегда на себе носила. И её бабка тоже.
Девушка стянула через голову цепочку с кулоном, всмотрелась пристально.
– Этот ключ любые замки отпирает, – раскрыла тайну Яга.
И протянула Марье руки в оковах.
Старший лейтенант заглядывал то в один кабинет, то в другой. С каждой открытой дверью надежда, что он найдёт Митрохина, таяла.
– Петровича не видели? – всё глубже погружаясь в вязкую трясину безнадёги, спрашивал Назаров.
– Не-а, – отвечали ему. – Он же на допросе. С тобой!
– Ну... да, – соглашался полицейский и в отчаянии брёл дальше по коридору.
Когда он переходил из очередного кабинета в другой, столкнулся с красивой девушкой и старой бабкой, которые ему кого-то смутно напомнили, но кого же... Кого?..
Точно! Подозреваемые! Куда Петровича дели?! И сами – куда?!
– Стоять! – закричал старший лейтенант.
Бабка дунула Назарову в лицо. Полицейский часто-часто заморгал, затряс головой.
– Э-э-э, простите, – нараспев сказала дева-краса. – Не подскажете, где тут выход?
Старший лейтенант ткнул пальцем в сторону.
Парочка поспешила по коридору, а он стоял, смотрел им вслед и всё никак не мог вспомнить: кто такие? Откуда?
Когда Яга с Марьей уже открывали дверь отделения полиции, к крыльцу подкатила скорая психиатрическая помощь. Санитары ворвались внутрь – здесь их остановил дежурный с резонным вопросом:
– Вы к кому?
Марья задержалась, прислушалась.
– Вы к больному приехали? Вам старший лейтенант Назаров нужен! – сообщила она санитарам. – Бродит по коридорам, бредит о пропаже напарника. Петровича. Будто бы он исчез.
– Точно! Тоскует, болезный... – поддакнула Яга.
– Понятно! Спасибо за содействие! – живо отреагировали санитары и скрылись внутри здания.
– Пожалуйста.,. – скромно потупилась Марья.
Баба Яга ухмыльнулась про себя. Огонь-девка! Чего тут скажешь?
Глава 8Царство мёртвых
Каждый новый день в жизни Ивана Додоновича был как праздник. Во всяком случае, так полагали простаки. С утра Директора главнейшего музея можно было встретить в городском парке в спортивном костюме. Профессор и академик бежал по дорожкам, здороваясь буквально с каждым, иногда останавливался для объятий. Все-то его знали! А многие уважали. Неважно, светило солнце или хмурились тучи, сыпались с деревьев пожелтевшие листья или снежинки с неба, Додоныч всегда был вежлив, радушен и готов пообщаться со всяким, кому это было надо.
Завтракал он в одной и той же кофейне, по дороге из дома на работу. Едва завидев в дверях его энергичную фигуру, официанты уже несли крепкий чай с мёдом-лимоном и свежую булочку. А потом – чего душа господина Царского пожелает. Хочешь – омлет! Хочешь – сырники со сметаной! А не хочешь – овсяную кашу с орехами и голубикой! И за всё-то Иван Додоныч благодарил так искренне, так душевно, что даже денег с него никто брать не хотел.
За завтраком Додоныч уже был в рабочем: костюм, галстук, начищенные остроносые туфли. Никаких вольностей типа кедов, джинсов или футболок он при исполнении не признавал. И правильно: ответственную должность надо занимать в солидном виде, а не скоморошничать. Если ты большой человек, так и одевайся значительно, людей не путай.
Из той же серии важных аксессуаров была ретромашина Додоновича – мощная лупоглазая чёрная «Чайка». Её Додоныч оставлял у главного входа в свой Главнейший музей. И правильно! А где ещё парковаться Директору? Удобно. И сразу все от мала до велика знают: профессор-академик на службе. Думает. Мыслями скрипит. И всем понятно – идёшь в музей или даже мимо, веди себя культурно, не балуй.
Иногда жителям города казалось, что Додоныч вездесущ, как природа, и непредсказуем, как погода. Смотришь, скажем, телевизор, где он открывает выставку или фестиваль – и вдруг ррра-аз! Он уже встречает делегацию тибетских монахов в аэропорту, руки жмёт. И в рекламе тоже – всё время он! То про пасту рассказывает, от которой зубы белее некуда. То про таблетку, от которой живот не пучит.
И в шоу соревнуется, романсы поёт! И сказки детям в специальном подкасте читает. И даже блог ведёт по истории родного края. Да всего и не упомнишь! Такой уникальный человек Иван Додоныч, наша гордость и краса!
Сам господин Царский держал себя скромно, по-свойски. Чем очень всем импонировал. Даже сейчас – ехал по городу не торопясь, хотя спешил. Вежливо тормозил перед каждым пешеходным переходом, подавая правильный пример. Брови не хмурил, хотя было о чём. Озабоченности своей не показывал.
Подъехав к музею скромно, без лихачества, окинул хозяйским взором знакомый фасад из красного кирпича. Вышел из машины, бережно прихлопнув дверь без лишних усилий. И легко, как мальчишка, взбежал по ступеням, чтобы пройти под триумфальной аркой вывески из золотых аршинных букв: «Главнейший исторический музей».
Не то чтобы Иван Додоныч не видел чёрной тучи, нависшей над родным и любимым зданием музея... Не то чтобы она его не беспокоила... Но он владел ситуацией, сохранял невозмутимость и знал наверняка, что в конечном итоге всё обернётся к лучшему. То есть так, как ему надо.
В этот день и час посетителей в музее было немного. Группа гостей из далёкой Африки – шумных, белозубых, ярко одетых. Несколько интеллигентных старушек – кто в соломенной шляпе, кто с ридикюлем. Да компания студентов, у которых в музее проходила летняя практика. Иван Додоныч по-хозяйски шагал по залам – то есть стремительно и бесшумно, стараясь никого не отвлекать от изучения экспозиции.
Спустившись, он миновал один этаж. Оказался в запасниках, где никаких посетителей в помине не было. Но шагу не убавил, а ступать стал и вовсе почти на цыпочках.
Наконец Додоныч остановился у неприметной двери. Оглянулся туда-сюда, чтобы удостовериться: никто его не видит. Осторожно щёлкнул замком. Стараясь не шуметь, приоткрыл дверь. И... скрылся за нею, оказавшись в кромешной темноте.
Так... где-то здесь должен быть фонарь... Иван Додоныч нащупал рукой деревянное древко, щёлкнул кнопкой. Что-то заискрилось, но не загорелось. Он попробовал снова. Неожиданно вспыхнуло пламя. В руке у Додоныча был никакой не фонарь, а факел. Пляшущие огненные языки зловеще осветили густую паутину на низком потолке и ступени лестницы, круто уходящие вниз, в черноту.
Додоныч половчее перехватил факел и стал спускаться.
Баба Яга воспряла духом. Всё шло правильно, как по волшебству! Даже в этом перевёрнутом мире. Сначала явилось мрачное облако, которое указало ей путь. Затем Марья-коза. А теперь ещё и Додоныч нарисовался! Чудесное избавление от дружинников, произошедшее почти без её участия, тоже радовало. Всё складывалось как предначертано. Она на верной тропе: идёт, распутывает ниточку, словно за волшебным клубком.
Опираясь на клюку, Яга ковыляла быстро. Да так, что прыткая Марья с трудом поспевала за старухой:
– Бабушка, а звать-то как вас? Получается... Яга?
– Да чего уж! Скромничать! Зови как все – Бабой Ягой! Я не обижаюсь. Привыкшая.
– А у вас избушка в самом деле на курьих ножках?
Яга хмыкнула, но скорости не убавила:
– Что все долдонят про эти ножки куриные? Обычная у меня изба. Чуток обветшала, правда. Давно пора подлатать.
– А... как вы на метле летаете? С неё же можно упасть!
– Испокон веков в ступе летаю. Удобно. И поясницу не дует, – старуха зыркнула на Марью. – Устала я от твоих вопросов. Угомонись...
Марья испуганно замолчала. Поняла уже – с этой бабкой шутки плохи.