— Слушаемся…
— Я на них не жалуюсь… Вестимо, не обходится без проказ, да что поделаешь, ведь и мы не лучше были в их-то годы, — заметила бабушка.
Княгиня улыбнулась и, увидев на скамейке корзиночку с земляникой, спросила, где дети ее набрали.
Бабушка тотчас подозвала Барунку.
— Поди-ка, девонька, угости госпожу княгиню.
— Ягоды спелые, они по дороге насбирали, может, и понравятся вашей милости. Была я молода — любила поесть ягодок, а как умерло у меня дитя, ни одной больше в рот не взяла.
— А почему? — спросила княгиня, принимая от Барунки корзиночку с земляникой.
— Таков у нас обычай, ваша милость. Ежели умрет у матери ребенок, не ест она до Янова дня ни черешен, ни земляники. Говорят, о ту пору матерь божья ходит по небу и оделяет ягодами умерших детей. Тому дитяти, чья мать не стерпит и поест ягод, дева Мария говорит: «Тебе, малютка, потому мало ягод досталось, что твоя мать их съела». Оттого-то матери и остерегаются есть ягоды. Ну, а кто дотерпит до Янова дня, тому и потом не трудно удержаться, — добавила бабушка.
Княгиня взяла было земляничку, спелую и красную, как ее губы, но после рассказа бабушки положила обратно в корзиночку.
— Не хочется… да и вам, детки, мало останется на дорогу…
— Ничего, госпожа княгиня, кушайте на здоровье, а то и домой возьмите вместе с корзиночкой, мы еще себе наберем, — торопливо проговорила Барунка, отстраняя протянутую ей корзиночку.
— Охотно принимаю ваш подарок, — сказала княгиня, улыбаясь простодушию девочки. — Но смотрите, завтра непременно приходите за корзиночкой в замок и бабушку приводите с собой. Хорошо?
— Придем, придем! — закричали дети без всякого стеснения, словно отвечали пани маме, когда она приглашала их на мельницу.
Бабушка хотела что-то сказать, но не успела. Княгиня слегка кивнула ей, улыбнулась детям и вышла из беседки. Передав корзиночку берейтору, она вскочила на Орланда и скрылась в зелени деревьев, как чудесное видение.
— Ой, бабушка, я никак не дождусь, когда мы пойдем в замок! Папенька говорил, что там у княгини столько красивых картин!… — воскликнула Барунка.
— И попугай есть, он разговаривать умеет! Там будет чему подивиться, бабушка! Погодите только!… — крикнул Ян, хлопая в ладоши.
А маленькая Аделька, осмотрев свое платье, сказала:
— Ведь ты переменишь мне платьице, правда, бабушка?
— Боже мой, и как это я не доглядела за этой девочкой? Хороша же ты!…Да где же ты себя так отделала?! — всплеснула руками бабушка, осматривая перепачканную Адельку.
— Я не виновата…Меня толкнул Ян, и я упала в ягоды… — лепетала малютка.
— Вечно вы ссоритесь. Что теперь княгиня о вас подумает… Скажет, что вы баловни!… А сейчас подымайтесь, пойдем к леснику. Говорю вам, мальчики, последний раз: будете озорничать, никогда больше не возьму с собой! — грозилась бабушка.
— Мы будем слушаться, бабушка, — обещали братья.
— Увидим, увидим… — говорила бабушка, торопясь за детьми по лесной тропинке.
Скоро они очутились в роще, сквозь ветви деревьев белела усадьба лесника. Перед домом расстилалась зеленая лужайка, огороженная вместе с липами и каштанами: кое-где, под деревьями, были вбиты в землю лавочки и столы. По лужайке прохаживались павлины: бабушка любила говорить, что у них ангельское оперение, дьявольский голос и воровская поступь. Тут же бродила стайка крапчатых, задумчивых цесарок; белые кролики, сидя в траве, пряли ушами и при малейшем шуме пугливо разбегались в разные стороны. На крыльце лежала ручная серна в красном ошейнике, а по двору слонялись собаки. Как только дети окликнули их, они с лаем бросились им навстречу и начали прыгать вокруг, едва не сбив с ног от радости. Серна подошла к Адельке и так нежно посмотрела на девочку своими синими глазами, словно хотела сказать: «Кажется, ты приносишь мне сладкие кусочки? Здравствуй!»
Должно быть, Аделька прочитала это по ее взгляду, потому что тотчас сунула руку в кармашек и, вынув ломтик сладкой булки, протянула серне; серна выхватила кусок и еще долго бежала за девочкой.
— Эй вы, дьяволы, что вас там разбирает?! — послышался откуда-то голос, и из дома вышел лесник в зеленой куртке и домашней шапочке. — Никак дорогие гости! — воскликнул он, увидав бабушку. — Милости просим! Входите! Гектор, Диана, Амина, пошли прочь!…Слова сказать не дадут!… — накинулся он на собак.
Бабушка вошла в дом; над дверью были прибиты огромные оленьи рога; в сенях висело несколько ружей, но так высоко, что детям и не достать. Бабушка очень боялась всякого оружия, даже не заряженного. А когда лесник подшучивал над ее трусостью, говорила:
— Кто ж может знать, что случится: ведь лукавый не дремлет!…
— Ваша правда, — соглашался лесник, — коли бог попущает и мотыга стреляет.
Старушка охотно прощала леснику его добродушные насмешки, лишь бы только он не поминал всуе имя божье и не чертыхался, — этого она выносить не могла. Тотчас затыкала уши и говорила:
— Вот вредный язычок!… Ну к чему такие непотребные слова, после них человек должен окропить себя святой водой!
Охотник очень любил бабушку и потому остерегался при ней задевать черта, имя которого срывалось у него с языка, как он уверял, помимо воли.
— А где же хозяюшка? — спросила бабушка, войдя в горницу и видя, что она пуста.
— Присаживайтесь, я сейчас ее позову; вы ведь знаете, она, как наседка, всегда со своими цыплятами, — отвечал лесник, направляясь за женой.
Мальчики сразу же как вошли, так и застыли перед шкафом, где висели ружья и охотничьи ножи. Девочки забавлялись с серной, вбежавшей за ними в горницу. Окинув взглядом уютную, чистенькую комнату, бабушка подумала: «Уж что правда, то правда… В праздник ли, в будни придешь сюда — все блестит, как стеклышко».
Тут ей на глаза попалась пряжа, что лежала на лавке у печки, уже связанная и меченая. Бабушка подошла ближе и стала ее рассматривать. В это время отворилась дверь, и вошли хозяйка, еще молодая женщина, в опрятном домашнем платье и белом чепце: на руках она держала маленькую русоволосую девочку. Она сердечно поздоровалась с бабушкой и детьми: по ее открытому и приветливому лицу было видно, что она рада гостям.
— Я ходила полотно поливать. Никак не налюбуюсь: оно нынче будет белым как снег, — сказала жена лесника, словно оправдываясь за свое отсутствие.
— Сразу видать заботливую хозяйку, — заметила бабушка, — один кусок белится, а тут, гляжу, и ткачу уж пряжа припасена. Полотно должно выйти тонкое, что твой пергамент. Только бы ткач не испортил, не обманул. Довольны вы своим ткачом?
— Сами знаете, милая бабушка, все они обманщики, — отвечала жена лесника.
— Ну, хотел бы я знать, какой ткач вас, женщин, обманет, когда вы каждую ниточку на счету держите! — засмеялся лесник. — Однако что ж вы стоите, садитесь, пожалуйста! — спохватился он, подавая бабушке стул, а ей так не хотелось отходить от пряжи.
— Насижусь еще, — отвечала бабушка, беря за руку маленькую Анинку; мать поставила ее возле лавки, чтоб она не упала: девочка только начинала ходить.
Едва хозяйка отошла от двери, показались прятавшиеся за ее спиной два загорелых мальчугана: одни белокурый — в мать, другой черноволосый — в отца. Вбежали-то они вслед за матерью резво, но когда та начала разговаривать с бабушкой, застыдились и, не смея подойти к детям, спрятались за материнскую юбку.
— Эй вы, воробышки! — крикнул отец, — не след держаться зa мамкин подол, когда надо гостей встречать! Сейчас же подайте руку бабушке!
Мальчики охотно подошли к старушке и протянули ей свои руки, в которые та положила по яблоку.
— Вот вам гостинец, а теперь идите играть, да в другой раз не чинитесь: мальчикам не к лицу за мамины юбки цепляться, — назидательно сказала бабушка.
Мальчики, опустив глаза, косились на яблоки.
— Марш! — скомандовал отец. — Сведите-ка гостей к филину и заодно бросьте ему сойку, что я нынче убил. Покажите им щенят и молодых фазанов, только, чур, не кружитесь ястребятами около птицы, не то я вас!…
Последних слов дети уже не слышали, ибо, едва успел отец сказать «марш», вся ватага вылетела за дверь.
— Ну и спешка! — усмехнулся лесник, но видно было, что эта спешка пришлась ему по сердцу.
— Дети они и есть дети, кровь-то молодая… — заметила бабушка.
— Если бы только мальчики не были такие озорники, — вздохнула жена лесника. — Верите ли, бабушка, у меня целый день сердце не на месте. То они по западням шарят, то по деревьям лазят, то кувыркаются, штаны рвут — просто беда! Вот за девочку благодарю Бога: хороший ребенок.
— Уж как хотите, кумушка, дочь в мать, а сын в отца удается, — заявила бабушка. Хозяйка с улыбкой передала дочурку отцу, чтоб тот ее понянчил.
— Соберу кое-что закусить, сейчас ворочусь, — сказала она.
— Добрая жена, — промолвил лесник, когда хозяйка вышла из комнаты, — грех такую обидеть. Только вот вечно боится, чтоб мальчики не убились. А какой прок в парне, коли он тихоня?
— Всякая крайность вредна, куманек, нет хуже как дать волю пострелам, они и на головах, пожалуй, ходить начнут, — возразила бабушка, хотя и сама не отличалась строгостью.
Скоро вернулась хозяйка с полными руками. На дубовом столе появилась белая скатерть, фаянсовые тарелки, ножи с черенками из рогов серны, а потом земляника, яичница, сливки, хлеб, мед, масло и пиво.
Отбирая у бабушки веретено, хозяйка говорила:
— Бросьте свою пряжу, бабушка, пожалуйте к столу. Отрежьте себе хлебца, намажьте маслом… Масло нынче только сбито, пиво свежее. Вот яичница не очень хороша, жарила я ее утром на всякий случай, да ведь говорят, голод лучший повар. Я знаю, вы ягод не кушаете, а детишки любят их со сливками…
Жена лесника угощала гостью, а сама в это время резала хлеб и, намазывая маслом ломоть за ломтем, капала сверху медом.
Вдруг бабушка что-то припомнила, хлопнула себя по лбу:
— Вот старая голова беспамятная! До сей поры на ум не пришло рассказать вам, что мы разговаривали в беседке с княгиней.