На перекрестке графиня вскочила на свою белую лошадку, прикрыла синим подолом стремена, поправила черную шляпку и помахала детям хлыстиком на прощанье. Затем пони, повинуясь громкому «Avanti!»[42], помчался вперед и ласточкой взлетел на крутой косогор. Ну а бабушка с внуками направилась к Старой Белильне.
Назавтра выдалось прекрасное утро, небо было чистое, словно умытое.
Перед домом стоит повозка, а в повозке стоят Ян и Вилим – оба в белых штанишках, красных курточках, с венками в руках. Пан Прошек оглядывает красивых коней, похлопывает их по крутым лоснящимся бокам, перебирает густые гривы, окидывает взором знатока сбрую. Время от времени он подходит к окнам и окликает:
– Вы готовы? Поторопитесь!
– Сейчас-сейчас, батюшка! – слышится в ответ.
Минует еще несколько минут. Наконец из дома показываются девочки, вместе с ними идет и Манчинка; сзади выступают пани Прошекова, бабушка, Бетка и Ворша.
– Аккуратнее, остерегайтесь птиц! – велит бабушка.
Султан хочет приласкаться к Аделке, нюхает веночки, которые она держит, но девочка поднимает обе ручки вверх, а бабушка отгоняет пса:
– Ты что, дурачок, не видишь, что Аделка нынче подружка?
– Ну вылитые ангелочки! – говорит Бетка Ворше, когда девочки усаживаются в повозку.
Пан Прошек устраивается на козлах рядом с кучером Вацлавом, берет вожжи, прицокивает языком, кони горделиво вскидывают головы, повозка трогается с места и катит к мельнице.
Собаки пускаются следом, но отстают, когда хозяин сурово грозит им, и поворачивают обратно. Ложатся обиженно на порог и начинают похрапывать.
Как же красиво в городке! Дома увиты зеленью, галерея на площади напоминает сад. Все дороги устланы свежими ветками. В четырех углах площади установлены алтари, один наряднее другого. Посередине, там, где высится статуя святого Яна Непомуцкого, под сенью лип установлена пушка, возле которой толпятся подростки.
– Из нее будут стрелять, – объясняет пан Прошек.
– Но я же испугаюсь! – волнуется Аделка.
– Нечего тут бояться, всего один выстрел бабахнет, точно горшок с полки упадет, – утешает малышку Манчинка. Такой грохот Аделка слышала дома не раз, так что она кивает и успокаивается.
Возле большого строения, на котором висит щит с изображением белого льва и огромной виноградной грозди, повозка останавливается. На пороге показывается кум Станицкий, снимая в знак приветствия с головы бархатную шапочку с длинным пером. Его жена в серебристом чепце и в коротеньком шелковом жакетике тоже приветливо улыбается; маленькая Гела пытается укрыться за ее юбками, но кума берет ее и Аделку за ручки и ставит их рядом с собой, приговаривая:
– Ну-ка, поглядим, какие вы обе хорошенькие!
– Словно близняшки! – заключает бабушка.
Девочки стеснительно поглядывают друг на дружку, а потом снова опускают головки.
Пан Станицкий подхватил пана Прошека под руку и, повернувшись к дому, пригласил всех входить.
– До того, как начнется шествие, мы успеем поболтать за рюмочкой вина! – добавил он весело.
Пани Прошекова вошла внутрь, но бабушка осталась с детьми снаружи, пояснив женщинам:
– Вы-то с мужьями идете, для вас место в церкви всегда отыщется, а я потом не протолкнусь. Народу-то вон сколько! Так что побуду я лучше с детишками.
Через несколько минут из-за угла показались двое пареньков в красных курточках, а потом еще двое и еще…
– Идут, идут! – закричал Ян.
– Аделка и ты, Геленка, – наставляла бабушка девочек, – смотрите внимательно под ноги, на дорогу, чтобы не упасть. А ты, Барунка, за ними приглядывай. Мальчики, идите чинно, а то, не дай Бог, подпалите что-нибудь своими свечами. И молитесь в церкви и у всех алтарей, чтобы порадовать Господа!
Пока она говорила все это детям, к ним подошел пан учитель со школьниками.
– Храни вас Бог, пан учитель; вот, привела вам своих внуков, будьте уж к ним снисходительны, они еще маленькие! – обратилась бабушка к старому учителю.
– Ну и славно, пани бабушка, вон их у меня сколько, целая стая, и маленькие есть, и большие, – смеялся старик, направляя мальчиков к мальчикам, а девочек к девочкам.
Бабушка осталась стоять в церкви, рядом с дверями, вместе со своими ровесницами-старушками, а дети пошли к алтарю. В три часа раздался колокольный перезвон, и народ хлынул в церковь; церковный сторож принес мальчикам подсвечники о трех зажженных свечах, зазвенел колокольчик, священники подошли к алтарю – началась месса. Девочки молитвенно сложили ладошки и устремили взгляды на алтарь; вдоволь им налюбовавшись, они посмотрели налево, направо – и увидели милое личико графини, которая сидела наверху, в оратории[43]. Разумеется, они ей улыбнулись, а как же иначе! Но за графиней сидела их мать и стоял отец, и он суровым жестом дал понять, что надо опять повернуться к алтарю. Аделка его не поняла, она смеялась, глядя на батюшку, но Барунка потянула ее за рукав и шепнула:
– Смотри на алтарь!
Священник воздел дарохранительницу, и прихожане под торжественный колокольный перезвон запели хором «Агнец Божий, Иисус, прости нас!..».
Впереди шли дети – мальчики с зажженными свечами, девочки в веночках, устилающие цветами путь процессии. За ними – духовные лица, городские чиновники, важные гости, съехавшиеся со всей округи, следом – простые селяне и горожане; среди них была и бабушка. Над головами шелестели хоругви различных цехов, запах ладана мешался со свежим ароматом цветов и зелени, над городком плыл колокольный звон. Зеваки стояли в дверях домов и высовывались из окон, чтоб хотя бы поглядеть на шествие.
Какая радость для глаз эта пестрая процессия! Сколько тут разных нарядов, сколько великолепия! Вот красиво одетые детишки, вот священники в роскошных ризах, вот господин в новомодном фраке, вот горожанин в сюртуке, который носил еще его отец, вот юноша в расшитой куртке, вот старик в длиннополом кафтане. Женщины, одетые просто, но изящно, а рядом – усыпанные драгоценностями богачки в кричащих платьях. Мещанки в кружевных чепчиках, прошитых золотыми и серебряными нитями, селянки в накрахмаленных чепцах и белых платочках, девушки в венках и красных косынках.
Как щит на доме Станицких сразу извещал, что перед вами – трактир, так и наряды собравшихся недвусмысленно свидетельствовали об их складе ума и о том, чем они зарабатывали на жизнь. С первого взгляда можно было отличить богача-капиталиста или ремесленника от чиновника, а зажиточного крестьянина – от безземельного бедняка; по одежде легко было догадаться, кто придерживается старинных обычаев, а кто «гоняется за новизной», по бабушкиному выражению.
Возле алтарей бабушка всегда старалась оказаться поблизости от внуков, чтобы в случае нужды прийти им на помощь. Но все закончилось хорошо, хотя Аделка и вздрагивала испуганно при каждом выстреле из пушки и, зажмурившись, затыкала уши.
После торжеств бабушка забрала детей и повела их к трактиру, где уже ждала повозка. Кристинка как раз тоже шла из церкви, и бабушка сразу предложила ей поехать с ними.
– Наши останутся тут обедать, так что места хватит, – добавила старушка.
– Я бы с радостью поехала с вами, но и с подругами пока прощаться не хочется, – ответила Кристла, быстро посмотрев в сторону парней, ждавших у кладбища девушек, чтобы проводить их домой. Среди них выделялся один – высокий и стройный, как сосенка, с красивым приветливым лицом. Казалось, он кого-то искал, а когда его взгляд – совершенно случайно – встретился с взглядом Кристлы, то юноша и девушка покраснели.
Бабушка завела Геленку к пани куме, и та принялась потчевать детей сладостями, а бабушку – вином. Поскольку Кристинка не захотела заходить в трактир, где сидели одни мужчины, бабушка вынесла ей угощение в сени, однако, как старушка ни торопилась, стройный молодой человек оказался проворнее. Он протиснулся к прилавку, попросил налить ему сладкой наливки и поднес ее девушке. Кристинка застеснялась, но когда парень грустно спросил: «Так ты не хочешь меня уважить?» – быстро взяла у него рюмку и выпила за его здоровье.
Тут вернулась бабушка, и обоим пришлось принять наливку и от нее.
– Как же ты вовремя, Якуб Мила! – сказала бабушка, легонько усмехнувшись уголками губ. – Я тут раздумывала, кого из парней попросить отвезти нас домой; я этих горячих коней боюсь, особенно когда рядом нет Яна или еще кого надежного. Кучер-то Вацлав не всегда осторожен. Поезжай с нами.
– С радостью! – ответил Мила и, крутанувшись на каблуках, побежал в трактир расплатиться.
Дети попрощались с Гелой, пани кумой и родителями и залезли в повозку; Кристла села рядом с ними, Мила взобрался на козлы к Вацлаву, и экипаж покатил по мостовой.
– Глядите-ка, наш Мила важным паном заделался! – кричали при виде повозки шедшие по улице парни.
– Еще бы! Мне есть чем похвалиться! – ответил Мила, обернувшись назад. И тогда парень, который кричал громче всех и был Миле лучшим другом, подбросил в воздух шапку и запел: «Ах, любовь, любовь святая, где же все берут тебя? На горе ты не растешь и в поле не зреешь…»
Конец песни пассажиры повозки не расслышали, потому что кони бежали домой очень быстро.
– Ну, вы старательно молились? – спросила бабушка детей.
– Я молился, а вот Вилим, по-моему, нет, – сообщил Ян.
– Не верьте ему, бабушка, я все время твердил молитвы, но Ян толкал меня и не давал идти спокойно, – оправдывался Вилим.
– Еник, Еник, безбожник ты этакий, придется мне в этом году пожаловаться на тебя святому Микулашу! – бросила бабушка на мальчика сердитый взгляд.
– И не видать тебе никаких подарков, – прибавила Аделка.
– А ведь совсем скоро праздник Иоанна Крестителя, ваши именины, – вспомнила Кристинка.
– И что ты мне подаришь? – как ни в чем не бывало спросил мальчик.
– Подарю вам перевясло[44], коли вы такой непоседа, – рассмеялась девушка.