– Мы кричали бы и плакали! – отозвались мальчики и Аделка.
– Ах вы, мои детки! – улыбнулась старушка.
– Мы должны были бы помочь ей, да, бабушка? – сказала Барунка, и глаза ее заблестели.
– Верно, девонька, верно, потому что слезы и крики – это не помощь, – ответила бабушка, положив руку на головку внучки.
– Но, бабушка, мы же еще маленькие, как же нам быть? Как помочь? – проговорил, нахмурившись, Ян, которому не понравилось, что бабушка пренебрегла его словами.
– А разве вы забыли историю о слабом Давиде, сразившем сильного Голиафа? Даже малыш способен на многое, коли крепка его вера в Бога, – помните об этом! Когда вы вырастете и отправитесь познавать мир, вы столкнетесь и с добром, и со злом, вас ожидают многие искушения, вы станете сомневаться. И вот тогда вспомните, пожалуйста, о своей бабушке и о том, что она говорила, гуляя с вами по вашим родным местам. Знайте, что я отказалась от многих благ, которые предлагал мне прусский король, потому что была уверена: лучше работать без устали, чем лишить своих детей родины. И вы тоже должны любить чешскую землю, как свою родную мать, трудиться ради нее, как преданные сыновья и дочери, – и тогда это страшное пророчество не сбудется. Я не дождусь времени, когда вы станете совсем взрослыми, но надеюсь, что эти мои слова вы не забудете! – сказала бабушка взволнованно.
– Я ни за что, ни за что их не забуду! – прошептала Барунка, уткнувшись в бабушкины колени.
Мальчики молчали – они не все поняли из бабушкиных речей, а вот Аделка расплакалась. Она прижалась к старушке и бормотала тихонько:
– Нет, бабушка, вы не умрете, правда же? Скажите, что не умрете!
– Ничто в мире не вечно, девочка моя, и Господь со временем призовет меня, – ответила бабушка, крепко обняв Аделку.
Так они и сидели молча, прильнув друг к дружке. Бабушка думала о своем; дети не знали, что сказать. Но тут над их головами зашумели крылья: в небе летела стайка птиц.
– Это дикие гуси, – пояснила бабушка. – Они никогда не летят большой стаей, всегда только одним семейством. Взгляните, как выстроены они в полете: две птицы впереди, две позади, а остальные держатся парами – или рядом, или друг за другом; и лишь изредка они выстраиваются полукругом. Галки, вороны и ласточки собираются в большие стаи, причем нескольких птиц всегда отправляют вперед – они ищут место, где стая могла бы отдохнуть; а сзади и по бокам летят стражники, которые должны защищать в случае опасности самок и молодняк, – ведь иногда стая встречает врагов. И тогда начинается битва.
– Но, бабушка, разве птицы могут сражаться? У них же нет рук, чтобы держать ружье или саблю! – удивился Вилим.
– Они воюют по-своему и используют оружие, которое дано им от природы. Пускают в ход клювы, сильно и быстро машут крыльями, толкая ими противников. Так что их оружие разит не хуже людского. После таких битв многие птицы замертво падают на землю.
– Вот же глупые! – сказал Ян.
– Ну, дорогой мой, у людей есть разум, однако они сражаются или за очень малое, или вообще ни за что, и сражаются до смерти! – ответила старушка, поднявшись с лавочки и подав тем самым внукам знак, что пора идти. – Глядите-ка, солнце-то нынче садится в багровые тучи, значит быть завтра дождю… – И добавила, обернувшись в сторону гор: – А Снежка наша чепец натянула!
– Бедный пан Байер, ведь ему приходится бродить по лесу в любую погоду, – расстроенно произнес Вилим, сразу вспомнивший о крконошском лесничем.
– Любая работа требует жертв, и тот, кто ее выбрал, должен не отлынивать от нее и сносить не только доброе, но и злое, – ответила бабушка.
– А я все равно стану лесником и с радостью буду помогать пану Байеру! – сказал Ян и запустил вниз с холма своего бумажного змея.
Мальчики сломя голову помчались за ним, тем более что до них донесся голос пастуха: тот уже созывал коров, бродивших по лугу. Братья очень любили смотреть на красавиц-коров, в особенности на тех, что вышагивали впереди стада, позвякивая колокольчиками на красных кожаных ошейниках. Каждый такой колокольчик вызванивал на свой лад! Ребятам всегда казалось, что коровы это понимают и не только прислушиваются к колокольцам, но и горделиво потряхивают головами, чтобы звон был громче.
Аделка, завидев стадо, сразу запела: «Гоп да гоп, коровки идут, молоко со сливками несут!» – и потащила бабушку к подножию холма; бабушка же оглядывалась на Барунку, которая все еще не спустилась. Девочка засмотрелась на небо – там, на западе, сменяли друг друга красивейшие картины. То на светлом фоне рисовались темные горы самых причудливых очертаний, то появлялись длинные гребни лесов, а то – невысокие холмы, увенчанные замками и церковками; потом в небесах внезапно вырастали изящные колонны и арочные ворота – ни дать ни взять развалины древнегреческих храмов… И все это обрамляли на алевшем горизонте золотые иероглифы и изысканные арабески. А затем картины исчезали столь же внезапно, как появились, и на месте всех этих лесов, гор и замков возникало нечто еще более притягательное и чарующее. Девочке так нравилось наблюдать за изменениями небесного ландшафта, что она окликнула бабушку, чтобы та поднялась к ней и тоже порадовалась. Но старушке совсем не хотелось возвращаться, так что она ответила, что ноги у нее не такие молодые, как когда-то, и велела внучке спускаться к остальным.
В День Всех Святых дети пошли, по обыкновению, встречать бабушку, возвращавшуюся с утренней службы, и по дороге болтали о том, что бабушка непременно принесет им нынче из церкви свечки. И старушка действительно принесла их и раздала внукам со словами:
– Уж если мы не можем пойти на кладбище, чтобы зажечь их на могилках, так хотя бы помянем дорогих покойников дома.
Из года в год в День поминовения всех усопших бабушка вечером прилепляла к столу свечки с указанием имени того, за кого она поставлена. И обязательно добавляла несколько безымянных свечек:
– Пускай горят за те души, о которых некому помолиться!
– Бабушка, можно я зажгу свечу в память о несчастной свадьбе? Ну, той, что погибла в лесу?
– Конечно, девонька, конечно, наши молитвы порадуют этих несчастных!
На столе появилась еще одна свеча; бабушка и внуки опустились на колени и молились до тех пор, пока все свечи не догорели.
– Пусть сияет для них вечный свет, пусть пребывают они в покое! – закончила бабушка молитву, и дети произнесли хором:
– Аминь!
Спустя неделю бабушка, разбудив детей поутру, объявила им, что приехал святой Мартин на белом коне. Дети тут же соскочили с кроваток и побежали к окну – ой, и правда! – все вокруг стало белым-бело! На косогоре – ни единого зеленого пятнышка, даже на вербах у реки и ольхе над ручьем не осталось листочков. В лесу зеленели лишь отягощенные снегом лапы елей да сосен. На рябине, что росла рядом с домом, краснели прихваченные морозом ягоды, которыми лакомилась ворона; куры и утки, притихнув, с удивлением вертели головами. И только воробьи весело прыгали по двору, подбирая не склеванные домашней птицей зерна. Кошка, возвращаясь с охоты, брезгливо трясла лапками при каждом шаге и явно хотела поскорее добраться до теплой печки. Зато собаки, по брюхо тонувшие в снегу, радостно в нем барахтались.
– Снег, снег, хорошо-то как, будем кататься на санях! – ликовали дети, приветствуя зиму, которая обещала им множество удовольствий.
Святой Мартин всегда приносил им вкусные рогалики, а после его дня все усаживались щипать перья. Правда, детям больше нравились посиделки, во время которых девушки и женщины пряли, потому что на них ребятня чувствовала себя куда свободнее и могла шалить, не то что теперь, когда девушки устраивались вокруг длинного стола и под их ловкими пальцами вырастали белоснежные горы перьев и пуха. Мягкие сугробы манили к себе Аделку и мальчишек, и бабушке приходилось то и дело отгонять их от стола. И все же однажды Ян умудрился споткнуться и упасть в эту груду. Трудно даже вообразить, что за беспорядок он тогда устроил и какой переполох поднялся в комнате! Так что бабушка строго-настрого запретила малышам не то что подходить к столу, но даже громко дышать поблизости или резко открывать дверь. Дети развлекались тем, что лакомились жареным горохом да слушали бесконечные истории о привидениях и разбойниках, о блуждающих огоньках и огненных мужиках.
Долгими зимними вечерами, когда пряхи и девушки, что щипали перья, переходили из одного дома в другой, а то и из деревни в деревню, таким рассказам не было конца, потому что каждая селянка знала не одну подобную историю, случившуюся если не с ней, то с кем-то из подружек или соседей. Говорили о страшных ворах, которые проводили лето и осень в тюрьме, а зимой возвращались домой – «с учебы!», как шептались люди, потому что в неволе человек много чему может научиться и хорошенько отточить свое мастерство. А с рассказов о ворах легко было перейти к историям о лесных разбойниках, и дети, слушая их, замирали от страха и ни за какие сокровища не решились бы выйти из комнаты. Бабушка не любила, когда на ее внуков нагоняли жути, но остановить поток подобных рассказов было не под силу даже ей.
После Дня святого Мартина в городке устраивалась зимняя ярмарка; пани Прошекова, прихватив с собой обеих служанок, отправлялась туда, чтобы купить новую домашнюю утварь и всяческие припасы на зиму. Дети едва могли дождаться возвращения матери, зная, что она обязательно побалует их игрушками и марципановыми пряниками; бабушка же получала каждый год шерстяные чулки и теплые домашние туфли, а еще – полдюжины шнурков для прялки. Укладывая их в ящик своего маленького столика, бабушка говаривала Яну:
– Не будь тебя, мне бы и одного шнурка хватило!
Аделке на этот раз досталась в подарок деревянная доска, на которой были написаны все буквы алфавита.
– Когда завтра придет пан учитель, можешь начинать учиться, не то ты скучаешь, пока остальные занимаются. А уж если ты запомнила «Отче наш» и разные песенки, значит и алфавит запомнишь, – сказала ей мать.