– А я ведь и позабыла спросить! – встрепенулась старушка. – Ну что, Мила, как думаешь, возьмут тебя на работу в замок?
– Ох, похоже, ничего из этого не выйдет. С двух сторон на меня давят, и вдобавок вмешались в это дело недобрые женщины, а с ними мне не сладить.
– Не надо отчаиваться; может, все еще образуется, – сказала печально Кристла.
– Хотел бы я тоже верить в такой исход, но сомневаюсь, что мне повезет. Дочка управляющего ужасно на меня сердита из-за того, что мы сотворили тогда с тем итальянцем. Она вроде как виды на него имела, а пани княгиня после той истории отослала его прочь, вот и рухнули ее надежды. Теперь она только и делает, что твердит отцу, чтобы он ни за что не давал мне работу в замке. Это одна злая женщина, а вторая – старостова Люцина. Вбила себе в голову, что я должен быть ее королем в Долгую ночь[56], но я же никак не могу оказать ей такую честь, вот пан староста и будет на меня сердит. Так что весной я скорее всего запою: «Сад, садок, садок зеленый, а на мне мундир военный…»
Мила запел, девушки подхватили, а Кристла горько заплакала.
– Ну-ну, девонька, до весны еще далеко, кто знает, как Господь распорядится, – принялась утешать ее старушка.
Кристла утерла слезы, но лицо ее оставалось грустным.
– Не думай ты об этом, отец что-нибудь измыслит, – сказал Мила, подсев поближе к любимой.
– А ты не мог бы побыть королем, но ничего девице не обещать? – спросила бабушка.
– Ну, у нас так бывает, конечно, что парни не с одной, а с двумя, а то и с тремя девушками гуляют, и девушки так же делают. Не то чтобы и Люцина по-другому себя вела, но всерьез за двумя сразу ухаживать парень никак не может, а уж если он королем стать соглашается, то это все равно что свадьбу сыграть.
– Тогда ты правильно поступил, что не согласился, – одобрительно кивнула старушка.
– Да с чего это Люцина взяла, что только ты ее королем быть можешь? Мало, что ли, других ребят в округе? – сердилась Кристла.
– Ну, пан отец сказал бы, что на вкус и цвет товарища нет, – улыбнулась бабушка.
Перед Рождеством не только сказки рассказывали, но и делились секретами приготовления праздничных пирогов-плетенок: какой белизны муку должно брать да сколько масла класть в тесто; девушки обсуждали всякие гадания, например «выливание олова»; ну а дети мечтали о вкусном печенье, пускании по воде горящих свечек и о подарках от младенца Иисуса.
XII
На мельнице, в лесничестве и в Старой Белильне был обычай привечать любого, кто придет в дом в сочельник или Рождество, и кормить-поить его досыта; а если паче чаяния такой гость не объявлялся, то бабушка шла искать его на перекрестье дорог. И как же она обрадовалась, когда перед самым сочельником неожиданно приехали навестить родню ее сынок Кашпар и сын ее родного брата из деревни Олешнице! Добрых полдня она проплакала от счастья и то и дело отрывалась от праздничной стряпни и бегала в комнату, где в окружении ребятни сидели нежданные гости. Бабушка не могла насмотреться на сына, донимала племянника расспросами о знакомых односельчанах и время от времени повторяла:
– Вот, детки, каков он, ваш дядюшка! Вылитый дедушка! Разве что ростом в него не вышел!
Дети послушно разглядывали обоих дядюшек, обходя их со всех сторон, и оставались довольны своим осмотром, тем более что гости были терпеливы и не отказывались отвечать на любые вопросы.
Каждый год ребята хотели поститься до самого вечера, чтобы увидеть золотого поросенка[57], но ни разу это у них не вышло, потому что, хотя желание и было сильным, тело оказывалось слабым. В сочельник щедро оделяли каждого, не забывая про домашнюю птицу и скотину, которых даже угощали пирогами, а после ужина бабушка брала по кусочку от всего, что оставалось на столе, и половину бросала в ручей, а половину закапывала в саду под деревом – чтобы вода была чистой, а земля плодородной; крошки же она кидала в огонь, «чтобы не вредил».
За хлевом Бетка трясла куст бузины, приговаривая:
– Ты ответь мне, бузина, почему живу одна? Веткой покачай своей, жениха пошли скорей!
В комнате девушки лили воск и олово, а дети пускали в плавание по большой миске с водой горящие в ореховых скорлупках свечки.
Ян незаметно покачивал миску, так что вода волновалась, и кричал радостно:
– Глядите, моя скорлупка уплыла дальше всех! Я повидаю далекие страны!
– Ах, милый мой мальчик, когда окажешься в житейском море, где понесет тебя к опасным скалам и где волны станут швырять суденышко твоей жизни, ты не раз еще с тоской вспомнишь тихую покойную пристань, откуда начался твой путь, – сказала негромко мать, разрезая «на счастье» яблоко для своего сынишки.
Зернышки образовали звезду, три лучика которой оказались чистыми, а два подгнившими, попорченными червяками. Отложив со вздохом половинки, пани Тереза разрезала второе яблоко – для Барунки – и, увидев потемневшую звездочку, прошептала еле слышно:
– Значит, ни один из вас не будет по-настоящему счастлив!
Но вот яблоки Аделки и Вилимека были хорошими, со здоровыми семенами. «Может, хоть этим повезет…» – подумала мать. Однако размышлять о детских судьбах ей было уже недосуг: Аделка дергала ее за рукав, жалуясь, что ее скорлупка-лодочка еле двигается, а свечка почти догорела.
– Ну и что? Моя тоже догорела, а кораблик уплыл совсем недалеко, – утешил сестренку Вилим.
Но тут кто-то толкнул миску, и скорлупки, достигшие середины «пруда», потонули.
– Ага! Вы умрете раньше, чем мы! – закричали Аделка и Вилим.
– И ладно! Зато мы побываем в дальних краях, – ответила Барунка, и Ян с ней согласился. Мать же с грустью смотрела на погасшие свечки, и тревога сжимала ей сердце. Вдруг эта невинная детская забава и впрямь предвещает нечто недоброе?
– А младенец Иисус нам что-нибудь подарит? – по очереди спрашивали дети у бабушки, пока та убирала со стола.
– Откуда же мне это знать? Наберитесь терпения и ждите звона Его колокольчика, – отвечала всем бабушка. Младшие подошли к окну и застыли там, надеясь заметить младенца Иисуса, который наверняка пройдет возле их дома.
– Да разве вы забыли, что Божественное Дитя нельзя ни видеть, ни слышать? – удивилась бабушка. – Оно сидит на небе на сияющем троне, а подарки послушным ребятишкам посылает через своих ангелов, которые приносят их на золотых облачках. Так что вам будет слышен лишь звон колокольчика.
Дети завороженно внимали словам бабушки… и вдруг за окном мелькнул яркий свет и зазвенел колокольчик. Ребятишки благоговейно сложили руки, и Аделка прошептала:
– Бабушка, это же Иисус, да?
Старушка кивнула; в комнату вошла матушка и сказала, что дети могут пойти в бабушкину светелку, где младенец Иисус кое-что им оставил. Ах, сколько было радости, как прыгали ребятишки при виде прекрасной елки, у подножия которой лежали подарки! Бабушка прежде не знала такого обычая, у простых людей его не было, но он пришелся ей по нраву, и теперь она с удовольствием помогала дочери украшать пышное дерево.
– А ведь в Кладско тоже елки наряжали, ты должен помнить это, Кашпар, хотя и был тогда совсем маленький, – сказала бабушка сыну, усевшись рядом с ним у печки и глядя на детей, любовавшихся подарками.
– Еще бы мне не помнить! Хороший обычай, и как же ты права, Терезка, что завела его у себя. Когда дети вырастут и столкнутся с тяготами жизни, им будет приятно думать о счастливых минутах Рождества. В чужих краях всегда вспоминается как раз такое, уж я-то знаю. Как ни добр был ко мне мой мастер, но я всегда тянулся душой к дому и думал: «Сидеть бы мне сейчас подле матушки да есть кашу с медом, булочки с маком и горох с капустой, и не нужны мне никакие дорогие яства!»
– Да, это наша истинная еда, – кивнула бабушка. – Только ты забыл еще про разные сушеные фрукты.
– Верно. В Добрушке они зовутся цукатами. Но было и еще кое-что, о чем я всегда вспоминал в сочельник…
– Я знаю, о чем ты толкуешь. Коляды! Здесь их тоже поют, погоди чуток, скоро услышишь! – ответила бабушка, и тут, как по заказу, снаружи запел пастуший рожок.
Сначала прозвучала пастушья песенка, а потом юношеский голос принялся выводить торжественно: «О Рождестве благую весть послал Бог ангела принесть не богачам, не мудрецам, а бедным в поле пастухам!..»
– Ты прав, Кашпар, если б я не слышала этих песен, Рождество не несло бы мне столько веселья и радости, – сказала бабушка со счастливой улыбкой. А когда певец умолк, она вышла к нему и наполнила его сумку щедрыми подношениями.
В День святого Штепана, 26 декабря, мальчики ходили колядовать на мельницу и в дом лесника; если бы они почему-либо туда не отправились, мельничиха бы решила, что стряслось нечто ужасное и сама бы прибежала в Старую Белильню. Ну а Бертик с Франеком колядовали, в свою очередь, у Прошековых.
Миновали рождественские праздники; дети уже ждали Трех Королей[58] и пана учителя, который придет, чтобы написать на их входных дверях имена волхвов. Ну а после Трех Королей пряхи веселились в Долгую ночь. Конечно, в Старой Белильне и на мельнице все происходило иначе, чем в деревне, где молодежь выбирала королеву и короля, где играла музыка, всячески украшались прялки, а король преподносил королеве хлеб-плетенку в виде веретена. Зато в Старой Белильне накрывался богатый стол, собирались пряхи, звучали песни, и все вдосталь ели и пили. Потом раздавались звуки шарманки, и в кухне затевались танцы. Приходили на праздник и Томеш, и мельник с лесничим, и другие соседи, так что танцоров хватало. Правда, кухня была выложена кирпичом, но девушек это не смущало, а если какая из них жалела туфли, то скидывала их и плясала босиком.
– Ну что, бабушка, не тряхнуть ли нам стариной? – весело сказал мельник, выйдя из комнат с солидными гостями в кухню, где праздник был в самом разгаре. Бабушка не могла оставить без присмотра внуков, которые без конца путались под ногами танцоров вместе с Тирлом и Султаном, и потому даже не выходила из кухни.