– Будто склеп, да? – заметил Стив, видя, как медленно и невесело они с ней двигаются. В кои-то веки он и Кэт думали одинаково.
Первый этаж галереи копировал самую крупную пещеру в подземной сети Брикбера – так называемую «Большую палату». Стены и потолок между инсталляциями, выкрашенные в пещерные охру и уголь, образовали темное, кроваво-красное помещение, похожее на женское чрево. Тени давили, усиливая ощущение закрытого каменного пространства.
Щель, из которой Мэтт Халл несколько лет назад забрал несколько сувениров, оказалась лишь окошком заднего вида, выходившим в большую подземную нору, состоявшую из нескольких отдельных пещер: во всех них на протяжении десятков тысяч лет с перерывами обитали различные подвиды человека.
Это было очень важно – одной только своей культурной значимостью изделия этих древних племен, теперь выставленные для публики, опровергали многое из того, что наука знала о первобытных людях. Вся информация о первых колонизаторах Британии теперь пересматривалась от начала и до конца. Репортаж об этом хотел бы написать каждый фрилансер «Л&С», а досталась такая возможность Кэт, и та пыталась убедить себя, что ей повезло.
Вокруг нее по стенам бежало стадо лошадей – длинные и чувственные линии, обозначенные толстыми угольными мазками, передавали стремительность бега. Репродукции наскальной живописи привлекли ее взгляд в первую очередь. Динамики даже негромко воспроизводили крики животных и стук копыт по древней почве Девона.
На красных мордах лошадей застыло выражение ужаса, причиной которого были собаки, гнавшиеся за ними.
В центре изображения находилось горбатое существо с черной мордой неестественной величины – оно возглавляло стаю охотничьих псов, и к нему же доисторический художник желал привлечь взгляд своих зрителей. Существо будто бы бежало на задних лапах или, возможно, подпрыгивало, набрасываясь на лошадь в конце стада, – трудно было сказать.
В глазах на сморщенной морде существа застыло безумие, злобная жажда и идиотический садизм. Эту высеченную в скале морду каждое поколение пещерных жителей снова и снова заботливо подкрашивало красной краской. Изображенный «териантроп» – так назывались подобные существа – приводил археологов в замешательство.
На стенах пещер нашли изображения трех таких химер – диких и странных созданий, смешавших в себе черты человека и животного. Чтобы добраться до зловещих рисунков этих тварей, потребовалось терпеливо копать и просеивать на протяжении четырех лет.
Здесь, в темном помещении, где влажный воздух сотрясали голоса испуганных животных, Кэт не хотелось долго рассматривать изображения. В ее глазах твари с головами шакалов служили воплощением ужаса, таящегося в природном порядке вещей и доведенного до своей чистой, беспримесной и потому пугающей крайности. А природный порядок вещей заключался в бесконечном повторении кровопролития по всему миру.
Кураторы выставки предполагали, что три человеческих силуэта с песьими головами (один – большой и черный как смола, два других – поменьше, отвратительно бледные) – это боги или сверхъестественные существа, в которых, если верить, могли превращаться шаманы. О том, что на самом деле изображали эти рисунки, можно было только догадываться по пережиткам верований людей каменного века и австралийских аборигенов.
«Они думали, что способны общаться с миром духов? – конспектировала Кэт. – У них была своя религия, гораздо старше Библии?»
Тут она сбилась: перед глазами встало постаревшее лицо Мэтта Халла и то, что он недавно рассказал:
«Их лица красные, всегда красные, они несут страх. Морщины, шрамы, грязь. Жуткие раскрашенные лица. Они бьют камни на палках друг о друга, говорят или поют что-то – такой ветер, что все звучит странно и громко. Ветер всегда с ними в темноте, он выходит из земли, а с ним – собаки. Черти. Все время их слышу, чертей. Как они выходят».
Кэт снова сосредоточилась на конспекте и указаниях Стиву: ей нужно было, чтобы он сфотографировал таблички с информацией. Стив не заметил ни задумчивости Кэт, ни неудобства, которое она испытывала, – он видел только то, что находилось перед объективом.
– Страшный малый, – прошептал Стив, когда они добрались до трехмерной модели головы старейшины. – Похож на Шрека, по-моему. Как думаешь?
Сморщенное лицо показалось Кэт очень непривлекательным. В темных деснах не хватало коричневых зубов; с лица, «напудренного» до цвета паприки и окруженного взъерошенными белыми волосами, пялились красные глаза. На коже, пребывавшей в гораздо худшем состоянии, чем у неандерталки на втором этаже, будто остались капли засохшей крови, и черты лица у старейшины были более широкими и плоскими.
«Красные люди».
Несвязный рассказ Мэтта оказался предсказанием. Возможно (задумалась Кэт), угрозы от местных преступников, решивших, что Мэтт Халл с высоты своего полета стал свидетелем наркотрафика, просто ухудшили жуткие фантазии несчастного? Быть может, испуг смешался с впечатлением от артефактов? Мэтт жил рядом с раскопками, а из-за масштаба и стоимости в операции с самого начала участвовали волонтеры из местных, помогавшие осторожно снимать тонны земли с содержимого пещеры. Эти волонтеры, конечно же, видели и наскальную живопись, и погребенных старейшин, которых, как им сказали бы, разрисовывали красным. Население Редхилла было немногочисленным, и местные, без сомнения, сплетничали о выкопанном, а Мэтт что-то слышал. «Толчок».
Кэт снова вернулась к главной теме конспекта.
Бывший вход в «собачью палату» для гиен открыли во время последних раскопок Большой палаты, что дало археологам доступ на более низкий уровень. Трудно представить, но и неандертальцы, и более поздние виды человека жили в пещерах бок о бок с гиенами – делили с ними эту природную бойню во все эпохи своего обитания в ней. Эти крупные твари размером с африканского льва должны были давно вымереть.
В «собачьей яме» наряду с костями лошадей, шерстистых носорогов, бизонов и большерогих оленей (добычей, которую завалили и затащили через расселину в земле) обнаружили и обгрызенные кости людей – поздних жителей пещеры, как и в случае с более старшими неандертальскими останками. Костей было много.
Как показала экспертиза, многие из этих останков грызли зубы гиен в жуткой подземной тьме: растерзав тело, кости разбивали и высасывали питательный мозг.
Но не только это связывало неандертальцев и отвратительные находки, датированные 12 000 г. до н. э. На пресс-конференции в Плимуте и на первой выставке рассказали, что люди ели друг друга так же, как их собачьи господа – своих подданных. Все три периода, что люди населяли пещеры, они словно учились у хищника высшего уровня.
«И я слышу ветер. В пещере – люди вокруг огня. Кругом все черное и красное, по потолку ходят тени… Красные лица, морщины, белые глаза… сумасшедшие глаза, закатываются…
И тут я слышу их – чертей. Они идут в темноте. Это ад? Я каждый раз спрашиваю себя, как просыпаюсь: я вижу во сне ад?
Черти всегда идут к женщине, которая сидит на корточках перед своими детьми в углу, а они, грязные, за нее хватаются. Она ищет выход… Эту женщину с детьми красные люди отдали чертям.
Черти, они как тени, от них огонь гаснет, но все равно их видно. Длинные, ходят на задних ногах. Повсюду в дыму голоса чертей. Камни мокрые – красные и мокрые.
Черти смеются по-человечески и рычат по-собачьи – низко, жутко. Воют, свистят, смеются вместе с ветром…
Детей… они… трясут детей во рту…
Это ад. Я вижу ад каждую ночь».
Когда Мэтт рассказывал Кэт о своих кошмарах, она их живо представляла. Кэт они тоже снились, хотя она почти их не помнила – только размытые красно-черные пятна, бешеные движения и крики. У них с Мэттом Халлом сны были одинаковые.
«Дети. Детский плач». Совершенно всё из того, что описывал Мэтт Халл, пережила и Кэт. Все, что она подавляла в собственном беспокойном сне после пресс-конференции в Плимуте, от рассказа Мэтта просто прояснилось, и все.
Кэт захотелось воды, она стала искать, где бы сесть. Тут Стив выразил неудовольствие учителем шестого класса поблизости – тот неутомимо разглагольствовал перед своими учениками в форменных пиджачках:
– Этому топором в зубы не помешало бы.
– Ш-ш-ш. Пойдем выпьем чего-нибудь.
11
– Вы в порядке? – спросил чей-то голос поблизости. Хелен промокнула нос и глаза салфеткой, которую подавали с кофе. Ее ноги устали, она не спала ночью и скучала по дочери – все это внесло свой вклад, но в первую очередь ее взволновала выставка, причем таким образом, какого Хелен совершенно не ожидала.
Когда она достигла последнего раздела, мысли вернулись к бородатому лицу злого мужчины со шрамом на глазу, которого Хелен повстречала вчера. Страх запечатлел в ее воспоминаниях всё: как мужчина с той фермы кричит на нее, как хрупкая женщина смотрит вслед, как собака подскакивает, оскалив слюнявые клыки, а ее безумные темные глаза наливаются кровью. До сих пор если Хелен и приходилось попадать в стычки, то только со своей строптивой шестилеткой.
Линкольн и его трагическая, необъяснимая гибель. Поэтому Хелен и приехала сюда: чтобы лучше понять его и попрощаться. Ее брат покончил с собой всего через несколько недель после того, как записал те страшные звуки в карьере по соседству с местом, послужившим источником для этой же выставки. «Плач ребенка. Безжалостное журчание воды. Испуганное животное в пространстве, лишенном света». Инстинкты и воображение Хелен искали связи, которые она не могла рационально объяснить. Кроме того, выставка открыла дорогу, столь же необъяснимо ведущую в сон этой ночи. Хелен не помнила, когда еще ее чувства были настолько же сложными.
Чтобы скрыть свои чувства, она стала глотать воду из бутылки и снова обратила внимание на заговорившего с ней молодого мужчину за соседним столом. На шее у мужчины висели черно-красный ремешок с камерой и шнурок с пластиковым бейджем «Пресса».