Да, он терзался все эти годы, а особенно – при последнем предательстве, но Грэм все равно ее бросил и заставил переделывать жизнь без него заново, а на это ушло немало времени. Он нарушил все данные обещания, уничтожил в Кэт доверие к другим, лишил ее способности рожать и психического здоровья.
Но в одном Грэм, похоже, ей услужил: благодаря ему Кэт не выносила никого, кто пытался навязать ей свою волю. Она немедленно начинала ненавидеть всех, кто влезал на периферию ее жизни, присваивал ее пространство, свободу и чувства. По-видимому, у Кэт развилась боязнь обязательств перед партнерами и еще бесконечное отвращение к волевым, амбициозным защитникам своих интересов. Пуганная до смерти ворона и куста боится.
Она просто хотела спокойной, непритязательной жизни на побережье, но вернулась к тому, от чего бежала. Ненависть Кэт к контролю над собой увеличилась, умножилась, унеслась на невиданные доселе высоты. А теперь это оказалась пара сумасшедших кровожадных дегенератов, причастных к убийству и освежеванию ее любовника.
Борода и Платок полностью контролировали Кэт: все, чего она добилась, теперь, по сути, принадлежало им. Они просто так забрали все и могли отнять даже жизнь – биение ее сердца и работа мозга по их воле могли оборваться в любой момент. К чему эти двое, видимо, и стремились: нынешнее положение Кэт было лишь временной задержкой до тех пор, пока ее не уничтожат – продуманно, точно. Они откладывали неизбежное по своим причинам – Кэт не выбирала ни время, ни способ.
К третьему дню Кэт начала себя успокаивать, представляя, как горит ферма Тони Уиллоуза и как ее стражам разбивают красные головы будто яйца.
А еще она представляла, как их всех засасывает в черную расщелину – бездну под грязным полом, о которой Кэт не могла думать больше редкой секунды. Она до сих пор чувствовала вонь того, что обитало в ней.
За эти годы она очень часто представляла, как Грэм умирает, – обычно так начиналось ее утро. Теперь она делала это реже, но в фантазиях он никогда не погибал от ее руки: для своей мести Кэт привлекала воображаемых посредников – автобусы, несчастные случаи, грабителей с ножами. Ее саму тошнило от этих бесплодных мечтаний, как и от мыслей о своих тюремщиках: ее разум получил повреждения – как и в случае с Грэмом, наверняка неизлечимые.
Каким же человеком она теперь стала? И как такой человек может поступить с ближними своими, если представится возможность?
Наконец-то Кэт думала о себе и о том, что может сделать она, – ведь если не выйти из сложившейся ситуации, она умрет, как Стив. Отсюда вставал вопрос: как ей сбежать? Что ей делать?
И на четвертый день Кэт пришла идея, показавшаяся ей перспективной.
25
Резкий холод впивался под кожу ядом, от которого немело все.
Нырнула Хелен глубже, чем рассчитывала, – от холода здесь, казалось, вот-вот слезут с головы кожа и волосы.
Она рухнула в море с грохотом, оглушительно громким под водой. Все тело Хелен покрылось слоем льда, болезненно обжигавшим грудь, выдавливавшим из нее дыхание. Внутренности съежились.
Потом ускорение при падении спало, и в ледяной тьме вокруг воцарилась жуткая тишина.
«Никогда не прыгай в холодную воду».
Не то чтобы у Хелен был выбор.
Она испытывала шок от холода; здесь невольного вдоха будет достаточно, чтобы умереть – утонуть. Температура морской воды различалась в зависимости от слоя: самый верхний днем нагревался от солнца, но он заканчивался чуть выше метра, а дальше температура стремительно падала – только покинешь его, и уже – 17. А в начале лета по ночам и верхнего слоя хватит, чтобы тут же покрыться мурашками. Хелен же только что упала на пару метров в глубину, в черную бездну, где живет паника, от которой задыхаешься, а силы вытекают из тела в воду. Меньше полулитра морской воды в легких хватит, чтобы умереть за три минуты. С широко раскрытыми глазами Хелен нанесла черному холоду удар кулаком.
Она знала, как это работает: нужно постепенно привыкать к холодной воде, заходить по несколько сантиметров зараз и быстро дышать. Хелен плавала уже много лет, и местный бассейн всегда казался ей слишком прохладным. Но в этом черном, как сажа, море она не удивилась бы, если бы наткнулась ногой на айсберг.
«Слишком глубоко.
Слишком глубоко.
Слишком глубоко».
Сигнал тревоги в голове кричал вовсю, от паники в животной части мозга что-то переключилось, рот открылся для вдоха, а сердце стремительно билось, посылая сонарный зов о помощи.
Человек менее опытный тут же щедро вдохнул бы соленой воды, наполнив легкие ледяным ядом. Чем глубже ныряла Хелен, тем сильнее становился нигилистический позыв, будто внутренняя медсестра с готовым шприцем для эвтаназии предлагала проигнорировать крик организма, желавшего жить. «Почему бы не бросить все? – говорила она непропорционально спокойным, но естественным голосом. – Покончи со всем».
Хелен отказалась. В ее мыслях появилось крошечное любопытное личико Вальды, только что проснувшейся поутру. Она вспомнила, как Вальда вытаскивала маму из-под одеяла, заставляла спускаться и смотреть мультики, – Хелен садилась на диван, а Вальда ложилась ей на колени, – и даже услышала ее голосок: «Уже семь минут двадцать пятого?»
У Хелен было несколько секунд – чуть дольше, и она просто раскроет рот, и на этом все закончится. Она расправила пальцы и принялась работать ногами, ориентируясь на пузырьки, которые сама оставила при падении. Они блистали серебром в вечной черноте.
Всю силу воли Хелен бросила на то, чтобы легкие остались пустыми, – и вырвалась из холода. Ее лицо омыл темный воздух, казавшийся на тридцать градусов теплее воды.
Тело, больше не подчинявшееся разуму, тряслось, рот яростно хватал воздух, внутри черепа стоял адский переполох – голова горела детским, животным ужасом. Заглотив достаточно воздуха, который так требовали болевшие легкие, Хелен перевернулась на спину.
Промокнув, ее джинсы скинни и худи отяжелели, став гораздо неудобнее, чем хотелось бы сейчас, но полежать на спине некоторое время Хелен сможет. Дрейфуя в такой позе, она уговаривала себя успокоиться. «Не думай ни о чем, просто успокойся».
На краю сознания в воде ревел мотор лодки, а чей-то голос прокричал:
– Чтоб ты утонула, сука! – рулевой со свиным рылом.
Тонкие силуэты Ричи и Фила смотрели с кормы молча, словно не верили в то, что сейчас сотворили своими руками.
26
Стоит только Кэт броситься ко входной двери, и красные соседи тут же расколют ей череп или перережут горло. Именно этого они и ожидали, именно к этому готовились: что она завопит и побежит к парадному входу.
«Если я ломанусь к двери или окну, они сделают все, чтобы это больше не повторилось».
Они привяжут ее к кровати, и из обычного ее заключение превратится в одиночное с ограничением подвижности. О парадном входе речи не было.
Вечером четвертого дня Кэт несколько часов лелеяла слабую надежду, что исчезновения Мэтта Халла, Стива и Хелен привлекут внимание даже местной полиции, какую бы нехватку кадров, финансирования и усердия она не испытывала.
Также несколько утешала мысль, что Тони Уиллоуз с его «ведуньей» – возможно даже, это и есть Джессика Ашер, о которой говорилось в «Википедии», – взяли на себя слишком много. Если записать количество их жертв цифрами, оно не влезло бы в почтовый индекс[3].
Между всеми жертвами существовали слабые связи, и, если Кэт упадет с прибрежной тропы спустя всего пару дней после своего бойфренда, последовав еще за двумя людьми, с которыми недавно взаимодействовала – Мэттом Халлом и Хелен Браун, настолько большое скопление случайных смертей и предполагаемых самоубийств окажется слишком подозрительным. Такой риск Тони и Джесс вряд ли себе позволят – поэтому сейчас мертвая Кэт представляла большую опасность, чем живая.
Им нужно было, чтобы она солгала родителям Стива и полиции, выведя их на ложный след; загадка состояла в том, как долго будет откладываться казнь. Интуиция Кэт говорила, что не очень.
Она находилась в заключении у двух фанатиков безумной и кровожадной идеи, но Платок была уже очень стара и, судя по платку, страдала серьезными проблемами со здоровьем. Кэт считала, что смогла бы с ней при необходимости расправиться. Против Бороды, с другой стороны, она никогда бы не выстояла – этот безмозглый силач, если и не смотрел на Кэт, всегда находился в нескольких шагах от парадной двери, никогда не мылся и на памяти Кэт никогда не ходил в туалет с закрытой дверью, если Кэт не спала. Его ей никогда не перебороть.
Открыть окно и закричать «Пожар!» она тоже не могла: эти двое заперли окна и конфисковали маленькие металлические ключики от них. Кэт в любом случае не успела бы это сделать, к тому же ее единственная соседка возрастом под девяносто была полуглухой. Сбежать она сможет, только если сначала расправится со своими врагами внутри дома, – от этой мысли у Кэт начинала кружиться голова.
Она перебирала в уме потенциальное оружие – без оружия тут было не обойтись, рук и ног ни за что не хватит. В пределах досягаемости оставались пинцет, фен, выпрямители для волос, хрустальная чаша с засушенными лепестками цветов… и тут она вспомнила про баллончик.
Однажды ей пришлось несколько дней проработать в Германии, в Гамбурге, и там Кэт купила оружие, в Британии незаконное, – небольшой предмет, предназначенный для самозащиты женщин, которым не повезло столкнуться с насильниками. Оружие представляло собой небольшой желтый металлический флакон с перцовым спреем, холодный на ощупь, размером примерно с тюбик помады. Кэт протащила его с собой в Лондон, спрятав среди вещей в багажнике машины.
В то время две знакомые Кэт как раз подверглись нападению мужчин: одна в такси, другая на автобусной остановке, – и она постоянно думала о самозащите. Но баллончик ей испытать не довелось, и она иногда на несколько лет забывала, что он у нее вообще есть, и находила небольшой металлический цилиндр, лишь когда переставляла вещи, убиралась или переезжала. Однако Кэт и не выбросила его – «на всякий случай». Значит, он до сих пор где-то здесь, в доме.