– Виля, опять ты с этим «резать»?!
– Вася, но она же такая маленькая. – Всхлипывая и трясясь всем телом, Виолетта прижалась к мужу.
– Виля, успокойся. Все будет хорошо, – Орлов погладил жену по голове и спине, – пожалуйста, возьми себя в руки и иди к Машеньке. Она там одна сидит.
Скажи мне честно, – жена чуть отстранилась от него и посмотрела в лицо заплаканными глазами, – ты не боишься оперировать собственную дочь?
– Боюсь! Очень боюсь! Не меньше тебя! Но другого выхода нет.
– Иваныч, что определился? – участливо поинтересовался доктор Вяземский, когда Орлов зашел в диспетчерскую «скорой» и попросил собрать операционную бригаду.
– Определился, буду оперировать.
– Буду?! – Вяземский даже соскочил с дивана, где до этого так удобно сидел, читая какую-то пухлую книгу в потертом переплете. – Ты хочешь сказать, что ты сам будешь оперировать свою Машу?
– Да, Михалыч, буду сам оперировать.
– Погоди, ты же знаешь нашу медицинскую присказку: «Бойся рыжих и своих».
– Знаю, но у меня нет выбора. Те из хирургов, кому бы я мог доверить свою дочу, к огромному сожалению, в отпуске.
– А как же Греков? Он же тут, в городе. Давай его привезем?
– Ни в коем случае! Лева сейчас кривой как турецкая сабля.
– А, может, и не кривой?
– Тогда безнадежно больной. Он вчера прилично поддал. Все, Михалыч, вопрос решен. Я иду в хирургию.
– Что от меня надо?
– Проконтролируй, пожалуйста, чтоб как можно скорей доставили операционную бригаду: анестезиолога, анестезистку, операционную сестру и операционную санитарку.
– А тебе кого в ассистенты-то привести?
– Никого не нужно. Вдвоем с сестрой прооперирую.
– Иваныч, давай хоть Платова из кровати выдернем. Тут такое дело, а он дрыхнет.
– Пускай дрыхнет. Это моя дочь, а он трое суток нормально не спал. Пускай хорошенько выспится, завтра, – тут Орлов поднял глаза на часы, висевшие на стене диспетчерской, показывавшие две минуты первого, и поправился, – вернее, уже сегодня, нам потребуется его свежая голова.
– Так ты тоже трое суток оперировал? Как же ты?
– Ну, значит, мне не повезло, – устало развел руками Василий Яковлевич. – Пускай хоть один из нас сегодня на работе будет огурцом.
Работники «скорой помощи», отвечавшие за сбор операционной бригады в ночное время сработали на «отлично»: через двадцать минут все были на месте. Машеньку с мамой поместили в отдельную двухместную палату. Но Виолетта категорически отказалась занимать вторую койку. Так и осталась лежать рядом с дочкой, прижав ее к себе. Машенька не проявляла видимого беспокойства, принимая все происходящее как должное..
– Мама, а папа тут работает?
– Тут, – еле выдавила из себя Виолетта.
– Он тут людей оперирует?
– Оперирует.
– И меня тоже сейчас прооперирует?
Мама не смогла ответить – соленые слезы душили и текли по щекам, и лились на футболку. В палате царил полумрак, и Машенька не сразу заметила мамино состояние. Несколько горячих слезинок упало на лицо девочки, и она удивленно произнесла:
– Ты что, плачешь?
– Нет.
– Но оно соленое! Это слезы! Мама, по-моему, ты плачешь?
– Тебе показалось. Мне тут в глаз что-то попало.
– Мама, не плачь, папа хороший хирург. Он сделает все замечательно. – Девочка взяла висевшее в изголовье на дужке кровати полотенце и стала вытирать им мамино лицо.
– Да, папа хороший хирург, – вздохнула Виолетта и с благодарностью посмотрела на свою мужественную дочь.
Минут через пять двери в палату широко распахнулись. И Машенька увидела, как ее папа, уже в синей медицинской робе и в синем колпаке толкает перед собой каталку, накрытую белой, пахнущей чем-то вкусным, большущей простыней.
– Ну, что, девочки, не заскучали? – наигранно бодрым голосом спросил папа.
– Папа, папа, ты, где был?
– Я переодевался, готовился.
– Уже пора? Может, еще посидим? – упавшим голосом спросила Виолетта, с надеждой посмотрев на решительно настроенного мужа.
– Девчонки, привет! Все будет хорошо! Раньше сядешь – раньше выйдешь! – громко сказал из-за спины грубоватый мужской голос.
Виолетта узнала Семена Игоревича Топоркова – анестезиолога. Он был лет на пять старше ее мужа, но они дружили семьями, и Виолетта даже приятельствовала с его женой Ниной. А их младшая дочка Вера ходила в садик в одну группу с Машенькой.
– О-о, дядя Семен! И вы здесь? – улыбнулась девочка, приподнимаясь на кровати. – Смотрю, папа всех собрал.
– Разумеется, кто же тебе еще, кроме меня, даст наркоз? – Семен Игоревич оттеснил Орлова в сторону, подошел к кровати и сел возле нее на корточки. – Ты давно ела, пила?
– Да ничего она не ела и не пила, – усталым голосом за дочь ответила мама.
– Тогда дайте, я ее осмотрю, послушаю. После пускай сходит посикать. – Анестезиолог склонился над девочкой. – Ты в туалет хочешь?
– Не знаю, – пожала плечами Виолетта и посмотрела на маму.
– Ты не на маму смотри, а сама подумай. Сейчас я тебя усыплю, а ты описаешься, что твой Степашка скажет? – Топорков кивнул в сторону зажатого между мамой и дочкой плюшевого зайку.
– Он не Степашка! Он – Филя!
– Ах, извини! Филя! Ты хочешь, чтоб твой Филя смеялся над Машенькой, говорил: ой, она описалась.
– Ладно, я схожу в туалет. Где он тут у вас?
Анестезиолог осмотрел Машеньку, выслушал фонендоскопом грудную клетку, ощупал горло и попросил высунуть язык. Закончив осмотр, посторонился, дал пройти маме и дочке в дамскую комнату. Когда они вышли из палаты, повернулся к стоящему у каталки Орлову:
– Иваныч, ты как?
– Нормально, – грустно ответил Орлов.
– Не боишься?
– Есть маленько?
– Да-а-а, дела. Ничего, я буду рядом. Дам наркоз в лучшем виде.
Когда женская половина семьи Орловых вернулась в палату, Машеньку раздели до трусиков, и она сама, с кряхтением, поддерживая животик, залезла на каталку. Василий Яковлевич накрыл ее простыней, подложил под голову подушку и начал выруливать в коридор.
– Подождите! Филю забыли! – закричала девочка, присев на каталке.
Доктора переглянулись между собой, и папа передал Машеньке точно в руки забытого на кровати плюшевого зайку. Девочка крепко прижала к себе Филю, тяжело вздохнула и закрыла глаза. Взявшись за ручки каталки почти одновременно они, молча, медленно покатили девочку прямо по коридору к дверям, ведущим в операционную. Виолетта тихо сползала по стене на пол и, не глядя, плюхнувшись прямо на покрытый серым линолеумом пол, зашлась в беззвучном плаче.
– Ну, будет, будет, – погладила ее по плечу дежурная медсестра Наталья Петровна, что вы так убиваетесь. – Ваш муж отличный хирург. Сколько он уже этих самых операций сделал, сколько деток спас. И все без осложнений, слава богу. Он и мою внучку в прошлом году оперировал, все замечательно. Дай Бог ему здоровья! Встаньте с пола, простудитесь! Пойдемте лучше в палату, сядете на кровать.
– Но она же еще такая маленькая, – всхлипнула Виолетта, усаживаясь на кровать, поддерживаемая с боков отзывчивой медсестрой.
Когда Машеньку вкатили в операционную, и каталка остановилась перед операционным столом, тут девочка и открыла глаза и сразу же зажмурилась вновь. Так ярко и ослепительно показалось ей внутри этой загадочной и пугающей комнаты. Чистый холодный свет, отражаясь от многочисленных кубиков белого кафеля, которым были обложены стены операционной, заставлял цепенеть и приводил в трепет. Девочка впервые за этот долгий вечер по-настоящему растерялась.
– Не бойся, Машенька, – пришел ей на помощь приятный женский голос.
Она медленно открыла глаза, свет уже не так сильно бил в лицо, и девочка увидела склонившуюся над собой незнакомую женщину в белом колпаке и медицинской маске. Были видны только ее добрые серые глаза и пушистые брови.
– А где папа? – растерянно, спросила девочка, продолжая сжимать зайку и боязливо оглядываясь по сторонам.
Но папы нигде не было видно. Только эта добрая тетя возле нее, дядя Семен, колдовавший возле какого-то аппарата и еще одна тетя в белом и в маске, что-то перебиравшая на небольшом столике возле огромного, в рост человека окна.
– А папа моет руки, он сейчас придет. А ты пока перелазь вот на этот стол. – Только сейчас девочка заметила длинный и блестящий стол, похожий на каталку без ручек.
– А что, папа руки запачкал, чего он их моет? – поинтересовалась Машенька, укладываясь спиной на операционный стол.
– Запачкал, поросенок, – подмигнул ей подошедший дядя Семен.
– Мой папа не поросенок, – надула губки девочка.
– Хорошо, хорошо, не поросенок, – согласился дядя Семен. – Сейчас он придет. А ты пока отдай Филю тете Марине, – он кивнул на добрую медсестру в маске, и подыши вот в эту масочку. Там сейчас вкусным запахнет.
Анестезиолог поднес к лицу Машеньки некую штуку, похожую на виденный ею раньше респиратор, в котором рабочие красили забор возле их детского садика. От штуки шел толстый ребристый шланг куда-то в сторону дяди Семена. Машенька приподнялась на локтях, чтоб проследить весь путь странного шланга, но дядя Семен положил ей на грудь свою большую волосатую руку и тихо сказал:
– Все, Машуля, дыши маской.
Девочка легла обратно на стол, похожая на респиратор маска плотно облегала ее лицо, и сладковатый незнакомый запах стал наполнять ее носик. Кто-то аккуратно вытащил Филю из ее слабеющих рук. Машенька попыталась воспротивиться этому. Попыталась приподняться и открыть глазки. Но руки уже не слушали ее, а глазки не захотели открываться. Она погрузилась в глубокий и ровный сон.
– Василий Яковлевич, пациент спит, – ровным голосом сообщил вошедшему в операционную хирургу анестезиолог. – Можете оперировать.
– Да, да, – закивал Орлов, всовывая намытые руки в просторные рукава стерильного хирургического халата, – спасибо.
– Даю обработать. Спирт, – сообщила операционная сестра, привычно дав в руки хирурга корнцанг с зажатым на конце влажным тампоном.