– Что вы, юноша, – улыбнулся в усы Любомиров, – как я вам могу запретить становиться мастером своего дела. Нет, конечно. Я вам просто даю дружеский совет: основные наиболее часто выполняемые операции выполнять не на трупах.
– Но как же так, ведь я еще толком не умею оперировать и сразу буду браться за живых пациентов?!
– Игнат, я в твои годы тоже так думал: вначале нужно научиться оперировать на трупах, а после уже и за живых людей браться. Если бы не война. Я же на фронт попал почти сразу после института. Тогда пять лет учились. Я же тоже Первый мед заканчивал, только в Москве. Сколько великих людей нам преподавало, – с чувством глубокого уважения произнес Иван Мефодьевич. К примеру, заведующий кафедрой факультетской хирургии у нас был сам Бурденко.
– Тот самый?! – не скрывая своего волнения, спросил молодой хирург.
– Да, тот самый, – согласно кивнул Любомиров, – Николай Нилович. Я ему лично экзамен сдавал. Почти весь наш курс после выпуска сразу отправился на фронт. Как говорится, с корабля на бал. В августе сорок первого я уже был под Киевом в составе медсанбата пятой кавалерийской дивизии. Что там творилось, в двух словах не расскажешь, да и ни к чему об этом сейчас.
– Так вы и в окружении были?
– Довелось, чудом тогда вышли к своим. Там такая мясорубка была… – Старый хирург сглотнул предательски подступивший комок к горлу и на несколько минут задумался.
– Иван Мефодьевич, с вами все в порядке?
– Да-да, не обращай внимание. Война, будь она не ладна. Но я не про войну хотел сейчас рассказать, вернее про нее, подлую, но с медицинской точки зрения. Там был просто колоссальный опыт хирургической работы. Раненых было так много, шел такой огромный поток, что мы не спали по несколько суток. Кряду. Работали на пределе человеческих возможностей и все это под обстрелами артиллерии и бомбежками с самолетов.
– Вот досталось вам.
– Досталось, но мы были молоды и полны неугасаемой энергии. Я тогда для себя сразу сделал важный вывод, что если бы я практиковался на трупах, то вряд ли из меня вышел бы хороший хирург. Живая плоть – материя совсем иного рода. Бывало, видишь, у раненого из щеки торчит маленький осколочек. У трупа что? Раз и вытянул. А у живого? Только пошевелил, а тут такое профузное кровотечение начинается. Повреждена веточка лицевой артерии. А на мертвом теле она спавшаяся, можно и не заметить.
– Так можно же предугадать, что артерия повреждена, если осколок в ее проекции сидит, – с видом знатока анатомии заметил Игнат.
– Так-то оно так, – согласно кивнул Любомиров, – только когда идет такой гигантский поток раненых, причем беспрерывный, то начинаешь делать все на автомате. На уровне рефлексов, хирургических рефлексов. А они у меня, увы, были выработаны на трупах. Все приходит с опытом, а на это нужно время. Поэтому лучше учиться на чужих ошибках, нежели исправлять свои.
Багров внимательно посмотрел на своего заведующего. Он работал с ним бок о бок почти месяц, а вот хорошенько рассмотрел только сейчас. Игнат почему-то считал Любомирова уже глубоким стариком. Хотя это естественно: когда тебе только двадцать три, то все люди, кто старше тебя в два раза, уже кажутся пожилыми, а уж кому за пятьдесят, так и просто почтенные старцы.
Вот сейчас он пристально разглядывал своего заведующего. Ему, вероятно, немногим чуть за пятьдесят. Невысокого, ниже среднего роста, крепкий, подвижный, с простым, открытым лицом с живыми проницательными глазами цвета ясного неба, он невольно вызывал уважение. Хотя явно проигрывал в росте своему собеседнику.
Доктор Багров – высокий широкоплечий брюнет с волевым подбородком с глубокой ямочкой посередине и медальным профилем всегда приковывал женский взор. А его карие глаза с длинными ресницами просто зачаровывали женскую половину отделения.
Коротко стриженные пшеничного цвета волосы заведующего, сильно посеребренные у висков и знаменитые густые усы, конечно, старили его, но не настолько, чтоб записать в совсем уже пожилого человека. Иван Мефодьевич, при ближайшем рассмотрении, еще ух какой!
Игнат быстро скользнул глазами по рукам хирурга. Небольшие, с ровно подстриженными ногтями на красивых сильных пальцах, они лежали на крышке стола, за которым они тогда сидели, и время от времени их владелец постукивал подушечками. С виду обычные руки, но Игнат уже успел наблюдать их в работе. Ни одного лишнего движения. Все ловко и по делу. Любомиров оперировал так виртуозно, словно профессиональный музыкант водил смычком по скрипке, взывая к жизни чарующие звуки. Выходит, он достиг таких высот не в секционном зале.
Помнится, они еще тогда долго разговаривали с заведующим. Тот успел поведать о своих не простых случаях на фронте. И еще бы, наверное, проговорили, но привезли тяжелого больного с желудочным кровотечением, и они вдвоем спустились в приемный покой.
Разумеется, потом было еще немало бесед и рассказов. Но вот этот самый первый день их, так сказать, более тесного знакомства Ильич запомнил на всю жизнь.
Не сразу, но Игнату Ильичу удалось убедиться в правоте слов своего старшего товарища. Он еще пару месяцев после их разговора продолжал тайком бегать после основной работы в морг и отрабатывал резекцию кишки. Так хотелось ему блеснуть мастерством перед заведующим, что продолжил терзать холодную плоть втайне от шефа. Вернее, он думал, что его отлучки в морг останутся незамеченными. Мудрый Иван Мефодьевич все знал, но делал вид, что не догадывается. Настоящий заведующий всегда в курсе, что происходит у него в отделении и чем занимаются его сотрудники, даже если он в отпуске или в командировке.
Недели через две после их этого памятного разговора Любомиров доверил молодому хирургу самостоятельно удалить ущемленный в паховой грыже участок кишки, признанный нежизнеспособным. Весьма довольный Игнат уверенно начал операцию. Ловко мобилизовал намеченный к удалению фрагмент кишки. Ведь сколько раз в морге он уже проделывал данный этап, доведя свои действия едва ли не до автоматизма. Окрыленный успехом он не сразу заметил, как в брыжейке кишки начала надуваться гематома. Еще не успел до конца осознать полученное осложнение, как Любомиров тактично перехватил инициативу в свои руки.
Теперь оставалось только со стороны смотреть, как ловко он исправляет его, Игната Багрова, ошибку. Через двадцать минут операция благополучно завершилась. И все облегченно вздохнули.
– Не понимаю, как такое могло получиться? – начал оправдываться Игнат, когда они вместе с Любомировым вышли из операционной. – Я же все делал правильно. Как появилась эта гематома? Ума не приложу?
– Да, мой юный друг, вы все сделали верно, – чуть ухмыльнулся в усы Иван Мефодьевич. – За исключением одного: вы не учли, что это живая кишка. Живая. А она, как известно, отлично кровоснабжается. Вы привыкли к неживой ткани. Там сосуды не несут кровь. Поэтому небольшой прокол иглой остается и не заметным, и безнаказанным. А тут чуть ткнул иглой не туда и попал прямиком в артерию. Вот тебе и гематома со спичечный коробок, вот и…
– Я все понял, – Игнат остановил Любомирова, подняв правую руку и опустив глаза в пол, – пожалуйста, не продолжайте.
Заведующий чуть улыбнулся и не стал читать нотации, а провел по своим усам рукой и пошел дальше по своим важным делам. С той поры Ильич больше в морг для отработки оперативных навыков не ходил.
Уже давно нет Ивана Мефодьевича, он умер от второго инфаркта, не дожив трех дней до своего шестидесятилетия. Уже давно сам Игнат Ильич заведующий отделением и обучил не одного молодого хирурга. Но тот урок, преподанный ему тактично и ненавязчиво, он запомнил на всю жизнь. Запомнил и всю дальнейшую жизнь следовал заветам фронтового хирурга.
Интересное дело: оставив работу в морге и начав оперировать живых людей, естественно, под чутким руководством Любомирова, он в кратчайшие сроки значительно повысил и преумножил свое мастерство. Уже через полгода заведующий доверял ему самостоятельно выполнять несложные операции без своего присутствия в операционной.
Причем первый раз Игнат чуть не обиделся. Шла операция по удалению аппендицита. Багров оперировал, а приехавший на год позже него хирург Миша Дягилев, ассистировал. Любомиров стоял сзади и молча взирал на происходящее, глядя в операционную рану через плечо Игната. В какой-то момент Багрову показалось, что он не сможет вывести отросток в рану до того тот был весь замурован в спайках. Он все ждал мудрого совета от заведующего, но, не дождавшись, догадался продлить операционный разрез к низу. После чего аппендикс легко выделился из спаек и был благополучно удален.
Закончив, Игнат облегченно вздохнул и обернулся, чтоб выслушать замечания. К своему удивлению, за спиной никто не стоял.
– А он еще в самом начале ушел, – подтвердила страшную догадку операционная сестра, увидав растерянное лицо молодого хирурга.
– Еще в самом начале ушел, – мысленно повторил Игнат ее слова, и внутри все оборвалось.
Выходит, он полчаса оперировал без всякого присмотра. Все, что он делал, делал совсем, совсем самостоятельно. Вскоре неприятный холодок сменился растекающейся по лицу красной краской недовольства. Багров был не на шутку возмущен: Любомиров взял и просто бросил его одного в операционной, оставив наедине с больным. А если бы что-то да произошло?
Однако, поостыв, он устыдился собственных мыслей. Ведь и ребенка когда-то отрывают от мамкиной груди. А сколько можно с ним нянчиться? Вскоре Иван Мефодьевич и вовсе перестал стоять за спиной и заходить в операционную, когда шла обычная, рядовая операция в исполнении Игната Багрова.
– Нужно учиться самому принимать важные решения, а не надеяться на дядю! – говорил ему Любомиров. – В клиниках, где работают профессора и доценты клиническое мышление врача сильно страдает. Он зажат их авторитетом. Ему, бедному, некогда самому подумать. Да, и не дают ему думать и шагу ступить не дозволяют. Чуть зашел в тупик, сразу собирают консилиум. И как старшие решат, так доктор и поступит.