Во второй комнате организовали перевязочную, там же хранились и небольшой запас инструментов, перевязочного материала и установлен сухожаровой шкаф для стерилизации. Третья комната использовалась как склад. В ней, кстати, и обнаружили операционный стол. Четвертая комната пустовала. Она открывалась очень редко. В ней жили вновь прибывшие медики, пока не получат свое жилье. И Марина там провела почти месяц, пока ее не поселили на квартиру к глухой бабе Нюре, когда от нее съехала предыдущая жиличка – учительница музыки в местной школе. Та вышла замуж и уехала с мужем. Вот в эту, четвертую комнату и поместили несчастного Петьку на заправленную солдатским одеялом железную кровать.
Из перевязочной вынесли скрипучую, крытую облезлым дерматином механическую кушетку и стулья. Разложили переносной операционный стол, подкатили к нему имевшуюся в наличии небольшую бестеневую лампу. Из прикроватных столиков устроили подставку под инструменты и портативный наркозный аппарат. К проведению операции все приготовлено.
Через полчаса Щедрый и Петрович намыли руки, дважды обработали их спиртом и надели стерильные хирургические халаты, взятые с собой запасливой Жанной. Доктор Бойко залил в наркозный аппарат фторотан и поднес маску к замершему без движения Петьке. Через три минуты Жанна протянула Петровичу корнцанг с зажатым на конце марлевым тампоном, смоченным в растворе йодопирона.
– Ну, Петрович, обрабатывай операционное поле!
Еще через пять минут она привычным движением вложила в руку хирурга играющий в свете бестеневой лампы синеватыми искрами острейший скальпель. И доктор Щедрый одним точным движением умело рассек обильно смазанную йодопироном переднюю брюшную стенку эвенка.
Операция, как в таких случаях говорят, прошла успешно. Благодаря активным действиям местного фельдшера: введение зонда в желудок и антибактериальная терапия, перитонит развивался медленно и, выпота в животе оказалось не очень много. Язва оказалась не таких больших размеров, как думали, и располагалась на передней стенке органа. Но из-за того, что она была довольно твердая, ушивать ее не стали, а просто иссекли, ромбовидно очертя края в пределах здоровых тканей и после сшили поперечно оси органа направлении.
– По методу Джадда, – со знанием дела произнес Михаил Федорович, – выкидывая в тазик иссеченную ромбиком язву.
– Кажется, эту методику нужно дополнять стволовой ваготомией, пересечь оба блуждающих нерва тотчас под диафрагмой. Или я не прав? – заглянул в операционную рану анестезиолог.
– Прав, только как он после этого жить станет, если я сейчас пересеку эти нервы. Ведь они, кроме желудка, еще и другие органы иннервируют.
– Но другие люди как-то же живут. Насколько я понимаю, после пересечения этих нервов прекращается выработка соляной кислоты в желудке и больше нет прецедента для последующего образования язвы.
– В общих чертах, – ухмыльнулся Щедрый, заканчивая накладывать второй ряд швов на рану двенадцатиперстной кишки. – На самом деле там все гораздо сложней. Осложнения после стволовой ваготомии наступают не так уж и редко. Самое распространенное – это парез желудка. Когда пища из него нормально не эвакуируется, и желудок растягивается как бурдюк. Ты бы вот хотел, чтоб тебе пересекли блуждающие нервы? – Михаил Иванович оторвался от пациента и с усмешкой посмотрел на друга.
– Миша, что за дрянь ты говоришь, – насупился Бойко, – как язык-то у тебя только поворачивается такое мне предлагать?
– Ну, ты же не стесняешься предложить мне пересечь блуждающие нервы больному Слепцову.
– Не я же придумал эти странные операции, – обиженно пробурчал Аркадий Данилович, – раз придумали, значит так надо.
– Когда придумывали эти операции, то не предполагали, какие после них могут возникнуть тяжелые последствия.
– Так зачем же ты тогда ее делаешь?
– Я делаю, но не все. Сама идея отличная: иссечь язву в виде ромба, а после сшить, вот как сейчас сшил оставшуюся после иссечения язвы рану – поперек оси кишки. Этим мы сразу убили двух зайцев: и язву с дыркой убрали, и расширили просвет органа, чтоб не суживался в момент заживления и рубцевания раны. А пересекать нервы не стану. Это уже анахронизм в медицине. Многие прогрессивные хирурги от нее начали отказываться и правильно поступают.
– Да, но ты-то не прогрессивный хирург, возглавляющий ведущую клинику, а всего лишь врач санитарной авиации, и тебе обязательно влетит за такую самодеятельность.
– А с чего мне должно влететь?
– Как с чего? Ты же не до конца выполнил утвержденный ход операции. Приедут проверяющие, посмотрят протокол этой твоей операции и сразу возникнут неприятные вопросы.
– Не возникнут, – сухо ответил Щедрый, устанавливая в живот дренажную трубку, – я не стану писать во вред себе.
– То есть пойдешь на заведомый подлог?
– Аркаша, все просто: отражу в протоколе операции, что имела место язва выходного отдела желудка. А при ней, как известно, не обязательно выполнять ваготомию. И какой тут, простите, подлог? Подлог – это когда ты сделал и не записал. Вот если бы я произвел ваготомию и не занес ее выполнение в протокол, тогда это подлог. А если я ее на самом деле не делал, то для чего мне ее вносить в протокол?
– Да, но ведь ты сам сказал, что у этого больного язва двенадцатиперстной кишки, двенадцатиперстной! А в таком случае надо пересекать блуждающие нервы.
– Вот, смотри сюда: выходной отдел желудка совсем рядом, в каких-то паре сантиметрах от двенадцатиперстной кишки. Мог я, в конце концов, не разобраться в тканях?
– Ты, – анестезиолог смерил хирурга долгим приценивающимся взглядом, – ты не мог?
– Доктор, шли бы вы уже занимались своим непосредственным делом, – не выдержал Петрович этих препираний и недовольно покосился на Бойко, – отвлекаете же хирурга от операции. Сменили бы вон уже Лену, та бедная устала маску держать.
– Ничего я не устала, – вздрогнула анестезистка, удерживавшая на лице Петьки наркозную маску, вы бы лучше за собой смотрели: у вас сейчас вон тот короткий зажим на пол упадет, а вы не видите. Вон, он почти скатился с живота больного.
Аркадий Данилович ничего не ответил Боткину, а лишь с шумом выдохнул из себя воздух и быстро отошел от операционного стола. С Петровичем он спорить не решился, себе дороже: востер на язык полный тезка доктора Боткина. Операция продолжалась в прежнем ключе, и через полчаса Михаил Федорович наложил последний шов на кожу.
Все обрадовались счастливому финалу и принялись поздравлять друг друга. Больше всех, конечно, радовалась жена больного заплаканная Ольга, так всю операцию простоявшая под ее окнами. Теперь не придется думать, как возвращать долг колхозу. Ее муж, Коля, поначалу приуныл, когда Петрович беззаботно так сообщил ему, что никаких камней в желчном пузыре они у Петьки не обнаружили.
– Ошибся твой хирург, ошибся, – похлопал Петрович по плечу предприимчивого Петькиного родственника.
– Как ошибся? Он же говорил, что есть? – растерялся Коля.
– Ты, наверное, не так понял, – подмигнул ему Петрович, – хирург предположил наличие камней в желчном пузыре и предложил обследоваться в условиях областной больницы.
– Возможно, и предположил, – грустно согласился Коля, – я, честно сказать, всего и не припомню. Давно было дело. Посовещавшись с Ольгой, Коля незаметно отбыл к себе в стойбище. А что ему тут теперь делать? Ольга осталась. Сказала, что будет спать на полу рядом с мужем. Переубедить ее не удалось.
Когда Петрович с Михаилом Федоровичем вышли на улицу, солнце клонилось к закату. Начали сгущаться сумерки, жара спала, дышать стало легче. Но появились вездесущие комары. Тут они были какие-то крупные, рыжие и все, как на подбор, злющие-презлющие, так и норовили укусить зазевавшихся медиков. Местные жители, что толпились вокруг больницы, похоже, их не замечали.
– Марина, думаю, нам нет нужды забирать Слепцова с собой, – первым начал разговор, сидящий на ступеньках амбулатории Михаил Федорович, когда девушка подошла к нему. – Во-первых, он не такой тяжелый, как могло показаться на первый взгляд. Если бы не ваша самая активная помощь, то исход мог быть другим. И второе, сам больной категорически отказывается лететь в город. В принципе он прав: как ему потом возвращаться? Прямого сообщения с вашим поселком нет. Придется добираться домой на перекладных, а это и накладно, и тяжело для больного, перенесшего такую операцию.
– Вы хотите его оставить на меня? – побледнела девушка.
– Да, а почему бы и нет? Вы грамотный фельдшер, а в послеоперационном уходе ничего сложного не предвидится. Делать уколы и менять повязки. Когда удалить дренажи я вам подскажу, а как снять швы покажу прямо сегодня. Швы, надеюсь, снимете сами? Если что-то не ясно, я дам вам свой домашний телефон – звоните в любое время дня и ночи.
– Ой, правда? – просветлела ликом Марина, вам можно будет звонить, когда захочу?
– Ну-у, – чуть замялся Щедрый, – в пределах разумного.
– Ой, тогда я согласна, – захлопала в ладоши Марина, – показывайте, как убирать дренажи и делать перевязки. Щедрый оглянулся и посмотрел вокруг, не видать где Жанны? Ей бы точно не понравилось, что он дал Марине свой домашний телефон.
Как прошло празднование окончания операции, а заодно и проводы операционной бригады в обратную дорогу, Петрович помнил весьма смутно. Местные жители оказали самое радушное гостеприимство: русская баня, домашний самогон, который лился рекой, жареная, вареная, копченая оленина вкупе с другими дарами тайги и огорода, вот далеко не полный перечень ночного мероприятия, завершившегося уже под утро.
Рассказывать подробности по этическим соображениям мы не станем, хотя Петрович и озвучил их в мельчайших подробностях. Обладающий достаточным воображением читатель сам сможет домыслить сценарий ночного возлияния. Основные составляющие известны: глухая деревня, тайга, благодарные жители, много самогона и вкусной еды, красивые и жаждущие любви девушки…
Пробуждение для наших героев ознаменовалось жарким, душным полднем, больной головой, сухостью во рту, мятым, непрезентабельным видом. Где кто спал – осталось тайной за семью печатями. Собравшись за огромным столом, выставленным прямо во дворе дома хлебосольного председателя поссовета Петра Петровича, члены операционной бригады с трудом ворочали языками и стыдливо смотрели друг на друга. Видимо, праздник удался.