ют врачам. Проблема с кадрами – здесь весьма насущный вопрос. Бедным анестезиологам приходится все делать самим, включая и переливания крови. Хотя, это против всех современных правил ведения наркоза. Врача – трансфузиолога так и не заманили в больницу коротким рублем.
Незаметным движением выбросив удаленный орган в стоящий рядом алюминиевый тазик, Денисов скользнул взглядом на висевшие напротив него на сияющей безукоризненной чистотой кафельной стене круглые часы: 21–03, и громко нарушил тишину:
– Коллеги, поздравляю, мы пересекли экватор.
– Какой экватор? – нахмурилась Галина, операционная медсестра, не спускавшая глаз с операционного поля.
– Экватор дежурства, – весело отозвался хирург, разминая затекшую спину, поворотами вправо – влево. – Половину вахты уже отстояли.
– Вы все шутите, – улыбнулась она в ответ.
– Так, а что, плакать что ли? Все замечательно: кровотечение остановили, кровопотеря восполняется, больной орган удалили. Сейчас сошьем между собой, что осталось, и полный порядок.
– А там еще кого-нибудь подвезут, – обреченно вздохнула операционная медсестра.
– Привезут, так спасем! Мы же врачи, мы на это учились.
– Да, Федор Иваныч, с вами не соскучишься.
– И без работы не останешься, – улыбнулся ассистировавший Денисову гинеколог Лев Семенович.
– По мне, лучше в операционной жизнь кому спасти, чем свою собственную портить в общении с неадекватными родственниками.
Через час Денисов закрыл стерильной наклейкой операционную рану, разогнул спину и оторвался от стола. Тут только почувствовал, как помимо спины, затекли еще простоявшие два часа без движения, ставшие сразу чужими ноги. Скинув окровавленные халат и полиэтиленовый фартук в кучу грязного белья, он плюхнулся на пустующий стул анестезиолога и в блаженстве вытянул негнущиеся конечности. Да, что-то стал сдавать в последнее время. Лет двадцать назад даже бы и не заметил, какое-то там двухчасовое стояние у операционного стола. А сейчас все прямо гудит и ноет. И что обидно, ну никак вот не ожидал от себя такого подвоха. Думал, что здоровья надолго хватит. Недаром утверждают, что хирурги живут меньше других представителей различных специальностей.
– Что, уже все закончили? – Денисов услышал рядом с собой энергичный голос Виталика, прервавшего его философские рассуждения. – А я только-только вот всех внизу раскидал. Сорок человек уже обратилось в приемный покой. Пятерых госпитализировал, не считая этого. – Березов кивнул на лежащего на операционном столе просыпающегося пациента с белой наклейкой на коричневатом от обработки йодантом животе.
– Сорок? – вздрогнул Денисов и с нескрываемым уважением, снизу вверх, посмотрел на напарника.
– Доктора! Доктора, там ножевое ранение к нам в приемный покой только что привезли! – прямо с порога трагичным голосом закричала запыхавшаяся медсестра приемника, полная женщина постпенсионного возраста, утирая пот с покрасневшего лица сложенным вчетверо носовым платком. – В живот! Очень тяжелый! Нужно срочно идти к нам. До вас, как всегда, не дозвониться.
– Федор Иванович, ну, вы пока отдохните чуток, а я пойду, гляну. У них всегда так: наговорят с три короба, а, по сути, окажется какой-нибудь обычной ерундой. Вот на прошлом дежурстве привезли одного алкаша. «Скорики» уже по рации застращали, что ранение в сердце, что весь кровью забрызган – с ног до головы. А оказалось, что он просто красным вином весь облился и…
– Виталик, иди уже глянь, – усталым голосом перебил молодого хирурга Денисов. – Я сейчас напишу направление на гистологию, и присоединюсь.
Слегка уязвленный Березов бросил недовольный взгляд на ответственного хирурга и торопливо вышел из операционной. Денисов, кряхтя, встал со стула и тяжелой поступью отправился писать бумажки. Не успел он заполнить первый экземпляр бланка направления на гистологию, как в кармане недовольно затрясся поставленный на вибрацию мобильный телефон.
– Иваныч, что-то здесь не совсем понятно. – Березов заметно нервничал. – Ножевое ранение в живот. Рана слева от пупка. Входное отверстие маленькое, крови на одежде и вокруг раны почти нет, но общее состояние крайне тяжелое: бледный, давление низкое, тахикардия, кожа холодная на ощупь. Странно как-то.
– Ничего странного, – Денисов отложил в сторону недописанные листы, стремительно поднялся со стула и, продолжая разговор, быстрыми шагами двинулся из операционной в приемный покой, – как ты рассказываешь, так это очень напоминает внутрибрюшное кровотечение. Возможно, задеты сосуды брыжейки. Я уже близко. Закатывай пока его в перевязочную.
Молодой киргиз – мигрант, двадцати двух лет от роду, худющий, словно скелет, подрабатывал таксистом. Вез полчаса назад трех, приличных с виду, парней от метро в элитный коттеджный поселок. Вдруг ни с того ни с сего те отказались платить. Удар узким и длинным ножом в живот. Удрали, бросив раненого водителя в машине на произвол судьбы. Подобрали и привезли его в больницу проезжавшие мимо добрые люди. Цена человеческой жизни… триста рублей!
Рана на самом деле небольшая и при осмотре на первый взгляд не вызывает опасения. Похожа на узкую щель для монет в советских телефон-автоматах. Чуть левее пупка, не кровоточит. Однако раненый похож на белую простыню, которую скрутили жгутом, стонет, закатывает глаза, скрипит зубами. По-русски говорит хорошо, просит не говорить о случившемся матери. Денисов надел стерильную резиновую перчатку и аккуратно мягким зажимом пощупал раневой канал. Не встречая препятствия, инструмент свободно проваливается в брюшную полость.
– Виталий, подавай его срочно в операционную!
– А рентген груди, живота, ЭКГ делать, анализы?
– Думаю, не нужно терять время. У него продолжается кровотечение. Скорей всего, брыжейка повреждена. По дороге завезите в рентген, щелкните грудь, а ЭКГ и анализы уже на столе. Не мешкай ни минуты.
– А меня с собой на операцию возьмете? – как-то весь сразу напрягся Виталик. – Я в приемнике всех раскидал. Вот он последний.
– Возьму, только давай шевелись. А я пойду, предупрежу анестезиологов.
Операцию начали еще быстрей, чем предполагал Денисов. В 23–05 он уже входил в живот раненого. Кровопотеря критическая. В брюшной полости огромное количество жидкой крови и сгустков. Что повреждено, не видно, так как все внутренние органы буквально залиты липкой красной жижей, в которой плавают синеватые кишки и вишневые комки уже свернувшейся крови.
– Дайте стерильную банку или металлический черпак, – тоном, не терпящим возражений, потребовал Денисов, натянув руками стенки живота вверх, чтоб плескавшаяся внутри кровь не проливалась наружу.
– Что вы хотите? – испуганно поинтересовалась операционная сестра.
– Я хочу собрать и перелить кровь. Не тяните резину. Давайте банку, черпак! Все, что есть сейчас под рукой!
– Вы что, реинфузию решили сделать? – У Виталика от удивления вытянулось лицо. – Нам же ее вроде бы как запретили? Или я ошибаюсь?
– Ошибаешься – громко сказано! Покажите мне хоть один документ, запрещающий переливание собственной излитой крови пациента? Ты его видел?
– Нет, – замялся Березов, – но уже давно все используют консервированную кровь. Даже не кровь, а ее компоненты: эрмассу, плазму, тромбоциты и прочее.
– Все это здорово, – пробурчал себе под нос Денисов, зачерпывая пол-литровой стеклянной банкой, поданной операционной сестрой, красную жижу, – но хватит рассусоливать! Займись делом! Держи стенки живота, чтоб кровь не выливалась. Вот когда мне покажут приказ, где черным по белому будет сказано, что переливать собственную кровь человека категорически запретить. Тогда я подумаю. Галя, а что меньше-то банки нет? Парень худющий, таким калибром не совсем сподручно в его узком животе разворачиваться. Где специальный черпак для реинфузии? – Он повернул свое сосредоточенное лицо к сестре, которая в этот момент накрывала на своем столике другую такую же стерильную банку восемью слоями марли.
– Нет, – пожала она плечами, – уже года два, как велели их убрать. – Хоть банки есть стерильные для разных растворов и то спасибо.
– Спасибо, – кивнул Денисов и передал ей полную банку с теплой кровью, – смотри не разлей.
Галина поспешно перелила собранную из живота кровь во вторую банку с марлей, стоящую перед ней на стерильном столике. А потом, старясь не пролить ни капли, заполнила уже профильтрованной кровью стерильный пол-литровый флакон из-под физраствора, который держала в своих руках девушка-анестезиолог.
– Открывайте флаконов шесть. Весь физраствор не сливайте, оставьте чуть меньше половины, – четко подавал команды Денисов, делая второй заход банкой в живот.
– А гепарин разве не нужен? – покосилась на него Антонина Петровна.
– Это лишнее. Смешанная с физраствором кровь тоже не сворачивается. Эх, как много крови излилось, а таким макаром мы еще долго будем колупаться.
– Я сейчас позову Нину Григорьевну, второго анестезиолога. Она сегодня на палате. Пускай с кровью поможет. Владимир Петрович, наш третий доктор заверил, что продержится на палате один. Прикроет реанимацию.
Через десять минут в операционной наладили четкую работу кровевосполняющего конвейера. Денисов собирал из живота в банку кровь, передавал ее Галине, та фильтровала и переливала ее в открытый стерильный флакон с физиологическим раствором. Нина Григорьевна, пришедшая на помощь второй доктор-анестезиолог, средних лет симпатичная женщина, довольно умело и без потерь заполняла и запечатывала флаконы с собранной кровью. Антонина Петровна в это время ставила второй подключичный катетер – слева. Начали переливать кровь в две центральные вены.
Наконец показалось дно живота и сухие кишки. Денисов быстро пробежался руками по ним и нашел маленькую дырочку в брыжейке тощей кишки, идущую в забрюшинное пространство левее позвоночного столба. Из нее пульсирующими толчками поступала алая кровь. Неужели аорта задета? – мелькнуло у него в голове, и кончики пальцев рук предательски завибрировали.