И это я говорю о детской, будничной, еженедельной уборке. А ведь была ещё и взрослая генеральная, которая включала себя выхлопывание ковров на улице, мытьё окон и зеркал, чистку плиты и кафельной плитки в ванной и прочее и прочее, где детей задействовали лишь частично в качестве помогаек.
Я всё думал: вырасту, женюсь, заведу детей, наконец-то сброшу с себя эту обязанность.
Что-то я никак не вырасту….
— Может Ленку позвать?!
— Ну, на фиг…
И для пряток, и для догоняшек, и даже для хали-хало трёх человек было мало. Кроме того, Ленка была на 2 года старше, и это добавляло всем играм интереса… Но жила Ленка на пятом, и подниматься было лень. А окна её выходили на улицу – не дозовешься…
— Пошли лучше на горку, – предложил Пашка, – может, там уже говны поплыли…
Горкой мы называли крутой спуск от нового здания речного пароходства мимо краеведческого к нам во двор. По спуску вилась еле приметная тропа, позволяющая знающим и смелым значительно срезать путь к Енисею. После зимы, когда снег начинал таять, в тропе образовывалось множество мелких канавок, по которым бежали ручьи. Если какой-нибудь веточкой или палкой задать направление и помочь этим струйкам объединиться в одну, то мощь воды усиливалась, и она начала тянуть за собой суглинок и всё, что попадается на пути. Вскоре вниз уже не текла, а неспешно спускалась грязная, густая жижа. Это и называлось «говны поплыли». Не шибко весело, но за отсутствием других развлечений, покатит.
На горку мы подняться не успели.
— Эй! – раздался крик со стороны дворовых качелей. – Идите сюда!
Внизу обнаружился Диня, стоящий над каким-то телом в траве.
— Ой, – сказал Курочкин.
— Пошли, – подбодрил Пашка.
……….
— Может, он сдох? – осторожно осведомился я.
— Да не. Обычный алкаш… Спит!
Диня сидел на корточках возле лежащего на боку мужчины и внимательно разглядывал лицо. Лицо определённо показывало, что тот – алкаш.
В нашем доме со стороны улицы был гастроном. Некоторые нетерпеливые, затарившись, загуливали к нам во двор – к веранде и качелям, тут разливали какое-нибудь пойло в позаимствованный в автомате с газ водой стакан и пускали его по кругу. Кое-кому потом сил, чтобы подняться и уйти домой, не хватало.
— Не алкаш, а бич! – издалека поправил Курочкин, оставшийся стоять возле качелей. Ближе он подходить не рискнул.
— Надо соломинкой в носу пошерудить, – посоветовал Пашка. – Если чихнет, значит живой.
— Ага, или блеванёт, – заметил Диня. – Мёртвые не блюют. Сейчас я у него карманы проверю. Вдруг там кошелёк.
Моя тётка говорила, что из Дини Слепова добра не вырастет. Он был хулиган. Нам было всё равно. Как и то, что он был туповат. Главное, что в любых, даже самых опасных экспериментах Диня был первым.
Кошелёк – это интересно. Хоть и нечестно. Но алкаш сам виноват. Напился и потерял гаманец без толку. А так хоть польза!
В этот момент мужик зашевелился, забормотал и открыл глаза.
— Валим, – заорал Диня.
И мы побежали…
Когда мне было лет одиннадцать, папа повез меня на поезде к нашим родственникам в Казахстан. Просто в гости. Путешествие заняло несколько суток.
Ехать было жарко и довольно скучно. От первого спасали открытые окна, а от второго – взятая с собой книга, с которой, впрочем, я расправился за день, дальше приходилось пялиться в окно.
Странные названия: Кокчетав, Кустанай, Караганда… Странные пейзажи – искусственные горы – угольные терриконы – огромные отвалы породы.
Как-то ночью электровоз заменили на тепловоз, и клубы черного, вонючего дыма лишили меня последней радости – созерцания заоконных пейзажей.
Проснувшись утром на верхней полке, я обнаружил на потемневшей подушке светлый трафарет собственной головы – в открытое окно толстым слоем налетела угольная пыль. Представив, что же творится у меня на лице, моментально убежал умываться…
На одной из станций папа выскочил на перрон, чтобы купить какой-нибудь перекус. Назад вернулся, неся в руках большую булку с маком и стеклянную молочную бутылку.
Такие бутылки мы называли маленькими, в пункте приема стеклотары их брали по 15 копеек.
Крышечка на этой бутылке была розовой. Это было что-то странное и непривычное. Серебристая – молоко, зеленая – кефир, полосатая – сметана, редкий гость фиолетовая – ряженка. Всё понятно. А это что за чудо?!
Я немедленно открыл и попробовал. Это было божественно! Словно гении пищевой промышленности смешали вместе лучшее из топлёного молока, ряженки и карамели...
— Папа, что это?!
— Это варенец!
— А как его делают?
— Видимо, варят…
— Как сгущёнку?! А мы можем сварить?!
— Думаю, нет…
— Жаль! Можно, тогда я допью?!
— Допивай!
…Никогда не пил молочки вкуснее! За исключением сгущёнки, конечно же...
Дом моей бабушки располагался прямо напротив набережной, только дорогу перейти, и понятное дело, мы немалое время проводили на Енисее, хоть это и не разрешалось.
Пускали блинчики, выискивали забавные, прибитые течением коряги, после 7 ноября и 1 мая вылавливали из воды улетевшие у идущих по «Коммунальному» мосту демонстрантов шарики, иногда целыми гроздьями...
Как-то нашли среди булыжников золотую цепочку и всей ватагой побежали относить её в милицию. Гулять нас в такую даль вообще-то не отпускали, но в тех домах размещался дальний хлебный, и дорогу мы знали, тем более что дело благородное. Кто-то же потерял, значит найдётся! Милиционеры найдут!
По своей наивности этот наш поход в милицию напомнил мой визит в краеведческий музей, также находящийся рядом с домом бабушки. Буквально, соседнее здание.
Бывал я там неоднократно, очень его уважал и за огромный скелет мамонта, за старинные книги и прочие древние артефакты, а также за чучело гордого марала в скалах...
А тут, копаясь у деда на даче, обнаружил в земле крупный пятачок 1913 года. С настоящим двуглавым орлом на реверсе.
Это же драгоценность какая! Цельный клад! Куда её?! Понятное дело, в музей.
До кассирши при входе дошел и чуть не силком ей монету втюхал, ещё брать не хотела, старушенция. Объяснял, что она эту историческую ценность должна передать главному в музее, а он её положит на полку за стеклом. Эту же монету ЕЩЕ ПРИ ЦАРЕ сделали! Ничего не понимает!
Как-то музей начали перестраивать и мы по пацанячьей привычке время от времени приходили на разведку на задний двор, вдруг что полезное обнаружится... И однажды там прямо на свалке нашли выкинутый из запасников жёлто-коричневый полурассыпавшийся бивень мамонта и чей-то ЧЕРЕП в противных кожистых ошмётках. Наверное, бизона. Или буйвола. Вон, зубищи какие! Или... да нет, для мамонта, наверное, маловат.
Череп я немедленно утащил домой и спрятал под кровать. Нужно было дождаться тёплых деньков, отвезти череп в лес и положить в муравейник. Весёлые мелкие ребятки за лето отполировали бы кость, я в книжке читал, а я бы потом вставил в глазницы лампочки и повесил на стенку. Шикарнейшее бы бра вышло!
Во время уборки, когда меня не было дома, мама будущее бра нашла, громко выругалась и моментально древность выкинула.
...Не везёт мне со старинными кладами...
В квартире у моей бабушки были очень высокие потолки и широкие подоконники. А ещё в зале была очень солидная тяжёлая дверь, выкрашенная белой краской рядов на сто. У двери были крепкие ручки и объёмная фигурная планка по всему контуру, разделяющая дверь на две половины.
Несмотря на свою масштабность, дверь легко скользила на петлях и не скрипела.
Все эти прелести, а также не слишком богатый выбор иных развлечений, делали дверь достаточно неплохим аттракционом – разновидностью карусели.
Если взяться двумя руками за ручки, одну ногу поставить на нижнюю планку, а второй оттолкнуться, то можно было прокатиться на 90 градусов, потом пихнуть второй ногой стену... и назад.
Бабушка, если это видела, всегда сильно ругалась, но когда детей это останавливало?! Мы не верили в плохое. В то, что петли могут просесть, а дверь оторваться, что косяком может прижать или даже перебить пальцы.
Нам просто было весело.
Не уверен, что я повзрослел...
Союз был таким огромным, что когда в нём готовились к Новому году, в одной части только бежали в гастроном за синей куриной тушкой, в другой активно нарезали салаты, а в третьей уже лежали в винегрете, укушавшись в соплю.
Помните это непонятное по радио? Передаём сигналы точного времени. Начало шестого сигнала соответствует 15 часам Московского времени. Меня прямо-таки завораживало это сообщение. Почему шестой сигнал – это пятнадцать в столице? Ничто ведь ни на что не делится! А где предыдущие сигналы? Лишь много позже понял, что речь про пять противных пиков после объявления…
Я сидел у радио и ждал, когда скажут про мой город. В Красноярске в это время было уже 19, за окном темно.
А в Петропавловске-Камчатском – вообще полночь. Как они там выживали – непонятно. Мало того, что всё время холодно, это же Заполярье, так ещё и середина дня, а у них полночь. Впрочем, если у тебя полгода ночь, то, наверное, уже без разницы...
После сигналов точного времени играла какая-то прямо-таки прекрасная музыка, и мне опять было обидно за жителей Петропавловска: они же уже все спят и вообще этой красоты никогда не слышат. Бедные, но, наверняка, суровые люди... В лыжах и меховых шапках.
Ну ладно, нужно чем-то ещё заняться на целый час, а потом – «Спокойной ночи, малыши». Может, хотя бы сегодня Филя со Степашкой не будут так долго болтать ни о чём и побыстрее включат мультик.
В детстве времени просто немерено. Особенно на каникулах.
Встретишься с приятелями во дворе. В ножички вчера играли, в прятки позавчера, локальные развлечения уже не радуют.
— Ну, что делать-то будем?