Вот уже который год Плюшкин работает в частной клинике. Вырос там до руководителя всей терапевтической частью. Кулинарные коды употребляет по-прежнему. О работе в городской больнице вспоминает с содроганием.
Все к лучшему в этом лучшем из миров. Разве не так?
Помнишь, девочка, занозы на руках…
В 1997-ом году у невропатолога Макаровой случилась Настоящая Любовь (в данном контексте эти слова нужно писать только с заглавных букв и никак иначе). В поезде «Иркутск-Москва». Она влюбилась в соседа по купе. С первого взгляда. И он в нее тоже…
Первые сутки они простояли в тамбуре — разговаривали и целовались. На вторые сутки Провидение сжалилось и оставило их одних в четырехместном купе. Условия благоприятствовали дальнейшему сближению, но Макарова была чистюля и не могла представить секса без предварительной помывки. Опять же — поезд, вторые сутки, лето, жара, а до посадки она целый день бегала по Иркутску… Ну, вы понимаете. Сближения не произошло.
Причину Макарова объяснять не стала, ей было неловко вдаваться в такие подробности. Просто отнекивалась — и все тут. Долго ей отнекиваться не пришлось, потому что молодой человек был деликатным.
— Ах, какой был мужчина! — закатывала глаза Макарова, в сто пятидесятый раз рассказывая в ординаторской грустную историю своей любви.
— Настоящий полковник! — традиционно добавлял кто-нибудь из слушателей.
— Да ну вас! — привычно сердилась Макарова. — Не полковник, а инженер-энергетик.
До Москвы они так и доехали вдвоем в четырехместном купе. Уже не целовались, но оживленно разговаривали — открывали все новые точки соприкосновения. На вокзале тепло распрощались, но телефонами не обменялись. Он не предложил, а она постеснялась проявить инициативу.
Личная жизнь у Макаровой не сложилась. В анамнезе был один скоропалительный и недолгий брак плюс парочка столь же недолгих романов. Слова «гигиена» при Макаровой коллеги старались не произносить, потому что Макарова тут же бросала то, чем она в данный момент занималась (могла и обход прервать) и говорила:
— Мне эта хренова гигиена жизнь поломала!
А затем в несчетный раз рассказывала горькую историю своей единственной и несчастной любви.
А сейчас в поездах есть душевые кабины. И я спокоен за новых Адамов и Ев, которым Провидение создаст условия для развития отношений во время поездок по железной дороге.
Жизнь меняется к лучшему и это замечательно!
Макарова, конечно, поступила неправильно. Раз уж она отнекивалась от сближения, то инициативу в обмене координатами нужно было проявлять ей.
Бывают странные сближенья
Сын недоолигарха (то есть — почти олигарха) Н. был упертым героиновым наркоманом. Н. имел привычку решать вопросы радикально. Его, к слову будь сказано, и самого позже так же радикально порешили. Он нашел высококлассного нарколога и сделал ему предложение, от которого невозможно было отказаться. Нарколог оставил свою работу и уехал с сыном Н. на Гоа, где Н. обеспечил ему все необходимое, включая и медперсонал, для лечения непутевого сына. Гоа было выбрано для отрыва сына-наркомана от привычного окружения. Это сделать необходимо, иначе толку от лечения не будет.
Спустя полгода нарколог начал ширяться на пару со своим подопечным.
Это всего лишь одна история из цикла «Почему врачам не стоит слишком сближаться с пациентами».
Клянусь куском печени доктора Уилсона — не стоит!
Зять небожителя
Доктор N некоторое время был зятем Небожителя. Кого именно, уточнять не стану, но слово Небожитель не случайно употреблено вместо слов «Большая Шишка», а в соответствии с масштабом. Потом N перестал быть зятем, но дело не в этом, а в том, что, будучи хирургом узкой специализации (причем — хорошим специалистом, он же был не Сыном Небожителя, а Зятем), N выезжал на консультации в московские стационары. Те, кто не знал подробностей биографии этого скромного человека, ни за что бы не определили в нем Высочайшего Зятя, пускай даже и бывшего. Доктор как доктор, только не любил, когда его по пустякам дергали. Но этого никто не любит.
Был у меня во время терапевтической практики один пациент, директор фирмы, одессит по национальности и крайне противная личность. Балабол, фанфарон, болван, скандалист, да еще и с привычкой хвастаться мнимыми знакомствами с сильными мира сего. Сядет в холле перед телевизором и гундит весь вечер — «а вот с этим я в бане парился, а вот с этим вместе пили…». Сыпал подробностями, показывал издалека пухлую записную книжку (тогда они еще были бумажными) с номерами телефонов своих высокопоставленных знакомых, короче говоря — всячески старался произвести впечатление. Многие ему верили, уж очень убедительно он играл. На вопрос о том, почему он при таких связях лечит свою ишемическую болезнь в обычной московской больнице, а не в Кремлевке, Одессит отвечал: «Здесь врачи хорошие, а там — анкетные».
И вот однажды N приехал на консультацию к Одесситу. Одессит в тот день был в особом ударе, а тут еще на нового слушателя впечатление произвести надо. Мифотворчество Одессита достигло апофегея. Он рассказал N (а заодно мне, заведующей отделением и соседям по палате) о том, как встречался с Небожителем, решал с ним вопросы, а затем выпивал и закусывал. К слову будь сказано, что Небожитель официально считался человеком непьющим.
N выслушал байки молча, никак не обнаруживая своего знакомства с Небожителем. Только после, уже в ординаторской спросил, не показывали ли мы Одессита психиатру. Но это так, между делом.
На следующий день во время обхода заведующая отделением рассказала Одесситу, а заодно и его соседям по палате, перед кем он вчера «распускал хвост». Заведующая любила яркие выражения и пикантные ситуации, если выступала в них в роли наблюдателя.
Спустя час Одессит тайком смылся из отделения и больше мы его не видели. Ушел в чем был, произошло это летом, в июне. Пропал с концами — даже за выпиской никого не прислал. Вот так его соседи по палате довели-задразнили.
Sic transit gloria mundi.[5]
Баллада о мухоморе
У врача приемного отделения Пчелкина-Бельского было прозвище Мухомор, совершенно несозвучное его двойной фамилии, но замечательно к нему подходившее. Пчелкин был плюгав, плешив, при разговоре брызгал слюной на три метра, а смех его напоминал скрип рассохшихся половиц. Добавьте к этому очки в тяжеленной роговой оправе плюс полное отсутствие чувства юмора, и вы получите исчерпывающее представление о Пчелкине. В больнице его, такого противного, не любили, несмотря на то, что характер у Пчелкина был довольно неплохой, покладистый и невредный.
Однажды Мухомор совершил Поступок. Да, именно такой Поступок — с большой буквы. Он спас медсестру Ларцеву от самоубийства. Можно сказать — у самого края пропасти удержал.
Ларцева была красивой и несчастной. После третьего выкидыша ее бросил муж. Месяцем позже от инфаркта скоропостижно скончалась мать. В лопнувшем банке сгорели все сбережения. И вдобавок Ларцеву невзлюбила новая старшая медсестра и гнобила ее по-черному. Некрасивые женщины часто гнобят красивых, потому что завидуют их красоте. Короче говоря — с какой стороны не посмотри, кругом у Ларцевой все складывалось хреново.
Как-то раз, под конец совместного дежурства, Мухомор обратил внимание на то, что Ларцева с особым старанием наводит порядок в смотровой.
— Ты прям как в последний день работы усердствуешь! — пошутил он. — Уймись, и так хорошо…
— А у меня это дежурство и есть последнее, — серьезно ответила Ларцева. — Самое что ни на есть. И вообще этот день в моей жизни последний, потому что жить я больше не хочу. Никому я не нужна, никого у меня нет и смысла жизни тоже нет. Зачем так жить? Вот сдам дежурство и брошусь под электричку. Это быстро и наверняка. Опять же — машинисту ничего за меня не будет. Я знаю, у меня папа был железнодорожник.
Было видно, что Ларцева не шутит и не истерит в расчете на сочувствие и утешения. Мухомор ей сразу поверил.
— Тебе решать, Таня, — сказал он. — Жалко, конечно. Лично я по тебе скучать буду, потому что ты мне всегда нравилась. Очень. Только я тебе никогда об этом не говорил, боялся не найти встречного понимания. У меня с женщинами вообще как-то не очень складывается, можно сказать — совсем никак не складывается…
Помолчал, собираясь с духом, и выдал:
— Послушай, Танюш, может, ты мне отдашься напоследок? Разочек, а? Под электричку можно же и вечером броситься… А я тебя за такой подарок всю свою жизнь помнить буду и цветы на могилку буду носить в день твоего рождения и в день гибели. Это же очень важно, чтобы о человеке помнили…
— Отдаться тебе?! — рассмеялась Ларцева. — Ну уж нет! И не нужно мне твоих цветочков!
— Я ведь была настроена очень серьезно, — рассказывала она после. — Крайне серьезно. И если бы Мухомор начал бы меня утешать-отговаривать, то я бы и слушать не стала. Напротив — еще сильнее укрепилась бы в своем намерении и бросилась бы все-таки под электричку. Но он своим неожиданным предложением превратил все в какой-то дурацкий фарс… Я сначала посмеялась, потом разозлилась, а в конце концов передумала.
Моралисты осуждали Мухомора — ну как он мог предложить отчаявшейся женщине такое?
Идеалисты говорили: «Вот же как в жизни бывает».
Циники осуждали Ларцеву — могла бы уж и отдаться из благодарности за спасение жизни. Мухомор ей, можно сказать, вторую жизнь подарил, а она его за это ославила на всю больницу, сделала объектом для насмешек.
— За спрос не бьют в нос, — отвечал насмешникам Мухомор и смеялся своим скрипучим смехом.
История, конечно, ужасная, но главное то, что трагедии не случилось. Вышла вместо нее комедия. И это хорошо.
Старшая медсестра все же довела Ларцеву до увольнения по собственному желанию. А Пчелкин-Бельский работает в больнице до сих пор.