Фельдшер Еременко в юности была байкершей. Не любовницей байкера, а настоящей хозяйкой и повелительницей железного коня — чешской «Явы». Не знаю, как сейчас, а в конце восьмидесятых годов прошлого века «Ява» считалась в Советском Союзе очень даже крутым мотоциклом.
В день своего рождения или в ближайшее к нему дежурство Еременко приносила на подстанцию альбомы с фотографиями времен примерного детства и буйной юности. Со своим мотоциклом она снималась всяко-разно, в том числе и в жанре ню. Фотографии, надо сказать, были неплохие.
— Была я ромашка, а стала какашка, — самокритично говорила Еременко, смахивая слезу.
Коллеги наперебой убеждали ее в том, что какой она была, такой и осталась. Собственно, ради этого убеждения Еременко и демонстрировала свои ретро-фотографии на подстанции.
Работала она на перевозке, то есть на фельдшерской бригаде, которая доставляла пациентов из больниц домой. Причин тому было две.
Во-первых, Еременко не могла работать на врачебной бригаде, поскольку никакого диктата над собой не признавала. Спорила с врачами, дерзила, скандалила прямо на вызовах.
Во-вторых, на обычной фельдшерской бригаде она, что называется, «не тянула», поскольку багаж знаний имела небольшой и вообще интеллектом, мягко говоря, не блистала. Сама она считала, что может самостоятельно лечить пациентов, но на деле это выходило очень плохо — один покойник следовал за другим. Так что кроме перевозки ее просто негде было использовать, амбициозную дуру.
Личная жизнь у Еременко не сложилась. Отсутствие большого личного счастья она пыталась компенсировать множеством мелких радостей. Обычно ее радовали водители, с которыми она работала. А что такого? Это же очень удобно. Работая на перевозке, всегда можно выкроить полчасика для любовных забав, а салон скоропомощного автомобиля для этой цели очень даже подходит.
Разборчивостью Еременко не отличалась, ей годился любой мужик, лишь бы был дееспособный. Если водитель (а на перевозке они менялись часто) не проявлял к Еременко интереса, то она активно его соблазняла. Если же водитель проявлял интерес, то она, наоборот, выкобенивалась — на протяжении первых двух-трех совместных дежурств изображала недотрогу, пресытившуюся мужским вниманием. А затем уступала.
И вот однажды Еременко дали нового водителя по имени Толик, молодого, красивого и охочего до любви. Он прямо сразу же начал оказывать Еременко знаки внимания и делать намеки. Еременко тут же «включила недотрогу». Толик не то обиделся, не то решил изменить тактику и от комплиментов перешел к подколам и издевкам. Не мытьем, так катаньем.
В одиннадцатом часу вечера, доставив домой последнюю пациентку (дежурство было полусуточным), бригада возвращалась на подстанцию из чужого района. Заплутали во дворах и никак не могли выехать на улицу. Вдруг на глаза Еременко попался припаркованный возле подъезда мотоцикл.
— Я когда-то примерно на таком по Москве рассекала! — гордо сказала она.
— Гонишь! — усмехнулся Толик, не успевший еще узнать о ее славном байкерском прошлом. — Ты на него сесть правильно не сможешь, не говоря уже о том, чтобы завести.
— Я не смогу?! — взъярилась Еременко. — Да если хочешь, я его без ключа заведу!
Толик презрительно усмехнулся…
Итогом дискуссии стало пари. Забились круто — поспорили на сексуальное рабство. Тот, кто проигрывал, становился вечным (ну — до тех пор, пока не надоест) сексуальным рабом выигравшего. Вот чтобы любые желания исполнять по первому требованию и безропотно. Надо сказать, что Толик сильно рисковал. Оказавшись в рабстве у такой отпетой нимфоманки, как Еременко, он бы быстро взвыл… Но до этого не дошло.
Чтобы выиграть пари, Еременко должна была завести мотоцикл без ключа и дать на нем круг по двору. Ей удалось это сделать к огромной радости милицейского патруля, который из укромного далека наблюдал за манипуляцией с мотоциклетными проводами. Милиционеры поступили мудро. Они дали оборотню в синей скоропомощной форме немного проехать на мотоцикле, чтобы факт угона был налицо, а потом повязали всю банду — и угонщицу, и ее сообщника. Рассказам про пари и «всего один круг по двору» доблестные стражи порядка не поверили, ибо иммунитет к таким сказкам вырабатывается уже на первой неделе патрульно-постовой службы.
И следователь бедолагам не поверил. И судья не поверила. Хорошо еще, что статья была относительно мягкой. Намерения хищения Еременко с Толиком так и не признали, поэтому их судили за угон без цели похищения (в смысле — покататься и бросить). Оба ранее не были судимыми, оба вели себя на суде хорошо — рыдали и раскаивались, поэтому получили по-минимуму. Еременко дали три года отсидки, а Толику — два.
После освобождения Еременко на «скорую» не вернулась, ушла в парикмахеры. Эту профессию она освоила в заключении. Подстанционные девы говорили, что стрижет она лучше, чем лечила.
Смерть в лифте
Однажды в лифте девятиэтажки скоропостижно скончалась социальный работник, которая навещала свою подопечную, жившую на девятом этаже. Смерть выглядела естественной, возраст умершей близился к шестидесяти годам, но вскрытие, без которого по закону невозможно было обойтись — смерть-то внезапная, по непонятной причине, выявило отравление сильнодействующим ядом. Каким именно — уточнять не стану, не в этом суть. Скажу только, что яд был быстродействующим. Смерть наступала в течение пяти минут после поступления яда в пищеварительный тракт.
Травиться в лифте посреди рабочего дня — это весьма странный способ самоубийства, не так ли? Неужели нельзя было найти другого места и выбрать другое время?
С другой стороны, насильственное отравление можно было смело исключать. Яд соцработнице могла дать только ее подопечная, но у той не было мотива. Напротив, она сильно расстроилась, когда узнала о случившемся, а соседки в один голос рассказывали, что на умершую соцработницу старушка нахвалиться не могла — та была доброй, ответственной и к старческим закидонам относилась терпеливо. Опять же, откуда у отставной учительницы музыки мог взяться сильнодействующий яд растительного происхождения? В аптеке такой не купить и по интернету не заказать.
Оперативники из местного отделения не знали, что и думать, но самый молодой из них (а также самый общительный) сумел найти зацепку, которую его более опытные коллеги пропустили…
Молодой оперативник проводил опрос жильцов в компании с наставником, матерым волком сыска. Начали, как и положено, с пенсионерки, которую покойница навестила перед тем, как отдать концы в лифте. Матерый волк то и дело перебивал словоохотливую, как и все одинокие люди, старушку, демонстративно смотрел на часы, напоминал, что им еще весь подъезд обходить… Короче говоря, вел себя непрофессионально, так, как положено вести новичку, а не опытному сотруднику. Видимо, профессиональное выгорание сказывалось. А, может, просто устал человек.
У молодого оперативника создалось впечатление, что старушке не дали чего-то договорить, и потому, спустя сутки, он навестил ее снова, уже в одиночку. Попил с бабкой чайку, похвалил росшие на подоконнике цветочки и заодно выяснил, что покойной соцработнице во время пребывания дома у старушки стало плохо — давление подскочило. Добрая старушка измерила давление собственным тонометром и выдала болезной таблеточку из собственного арсенала. Та выпила ее и ушла. Как оказалось — ушла навсегда.
Таблетка! В ней-то все и дело! Обрадованный начальник посулил молодому оперативнику скорое повышение в звании и должности, а сам, разумеется, выдал достижение за свое. Ну ладно, бывает. Молодому оперативнику, конечно же, было обидно. Дело передали наверх и высшие инстанции начали трясти фармацевтическую фабрику, на которой было произведено это лекарство. Владелец фабрики настолько обеспокоился, что за свой счет нанял частных детективов для расследования этого дела. Причем не абы каких, а самых настоящих асов. Шутка ли — такой удар по репутации!
Асы усердно мешали работать штатным сотрудникам органов, но ничего не нашли. Впрочем, у частных детективов оплата почасовая и потому они всегда в плюсе.
Упаковочку, из которой была выдана та самая таблетка, у старушки, разумеется, изъяли и оставшиеся в ней таблетки тщательно исследовали. Ничего не нашли, кроме того, что там должно было быть. И на фабрике тоже ничего подозрительного не нашли, как ни старались. Да вдобавок эксперты сказали, что в условиях производства подложить яд в одну отдельно взятую таблетку невозможно. Только в целую партию подмешать, до «штамповки» таблеток и расфасовки в блистеры.
Опять же — кому на фабрике нужно так «ювелирничать»? Если кто недоброе против владельца замыслил или же действует из маньячных соображений, то ему лучше всю партию целиком отравить. И не дефицитным растительным ядом, которым была отравлена соцработница, а хотя бы банальным цианидом калия. Цианид калия не так уж и сложно раздобыть, а при наличии базовых химических познаний его можно получить самостоятельно, в домашней лаборатории.
В конечном итоге органы следствия уперлись рогом в версию о коварном наследнике, которому добрая старушка завещала свою двухкомнатную квартиру. А что? Вполне логично. Наследник вполне мог подсунуть бабке упаковку с отравленной таблеткой… Только вот беда — старушка оказалась полностью и совершенно одинокой. Вот никакой родни на белом свете, даже двоюродной племянницы в Урюпинске и той не было. И квартиру свою она, как выяснилось, никому не завещала, хотя к ней некоторые и подкатывались. Боялась, что ее сразу после подписания завещания придушат по-тихому. Умная была старушка, в своем здравом уме и трезвой памяти. Если бы не артроз тазобедренного сустава, то она сама бы по аптекам-магазинам ходила бы, не прибегая к помощи соцработников.
Следствие снова зашло в тупик и, наверное, там бы и осталось, если бы не молодой оперативник, которому очень хотелось повышения в звании и должности… Он зашел с другого боку — начал изучать всех, кто был вхож в дом к старушке. Ну мало ли что, может она сантехнику стольник недоплатила, а тот ее за это отравить решил. Мало ли что на свете бывает, мало ли за что убивают. Факт преступления налицо — мертвая соцработница. И никуда от этого факта не денешься.