Наконец меня поволокли на разделку: привязали к столу, мясник с ножом уже примеривался, откуда бы начать. Вот как раз в этот момент на ферму напали.
— Охренеть! — Карась, и до этого слушавший историю Черныша с выпученными глазами, теперь и вовсе еле дышал.
— А то! Как сейчас помню то ощущение холода от железа, на котором я лежал голый. Опоздай они на минуту и все — кирдык.
— А кто? Кто напал–то?
— Так в том и соль! Напали другие муры. Представляешь? Не поделили, видать, территорию. Я тогда особо не разбирался, но, получается, муры меня спасли от верной смерти, ни много, ни мало, два раза.
— Чума!
— В общем, услышал я стрельбу, взрывы, погас свет. Мясник сорвался куда–то, а я лежу. Вот тогда у меня появилась надежда. А вдруг спасут? Потом стрельба затихать стала, отдаляться. Я решил, что мурье отбилось, не взяли их. И такое, понимаешь, разочарование и злость меня накрыли… Я орал, рвался… Бесполезно — привязали качественно. А потом… Потом что–то случилось, и я оказался не на столе, а над столом. Не высоко, полметра может быть. Грохнулся на стол и понимаю — я свободен. Так с голой жопой и рванул бежать. Трясло меня неслабо, поэтому как выбрался из тюрьмы даже не помню, единственное, что хватило ума схватить — фляга с живцом с какого–то трупа. Стрельба еще продолжалась, но я уже лыжи навострил, хрен меня остановишь.
— Красавчик! — Карась облегченно выдохнул, как будто это он убегал по Стиксу от муров.
— Незадачливый красавчик, — Черныш источал самоиронию. — Направление выбрал неправильно и к утру уткнулся в черноту. Пошел вдоль нее и вот тогда мне в первый раз повезло. Там стояла автоматическая турель с пушкой и пулеметом, на которую вышел скреббер. Турель его уработала, а потом, судя по следам, эту турель уработал второй скреббер. Ты, кстати, слышал, чтобы они по двое ходили?
— Всякое говорят.
— А я вот своими глазами видел. Тот, которого турель завалила, был небольшой, размером, наверное, с малолитражку. Ну и лапы. Лапы были как, знаешь, ветви. Метра по три длиной, узловатые, с кучей отростков. Судя по следам второй был тем–то похожим, но больше раза в три, может первый был детенышем. Хер знает.
Самое смешное, что я был не первый, кто его нашел. Рядышком труп лежал, весь целый, а головы нет, только шея, срезанная и как будто стеклом залитая. И этот везунчик херов распотрошил убитого скреббера, вскрыл капсулу с янтарем. Жемчуг, наверное, сразу сожрал, так как при нем я ничего не нашел. Сел я рядом с трупом, сижу и так мне на душе хорошо, так светло и радостно… Знаешь, как будто в отпуск на море приехал. Посидел немного, потом раздел бедолагу, оделся сам, автомат его прихватил. Ну и, понятно, допотрошил капсулу, замотал янтарь в куртку. А из раздолбанной турели достал ленту с патронами от пулемета, штук на пятьдесят. И свалил по–быстрому.
Второй раз мне повезло, когда я добрался до стаба. Стаб был гнилой, полумурский стаб. Мне хватило ума не тащить туда янтарь, я его прикопал до поры до времени вместе с большей частью патронов. Десятка хватило, чтобы привести себя в порядок, обжиться и приодеться поудобнее. А потом я узнал, где есть другие стабы, причем не столь гниложопые и двинул туда. Как видишь, дошел. Да, давненько это было. В чем моя двойственность по отношению к мурам? Как проявляется? В отличие от большей части рейдеров я их просто убиваю. Быстро и без мучений. Никаких тебе скармливаний мутантов и кормления негашеной известью.
— Ой! Все бы тебе ужасы рассказывать, — Карась отмахнулся от погруженного в воспоминания нахмурившегося Черныша, — веселых историй с тобой что ли не случалось? Ну, ты даешь! Давай я тебе такую одну расскажу. Про одного деда по прозвищу Партизан.
05. Послушать историю про Партизана
Собравшиеся было послушать еще про муров — разошлись. Оставшиеся же уселись вокруг столика, заказали выпивку, устроились поудобнее, словно и Карась, и Черныш были им лучшими друзьями.
— Короче, был такой дед, — Карась сел на самый краешек дивана, — Хотя он и сейчас есть, но, сами понимаете, уже не дед.
— Знаем, знаем, — отмахнулись от лишних подробностей новые товарищи, — Жги дальше.
— Он тут недалеко живет, за стабом Полынный, в небольшом поселке, как его… не важно, в общем. Партизаном его кличут, так что если кто захочет, может сам сходить и познакомиться. Нелюдимый он правда, но если подход найдете — все как есть расскажет. Дед этот был лесником, и когда оказался тут, ну, в Улье, нихрена не понял. Представляешь, пол жизни лесхозе работал. Избушка посреди леса, все дела. Выезжал только документы кое–какие по работе заполнить и за зарплатой. Даже в магазин ездил только один раз — и все, до новой получки в лес.
— Ты сам–то, похоже, из Советского союза. Древний, как мамонт, — пошутил его сосед по дивану, панибратски пихнув его плечом в плечо.
— С чего это? — удивился Карась.
— Да зарплату получкой–то уж лет двадцать никто не называет.
Карась только отмахнулся.
— Людей он, конечно, видел, и они его. Охотники там, или любовничков поймает, которые на машине в лес заехали покувыркаться на заднем сиденье, но, бывало, по неделе ни единой души. Ни интернета, конечно, никакого, ни телевизора.
— Мне больно видеть белый свет, — пропел, усмехаясь, один из рейдеров, — Мне лучше в полной темноте…
— Во–во, — подтвердил Карась, — Хотя больше подошло бы про лесника и волков.
Рейдер не преминул запеть и эту:
— На улице темнело, сидел я за столом.
Лесник сидел напротив, болтал о том, о сем.
Что нет среди животных у старика врагов
Что нравится ему подкармливать волков.
Припев пели уже вместе, размахивая кружками, дирижируя невидимым оркестром, каждый своим:
— Будь как дома путник, я ни в чем не откажу!
Я ни в чем не откажу, я ни в чем не откажу!
— А что подумает такой дед, если увидит кисляк? — продолжил Карась, когда товарищи отсмеялись и прекратили неуклюжие попытки вспомнить следующий куплет, — Ну вот сами представьте.
— Что настаивать самогон на мухаморах все же не стоило?
— Проспит и не заметит.
— Подумает, что умер и попал в чистилище.
— Да уж, недооцениваете вы дедов, — Карась хлопнул в ладоши от удовольствия. — Он же человек старой закалки. Не смотрел он все эти ваши кино про зомби. Книжек ужасов не читал. Зато что такое химическая атака со времен Советского Союза помнил прекрасно. У них, у стариков, память такая — что было давно, то помнят лучше всего. Дед подумал, что война началась. Одел противогаз, на всякий случай, раскопал отнятую когда–то у браконьеров «Сайгу» полуавтоматическую и отправился в город, в военкомат. Как из леса вышел, увидел, конечно, что город уже потерян, а горожане превратились непонятно во что, но старого пердуна это ни капли не смутило.
— И дед пошел воевать? — в беззастенчивый стеб над поглупевшим от старости человеком начали примешиваться нотки уважения. Далеко не каждый иммунный мог бы похвастаться подобной стойкостью в первые дни в Стиксе.
— И пошел. Всерьез так, знаешь. Дед — мужик основательный. Раскулачил пару магазинов, раз уж власти в городе нет и не предвидится, снарядился и вышел на тропу партизанской войны. Ему, конечно, показалось странным, что местность вокруг города поменялась, но он все списал на склероз. Старикам, знаешь, не привыкать, что каждый день новости.
— И что? Успел повоевать? Ты же говоришь, он выжил. Значит нашел того, кто живчиком поделился?
— Успел, о чем я и говорю. Устроил недалеко от трассы наблюдательный пост, засек небольшую пешую колонну муров с пленниками. Грузовик у них сломался, где людей хотели везти, а новый в кластере не нашли, или не успели найти, мутантов испугавшись. В общем, послали джип за подмогой, а сами, чтобы в опасных местах не сидеть — пошли пешком, навстречу новому грузовику с базы, и пленников повели.
— Дед, наверное, охренел. Фрицы наших колонной ведут!
— Какие фрицы? Разговаривают–то как наши.
— Засаду, поди, устроил?
— Да тихо вы, сейчас все расскажу. Дед на самом деле задумался, чего это фрицы говорят по–нашему, а подобрался поближе и рассмотрел, что один из фрицев, да еще самый главный — негр, и разговаривает он на английском. Ну, как разговаривает? Слово на нашем, слово на пиндосском. Дед тоже ведь пожил, опыт кое–какой имелся, так что разобрал разницу. И подумал, что это американцы на нас напали и, значит, злодействуют.
— Негр–то откуда?
— Ох ты, господи, чего только на Руси не увидишь! И родные негры живут, и приезжие.
— С института Патриса Лумумбы, блин. Какая, блин, разница, откуда? Рассказывай, Карась.
— Дождался дед, когда муры на ночь остановятся. Троих на постах зарезал. Одного когда тот поссать отошел. Оставшимся троим под ноги муляж гранаты кинул, а когда те попадали, то одного зарезал, а двух расстрелял. Дед–то, как ни крути, охотник.
— Нормально так. Одним махом семерых побивахом.
— Суровый дед.
— Там и живчик, поди, добыл.
— Вроде того. На всех того живчика не хватило, да и не знал еще никто, что это живчик. Видели только, что муры его потребляли. В общим, отпились, как смогли. А дед, значит, организовал из них партизанский отряд, назвал именем Сидора Ковпака и увел было в лес, организовывать базу, да только вспомнил, что скоро должны приехать две машины с подкреплением. По следам все организовали так, будто конвой сам по какой–то нужде увел людей в лес. И там уже, в чаще, новоявленные партизаны устроили засаду.
— Да это просто песня какая–то! — заржали уже все в голос.
— Песня в том, что проинструктировать людей он не успел и те порубили всех муров в капусту, не оставив ни одного языка. И, хотите верьте, хотите нет, отряд Сидора Ковпака там еще неделю партизанил, пока дед не сообразил, что личный состав без этого странного бухла, который привозили американцы, скоро загнется. Снялись партизаны с только что построенной базы и отправились на поиск выживших местных.