ень сильно люблю и уважаю, но с Анной Сергеевной был как раз тот случай, когда характеристика «старый маразматик» была совершенно справедливо применима к ней уже задолго до рождения наших славных героев. Отдав всю свою жизнь школе и воспитанию подрастающего поколения, проработав в ней добрую половину века и выпустив в мир целую когорту прекрасных и хорошо образованных людей, с наступлением глубокой старости Анна Сергеевна решила уравновесить сделанное ранее «доброе и вечное» и, продолжая считать себя справедливым и талантливым педагогом, упорно не уходила на пенсию, даже невзирая на подступивший к ней букет физиологических и психологических недугов. И эти разрушительные старания Анны Сергеевны, прилагаемые ею к каждому ученику отдельно и ко всему классу вместе взятому, были настолько успешны, что устойчивая нелюбовь к русскому языку и великой русской литературе у всех одноклассников наших героев, да и у них самих, засела в самом глубоком подсознании, а пара человек даже мечтала как альтернативу изучать мертвые языки сгинувших племен Южной Америки или на худой конец литературу народов Крайнего Севера. Впрочем, об этом я как-нибудь в другой раз расскажу. Оттого, руководствуясь этими двумя критериями: первое – капсюль очень складно подходит, и второе – «Аннушкину дверь не жалко…», наши герои единогласно выбрали победителем замочную скважину двери в кабинет № 8 и приговорили к проведению опыта по прикладным взрывным работам.
И вот однажды, оставшись в кабинете № 8 после уроков, будучи в очередной раз наказанными Анной Сергеевной за ненаписанное сочинение и имея на руках только тетрадь и шариковую ручку, потому как портфели у временно лишенных свободы Анна Сергеевна отбирала и возвращала только после искупления провинности и прегрешений перед литературой, группа сотоварищей решила, что их время пришло. По очереди отпросившись в туалет у Анны Сергеевны, дремлющей на своем боевом посту строгой, но все ж таки требовательной русички, все шестеро через некоторое время собрались в коридоре перед дверью кабинета русского языка и так нелюбимой ими литературы. Роли партизан-подрывников были распределены заранее, и потому, как только необходимый кворум собрался, а все взрывающиеся принадлежности были аккуратно извлечены из карманов, участники операции «Грохот возмездия» равномерно распределились по своим, заранее обговоренным постам. Двое разбежались в разные стороны коридора, дабы присмотреть, чтоб кто-нибудь случайным гостем на этот праздник пиротехники не забрел, один отбежал к окнам, ведущим на школьный двор, примерно с той же задачей, что и два предыдущих сотоварища, двое приступили к приведению взрывного устройства во взведенное положение, а один для верности придавил приснопамятную дверь плечом, чтоб с той стороны, где в неволе лингвистического заточения теперь осталась одна только Анна Сергеевна. Ну а что, мало ли? А вдруг этой постпенсионной русичке в голову взбредет по коридорам прошвырнуться и, может быть, даже узников своих, в туалете почему-то замешкавшихся, со рвением и усердием поискать? В общем, в каких-то пять секунд все приготовления были сделаны лучшим образом, и операция началась.
Картонка капсюля, прикрывающая собой заряд бертолетовой соли, в связи с уже имеющимся опытом, была расковыряна мгновенно и в образовавшуюся лунку, впритык к явившемуся на свет взрывчатому веществу, была плотно вставлена серная головка большой туристической спички. Такими спичками они разжигали костры во времена коллективных походов в горы. Тогда, если вдруг не везло и приходилось разворачивать лагерь под дождем или сразу после него, когда отсыревают не только окружающие дрова, но даже, как казалось, их собственные позвоночники, для успешного разведения костра хватало всего лишь пары таких спичинок. Сами же спичинки, дабы они не повторили промокшей судьбы окружающей природы, сильно заблаговременно, еще дома, вместе с их «чиркальком» многократно окунали в растопленный свечной парафин. В таком состоянии спички совершенно точно не отсырели бы даже на дне океана. Теперь же, когда дождя над ними не было, а влажность воздуха строго соответствовала СанПиН уровня влажности в школьных и дошкольных учреждениях, нужды в вощеных спичках не предвиделось, и это была самая обычная туристическая спичка-переросток, извлеченная из коробка размером с небольшую шкатулку.
Капсюль, совпадение внешнего диаметра которого с радиусом округлой части замочной скважины было проверено до того неоднократно, вошел туда с плотным натягом, оставив на дверной поверхности лишь поблескивающий бронзой ободок открытой части с прикрепленной к ней спичкой внушительных размеров. Дальше оставалось только чиркнуть по этой головке коробком, размерами своими больше похожим на небольшую коробку из-под обуви. Чирк… Головка спичины зашипела, запузырилась разгорающейся смесью бертолетовой соли с прочими горючими химикатами и выплеснула из себя протуберанцы высокотемпературного пламени. В воздухе резко запахло горящей серой и надвигающимися неприятностями. Все трое, один – дверь придержащий, и двое – возжигающих пламень, отпрянули от двери и присоединились к своим друзьям-товарищам, уже побросавшим свои ответственные посты и наблюдавшим за происходящим из-за ближайшего угла. Серная головка, неспешно выгорая по поверхности, в конечном счете в процессе горения добралась до той своей части, что была присовокуплена к бертолетовой смеси, и метнула во взрывчатку всю свою пламенеющую ярость. И оно, это содержимое, бахнуло! Бахнуло знатно!
Так бахнуло, что с потолка в холле перед кабинетом № 8 осыпалась почти вся побелка, где-то на первом этаже во всю свою ширь распахнулась входная дверь, а окна во всем школьном корпусе издали протяжную ноту «дзи-и-и-и-инь», переходящую в нестройное дребезжание. Мухи, до того мирно спавшие на потолке холла перед кабинетом № 8, мгновенно разделились на два неравномерных социума, первый из которых, больший по своему размеру, очень быстро скончался от нахлынувшего испуга и звуковой волны, а второй, сплошь состоящий из особей, имеющих крепкие организмы и нервную систему, окончательно не помер, конечно же, но все ж таки испугался маленько и, сорвавшись с места, начал беспорядочно метаться в воздушном пространстве, ударяясь своими мушиными головами обо все, что только встречалось на пути.
Во внутренностях кабинета Анна Сергеевна подскочила от неожиданности и волею взрывной волны, нещадно прошедшейся по ее бедной голове, на несколько минут вернулась в светлый и рациональный разум, а преподаватель военного дела в соседнем кабинете № 9, майор в запасе Юрий Петрович, с молодецкой прытью лейтенантских лет нырнул под стол с муляжом автомата АК‐47 в руках и, высунувшись из-за ножки, приготовился держать оборону. В общем, закон распространения взрывной волны в замкнутом пространстве сработал на сто двадцать процентов! Героев же наших с места событий как ветром сдуло, и к моменту, когда эхо взрыва перестало гулять по школьным коридорам, а пыль, поднятая взрывной волной, вернулась на школьные стены, парочка из них уже успела добежать до дома. Без портфелей, до этого Анной Сергеевной во исполнение трудовой повинности реквизированных, бежать было легко и необременительно. И вот, казалось бы, ну что тут такого? Поулягутся пыль и нервы, перестанут истошно орать военрук и директор, выйдет из кабинета № 8 окрыленная Анна Сергеевна, и все, совершенно все, весело посмеются над такой задорной и, самое главное, такой безобидной шуткой. И забудется все уже к завтрашнему звонку на первый урок, и станут потом все учителя с учениками о таком замечательном озорстве с добрыми улыбками вспоминать, потому как совершенно ничего, кроме теплых воспоминаний, такой взрыв на челе школы и оставить-то не мог.
Но нет! Совсем бесследно, просто одним громким звуком, дело не обошлось. Эти славные парни, рассчитывая лишь светошумовое наслаждение от своих действий получить, не учли качества и самой двери, и замка, в эту прекрасную дверь врезанного. И дело тут в том, друзья мои, что школу строили в шестидесятых годах прошлого тысячелетия, а на материалы и прилежание в работах строительных в те очень и очень далекие времена не скупились вовсе. Тогда разворовывать народное хозяйство было не просто рискованно, но даже смертельно опасно, потому как советская Фемида тех времен в выборе средств справедливого возмездия частенько склонялась к высшей мере наказания, а небрежительное отношение и дурное качество исполнения работы запросто могли привести нерадивого работника как раз на встречу с этой самой Фемидой. Это же в полной мере касалось и скобяных, и столярных изделий, а стало быть, и замка с дверью, когда-то здесь добросовестно на петли навешенной.
Вэйзмир, что это была за дверь! Это же монументальные ворота в прекрасный и светлый мир знаний, а не банальная дверца в нежилое помещение! Это же дверной мамонт среди всех остальных рахитов, которыми вы свои квартиры затворяете! Эта дверь стояла тут, как кусок крепостной стены древнего города Масада, и возносилась метра на три в высоту, будучи шириной каждой своей створки в два раза шире современных межкомнатных дверок, быстренько слепленных из картона и опилок на поточном производстве. Из какой древесины она была сделана, теперь уже не помнил никто, но, судя по весу, никак не меньше полутора тонн составляющему, вырублена была эта дверь вручную дружной артелью старательных плотников из цельного ствола железного дерева – темир-агач. И в дополнение ко всему прочему за многие десятилетия ежегодных ремонтов школы на этой двери такое количество слоев краски наросло, что и без того надежное столярное изделие, как будто в броню заковали. В надежную и толстую броню спекшихся и засохших слоев добротной масляной краски. Да такую дверь, если бы ее в апреле 1453 года на въезде в Константинополь поставили, ни один осадный таран войск Мехмеда Второго развалить не смог бы. И не то чтобы разбить, нет, он, таран этот, такую дверь даже поцарапать с трудом умудрился бы. И глядишь, стояла бы тогда эта дверь в воротном проеме, там и по сей день Византия с Константинополем, а не Турция со Стамбулом были бы. В общем, как за стеной за такой дверью. За надежной каменной стеной, но только деревянной.