Большая хрустальная люстра была приспущена на массивных золотых цепях, вся в стиле рококо, под старину. В неё вставляли новые свечи растительного воска. Один лакей в атласной красно-белой ливрее засмотрелся на люстру, видимо, намереваясь подсчитать, сколько в ней свечей. От этих похвальных, но неуместных математических упражнений его отвлёк спешащий на встречном курсе юный паж.
Произошло столкновение, и лакей, бедняга, чуть не выронил из рук серебряное блюдо с пирожными в шоколаде. Ругнувшись (не очень зло), паж в отместку забрал с блюда одно пирожное и, сгрызая шоколад, поскакал дальше, а незадачливый «Пифагор» понёс блюдо к ближайшему пустому столику.
Жуя похищенное пирожное, паж остановился под лестницей, ведущей на второй этаж в покои придворных дам и кавалеров. По-видимому, не опасаясь разбудить кого-либо из знатных особ, юный вельможа крикнул в лестничную пустоту:
— Мама! Мамочка, они приехали!
Призыв пришлось повторить, и паж, стоя запрокинув голову, уже проглотил последние крошки пирожного, когда сверху послышалось шуршание юбок, и вслед за розовыми оборками платья появилась сама мадам Розали, первая фрейлина принцесс. А первая — значит, главная. Эта симпатичная полная дама средних лет неторопливо спустилась по лестнице, придерживая пышную юбку и шурша оборками по мраморным ступеням.
— Розанчик, сынок, ты уже встретил их? — спросила она пажа, ожидающего внизу.
— Нет, мам. Я видел карету и поспешил предупредить вас. Где отец?
— Он сейчас придёт. Пойдём же, мальчик мой, встретим гостей.
С этими словами мадам Розали неспешно поплыла к парадной двери, а сын вприпрыжку поскакал следом, обогнал её и, перейдя на церемонный придворный шаг, первым подошёл к открытой двери.
На садовой дорожке стояла коляска; небольшой лакированный экипаж вишнёвого цвета с гербом в виде красной орденской ленты и золочёной ветки розы с тремя геральдически отточенными шипами на дверце.
Слышно было, как похрустывал гравий под копытами лошадей. Из экипажа неторопливо спустился высокого роста военный в мундире сочно‑бордового цвета, с золотыми эполетами. Он протянул руку и помог выйти из коляски своей спутнице. Она выпорхнула, едва коснувшись своими пальчиками ладони галантного генерала. Мадемуазель Шиповничек (ведь это была она) дошла до такой степени нетерпения, что готова была выпрыгнуть через окно.
Розанчик, наблюдавший из засады всю сцену приезда родственников, тоже не выдержал. Он сбежал по парадной лестнице вниз на дорожку и направился к вновь прибывшим.
— С добрым утром, ваше превосходительство! Счастлив выразить свою искреннюю радость по поводу вашего приезда. Я и мои родители с нетерпением ждали вас. Надеюсь, вы не очень устали с дороги? Проходите, добро пожаловать во дворец.
Так, весело болтая, Розанчик поднимался по лестнице сбоку от гостей, не требуя от генерала поддерживать беседу. Троян отдал распоряжения кучеру по поводу коляски и лошадей, буркнул «Добрый день» и потом отвечал оратору лишь бряцаньем своих шпор, звеневших при каждом шаге генерала.
Шиповничек шла молча, с замиранием сердца ступая по ковровой дорожке, устилавшей мраморные ступени парадной лестницы дворца.
В зале гостей ждала не только мадам Розали. Там же стоял, подкручивая слегка обвисшие со сна усы, Кавалер Роз. Вся семья была в сборе.
— А, мой дорогой братец, наконец-то, вы приехали! — воскликнул Кавалер и шагнул навстречу гостям. — Ужасно рад вас видеть в добром здравии.
— Взаимно, — ответил генерал Троян, обнимая брата. — Я счастлив засвидетельствовать своё почтение также мадам Розали, — добавил он, поклонившись в сторону первой фрейлины.
Она любезно улыбнулась Трояну.
— Рада вас видеть, генерал.
— А что молчит моя дорогая племянница? Ты так выросла, так похорошела, может, уже и не позволишь мне поцеловать тебя? — Кавалер Роз, смеясь, обнимал смущённую Шиповничек. — Розали, правда она выросла?
— О, да, мадемуазель стала настоящей красавицей, ей давно пора быть представленной ко двору.
Мадам Розали нежно поцеловала Шиповничек в обе щёчки и обернулась к сыну:
— Розанчик, что ты стоишь как истукан, обними поскорей свою дорогую кузину!
Паж, с таким нетерпением ждавший приезда родственников, теперь стоял в стороне, не решаясь заговорить с сестрой. Они виделись последний раз почти полгода назад на дне рождения Шиповничек, когда ей исполнилось шестнадцать лет. По этому случаю в поместье генерала близ Шартра устраивался приём для близких друзей. За эти полгода Шиповничек действительно выросла и в новом платье выглядела чудесно: настоящей Розой. Розанчик вдруг некстати вспомнил, что он своё шестнадцатилетие отметил всего три недели назад, и кузина старше его. Он растерялся и не знал, как вернуть их былую дружескую непосредственность.
Но сомнения разрешились через минуту, когда с официального разрешения первой фрейлины двора, Шиповничек повисла у брата на шее.
«Слава Богу, девчонка не зазналась, сестра всё-таки. Будет кому мне всё показать во дворце…»
Шиповничек, глядя на брата, думала о том же и теми же точно словами.
— Ну что ж, — предложил Кавалер Роз, — я полагаю, вы всё же изрядно устали с дороги. Выехали из Розоцвета около четырёх утра?
— В три.
— Тем более! Детей оставим внизу — молодые усталости не чувствуют, а сами поднимемся в наши апартаменты. Выпьем по рюмочке чего-либо живительного, какого-нибудь нектара, а? Троян, как предложение?
— Не откажусь.
— Вот и отлично!
И оба достойнейших кавалера в сопровождении мадам Розали удалились отмечать приятную для всех встречу.
Глава 4Экскурсия в Тронный зал
Розанчик и Шиповничек остались в зале.
«Ну как с ней заговорить? Может, сама что-то скажет первая?» — размышлял доблестный паж, краем глаза поглядывая на кузину.
Шиповничек с интересом разглядывала украшенные гирляндами и цветочными подвесками стены зала, огромные резные колонны, наблюдала, как юркие служанки и лакеи доводят внутреннее убранство зала до совершенства. У неё почти кружилась голова, когда она смотрела на расписанный венками роз высокий потолок.
В зале было достаточно света, но как-то сумеречно, как в театре днём, когда декорации уже на местах, готовы для вечернего представления, но ещё не оживлены лучами праздничных огней.
Утренний свет проникал в большие окна, их верхняя половина рассеивала свет цветными стёклами витражей, нижняя была прозрачна. Тяжёлые бархатные шторы не закрывали света. Кто-то из слуг укреплял их толстыми витыми шнурами с длинными кистями. Золотой шёлк кистей переливался и искрился на солнце.
— Ой, как тут всё здорово… — мечтательно сказала Шиповничек, нарушив наконец молчание.
— Это ещё не здорово, вот потом, при свете, когда начнётся бал и будет музыка, вот потом ты увидишь, как будет красиво, — вмешался Розанчик. — Ты знаешь, вечером эти все маленькие фонарики будут светиться, а потом в саду, возможно, будет фейерверк! Может, ты хочешь посмотреть сад?
— Ещё бы! Розанчик, ты не представляешь, как я хочу увидеть всё: и сад, и дворец, и всё-всё! — воскликнула обрадованная Шиповничек и тихо добавила с явным почтением: — Ты ведь, наверное, здесь всё знаешь.
— Естественно, — отозвался польщённый Розанчик. У него даже уши покраснели от удовольствия. — Я здесь всё знаю, ведь я — паж при этом дворе с шести лет. Спроси любого, вряд ли найдётся кто-нибудь, кто лучше меня знает этот дворец и этот двор тоже.
— Неужели ты знаком со всеми знатными вельможами, которые приехали на бал? — с завистью спросила Шиповничек.
— Не со всеми, конечно. На балу обязательно будут гости, приехавшие впервые.
«Я, например», — подумала Шиповничек.
— Но с постоянными посетителями и с придворными я, конечно, знаком и со многими дружу.
— Здорово. А можно мне будет тоже с кем-нибудь познакомиться? Из твоих хороших друзей, — робко попросила Шиповничек.
— Обязательно! Пусть они все только проснутся и спустятся в зал на утренний приём. Уж я тебя со всеми познакомлю.
Розанчик засмеялся от собственных радужных мыслей:
— Моя кузина — настоящая красавица, ты затмишь всех придворных дам!
— Ты правда так думаешь? — Шиповничек покраснела.
— Ну, ясно, правда! Пошли, погуляем по дворцу и по саду.
Розанчик взял сестру за руку и, увлекая её за собой, подошёл к огромной двери. Она была неплотно закрыта.
— А что там?
— Сейчас увидишь, — таинственно сообщил Розанчик и потянул закрученную в виде лепестка «рококо» позолоченную ручку. Дверь бесшумно открылась.
— Прошу вас, мадемуазель!
Переступив порог, Шиповничек увидела длинный зал, не такой большой, как первый, в котором их встречала семья Роз, но тоже внушительный. Он был залит светом — огромные, почти от пола, стрельчатые окна были совсем без штор, тонкие резные планки многоэтажного переплёта придавали окнам благородно-старинный вид. Светлый узорный паркет цвета солнечных зайчиков; стены, обитые кремовым лионским шёлком со светло-коричневыми розочками и нежного фисташкового цвета веточками. Ни столиков, ни скамеек в боковых проёмах между колоннами по сторонам зала не было.
Шиповничек рассудила, что здесь полагается находиться стоя, и вообще, вся обстановка выглядела торжественно. Она перевела взгляд на дальний конец зала и увидела…
— Боже мой, это настоящий трон! — воскликнула она.
— Естественно, раз это Тронный зал, — невозмутимо ответил Розанчик. — Там даже не один трон, пошли, посмотрим.
Проходя мимо окон и колонн, Шиповничек слегка склоняла голову то в одну, то в другую сторону и мысленно милостиво улыбалась, отвечая на низкие поклоны воображаемых дам и кавалеров, собравшихся, чтобы приветствовать её.
Они с Розанчиком подошли к возвышению в конце зала. Туда вели три ступеньки, покрытые ковровой дорожкой, и весь пол был скрыт под тёмно‑зелёным, с разводами разных оттенков, ковром. По центру, вплотную к стене, стоял огромный старинного вида трон. Вырезанный из очень тёмного дерева, с высокой спинкой, украшенной острыми, готическими зубцами с резьбой. Массивные подлокотники — также резные; все завитки покрыты потемневшей от времени позолотой. Вместо ножек у трона были толстые резные стенки с трёх сторон, только лицевая — открыта. Казалось, будто трон вырезан из цельного куска дерева.