– Мне не терпелось рассказать тебе об этом… Я помолвлена! – воскликнула ЛаЛа и вытянула вперед руку, демонстрируя широкий обручальный браслет. Золотой, блестящий и такой же притягательный, как восторженная улыбка ЛаЛы. – Мой жених – лорд Робин Слотервуд [1]. Звучит довольно жутковато, знаю. Но я ведь не собираюсь менять фамилию. Ну, ты знаешь почему… – ЛаЛа бросила на Эванджелину многозначительный взгляд и вдруг рассмеялась.
Однажды ЛаЛа призналась, что боги и богини Судьбы вечно сопротивляются желанию стать теми, кем они были созданы. И, будучи Невенчанной Невестой, ЛаЛа страстно желала найти того, кто правда полюбит ее, хоть и знала, что ее судьба – быть брошенной у алтаря и заливаться отравленными слезами, способными убить любого, кто вкусит их. Но сейчас в прекрасных глазах ЛаЛы сияли искры надежды, а на запястье сверкал новенький обручальный браслет.
– Я так рада за тебя! – Эванджелина улыбнулась. Она вдруг поймала себя на мысли, что говорит серьезно. Если бы услышала эту новость несколько месяцев назад, она бы, вероятно, не сдержалась и спросила у ЛаЛы, стоит ли столь недолгое счастье неизбежной сердечной боли. Такую сердечную боль люди прозвали разбитым сердцем, но Эванджелина была уверена, что потеря любимого разбивает не только сердце. Когда она лишилась своей первой любви, весь ее мир, казалось, рухнул. Но, несмотря на ужасную боль, через которую ей пришлось пройти, она не опустила руки. Эванджелина надеялась не только спасти Аполлона, но и вновь обрести любовь вместе с ним.
– Надеюсь, замок Слотервуд находится поблизости, – сказала Эванджелина. – Мне бы хотелось навещать тебя.
– Я буду счастлива тебя видеть. – Глаза ЛаЛы сияли от восторга. – Замок Слотервуд всего в одном дне пути, а помолвка затянется надолго, так что я буду устраивать много торжественных вечеров.
Каблучки сапог застучали по деревянному полу, когда ЛаЛа подошла к одному из сундуков и достала торт в виде пчелиного улья. Конечно же, у нее был и торт, и столовые приборы, и золотые тарелочки в форме сердец.
Эванджелина знала, что должна спросить у ЛаЛы, может ли она исцелить Аполлона. Как и сказал Хэвелок, времени у них почти не осталось. Но отпраздновать счастливое событие казалось гораздо важнее, тем более что ЛаЛа была ее единственным другом на всем Севере.
Поэтому Эванджелина позволила себе насладиться тортом и прекрасной историей знакомства ЛаЛы и Робина, которые после нескольких дней, проведенных вместе, решили обручиться.
– Если когда-нибудь вновь решишь выйти замуж, то советую прикинуться девицей в беде. На Севере на этот трюк ведутся весьма охотно.
Эванджелина засмеялась, но ее смех, должно быть, прозвучал неубедительно.
ЛаЛа тут же нахмурилась. Ее взгляд остановился на наряде Эванджелины. Та сняла накидку, открыв траурное платье северян из чистейшего белого шелка, украшенное искусным узором из черной бархатной тесьмы.
– О, моя милая подруга, мне так жаль… Я совсем забыла, что ты еще оплакиваешь Аполлона. Как бестактно с моей стороны!
Будучи Мойрой, ЛаЛа не испытывала того же спектра эмоций, что и обычный человек, но чувствовалось в ней нечто такое, что нравилось Эванджелине. В то время как отсутствие человечности у Джекса делало его хладнокровным и безжалостным богом Судьбы, отравлявшим жизнь Эванджелины, то ЛаЛу – более искренней и решительной.
– Не вини себя. По правде говоря, я не в трауре, – призналась Эванджелина и внезапно выпалила: – Аполлон жив. Слухи, что его отравил Тиберий, ложны. На самом деле это сделал Джекс, это он ввел Аполлона в подвешенное состояние, чтобы шантажировать меня. – Эванджелина замолчала и посмотрела на ЛаЛу, размышляя, известно ли ей об Арке Доблестей. Аполлон однажды обмолвился, что северяне считали эту историю скорее сказкой, чем настоящим событием, и мало кто знал, о чем именно говорилось в пророчестве. Потому Эванджелина поведала ЛаЛе обо всем, что знала сама: – Джекс считает, что я – тот самый ключ из пророчества, способный открыть арку. Еще он сказал, что вернет Аполлона к жизни, если я найду недостающие камни и открою для него Арку Доблестей.
– Вот это да, – удивленно выдохнула ЛаЛа. Кожа у нее побледнела, а затем и вовсе приобрела сероватый оттенок. В глазах затаился страх, как у загнанного олененка.
Эванджелина впервые видела подругу на грани паники и поспешила сказать:
– Не беспокойся. Я не стану открывать арку для Джекса. Но я пришла узнать, можешь ли ты исцелить Аполлона.
– Прости, моя дорогая. Конечно, я немного разбираюсь в зельях и заклинаниях, но те, что я использую, не приносят никому благо. К тому же я никогда не вводила людей в подвешенное состояние. Это очень древняя магия. Думаю, Онора Доблестная обращалась к этой практике в период войн, когда приходилось лечить слишком много раненых. Она вводила в вечный сон тех, кому ни она, ни ее целители не успевали помочь.
Эванджелина постаралась скрыть разочарование, отразившееся на лице. Примерно то же самое говорили ей и все остальные лекари.
– Ты точно ничего не знаешь об этом? Мне поможет любая незначительная деталь. Завтра сюда прибывает новый наследник престола и…
– Ты должна открыть арку для Джекса, – вдруг перебила ее ЛаЛа.
– Что? – Эванджелина сперва подумала, что ослышалась. Всего мгновение назад ЛаЛа выглядела страшно напуганной, но сейчас ее взгляд прояснился и стал решительным.
Неужели Эванджелине померещилось беспокойство ЛаЛы или она все неверно поняла?
– Ты хочешь спасти Аполлона? – спросила ЛаЛа.
В тот же миг в груди Эванджелины шевельнулось чувство вины. Временами она и сама задавалась этим вопросом. Она всей душой хотела помочь Аполлону, но иногда боялась, что желала этого недостаточно сильно. Эванджелина не сказала бы, что они с Аполлоном любили друг друга, но ее сердце тянулось к нему. Они были связаны. Стало ли это следствием любовного заклятия Джекса, свадебной клятвы или же бог Судьбы просто позволил их путям пересечься, Эванджелина не знала, но почему-то верила, что ее будущее напрямую связано с Аполлоном.
Эванджелина вдруг вспомнила о письме, которое последние несколько дней носила в кармане. Она запомнила каждое написанное слово, поскольку перечитывала его бесчисленное множество раз.
Моя любимая Эванджелина,
я бы очень хотел, чтобы ты познакомилась с моими родителями. Уверен, они бы всем сердцем полюбили тебя, а еще наверняка сказали бы, что я тебя недостоин.
Мы с тобой ничего друг о друге не знаем. Признаю. Но я желаю узнать о тебе все и сделать тебя счастливой.
Возможно, на этой неделе я проявил чрезмерное рвение, но все дело в том, что я никогда раньше такого не испытывал. И все же я не позволю себе испортить то, что зарождается между нами. Вероятно, в далеком будущем такое может случиться, но я хочу кое-что пообещать тебе, Эванджелина Фокс: что бы ни случилось, я всегда буду бороться за нас. И прошу тебя о том же.
Мама часто говорила: «Любовь можно сохранить, если рядом есть тот, кто готов ее беречь». И я обещаю, что сберегу нашу с тобой любовь.
Всегда и беззаветно твой,
Аполлон
Эванджелина обнаружила это письмо в королевских покоях Аполлона, после того как с нее сняли обвинения в его смерти. Сначала эти слова заставили ее расплакаться, а затем подарили надежду.
Вплоть до самой их свадьбы Аполлон находился под любовным заклятием, но Эванджелина готова была поклясться, что иногда они оба испытывали искреннюю привязанность друг к другу. И письмо это служило тому ярким подтверждением. Каждая строчка словно была пронизана неподдельным чувством, и Эванджелина всей душой верила, что чары воздействовали на Аполлона не всегда. Околдованный мужчина никогда бы не написал такое проникновенное письмо. Оно отражало все самые искренние мысли принца – принца, который чувствовал то же, что и она.
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти Аполлона, но не стану открывать Арку по приказу Джекса. Ты ведь не думаешь, что я и правда должна это сделать?
ЛаЛа на мгновение поджала губы. Она выглядела подавленной, но когда заговорила, ее голос звучал решительно и твердо, что всерьез обеспокоило Эванджелину:
– Арка не хранит того, о чем ты думаешь. Будь я на твоем месте, то открыла бы ее.
– Тебе известно, что скрывается по ту сторону? – удивленно спросила Эванджелина.
– Доблесть – это или сокровищница, в которой хранятся могущественные магические дары Доблестей, или же магическая тюрьма, где заперты всевозможные волшебные создания, включая мерзость, созданную этим семейством… – ЛаЛа нахмурилась и замолчала. – Ненавижу эту проклятую историю.
Она с громким стуком поставила тарелочку с недоеденным тортом на стол, взяла ладони Эванджелины в свои и попыталась хорошенько сосредоточиться. Но в этот раз, когда ЛаЛа вновь начала рассказывать о том, что, по ее мнению, находится за аркой, с ее губ сорвалась лишь какая-то бессмыслица.
Мама Эванджелины, Лиана, каждый день просыпалась до восхода солнца. Она надевала милое платье в цветочек, которое Эванджелина считала очень романтичным, и тихо спускалась по ступенькам, чтобы прошмыгнуть в кабинет. Там она устраивалась около камина и читала.
Лиана Фокс верила, что день нужно начинать со сказки.
Эванджелина еще совсем малышкой переняла у матери привычку просыпаться с первыми лучами солнца. Она не желала пропустить ни секунды волшебства, которым, как ей казалось, была окутана ее мама, и поэтому тоже кралась в кабинет, сворачивалась калачиком у нее на коленях и снова засыпала.
Потом Эванджелина выросла и больше не могла засыпать на руках у матери, зато с течением времени перестала так быстро сдаваться сну. Мама начала читать ей сказки вслух. Некоторые были очень короткими, другие приходилось рассказывать несколько дней или даже недель. Одну книгу – толстый фолиант, украшенный золотым орнаментом и привезенный с Южных Островов, – они с мамой читали шесть месяцев. И когда Лиана переворачивала последнюю страницу сказки, она никогда не говорила: