Отриновенность, – неуместны пени,
Жалки слова. На стертые ступени
Не проливалась жертвенная кровь
Сражавшихся, и сколь ни суесловь, —
Ты не чета Невесте Океана,
Владычице двух царств. Золототканна
Под солнцем паутина. Всем ветрам
Распахнуты ворота. Каждый храм,
Разрушенную башню иль гробницу
Трава заполнила. Взломав бойницу,
Растет смоковница. Бездушный Рок
На медленный закат тебя обрек
В силках времен, оставив от побед
Венок сухой, герба чуть видный след.
Кому дано – сквозь войны, битвы, смуты —
С недвижной башни светлые минуты
Грядущего прозреть? Кому дано
Предвидеть, что запенится вино,
Что на рассвете защебечет птаха?! –
О, даже ты, возрождена из праха,
Подобно розе, развернешь бутон,
В раскатах грома свежий обертон
Приветствует звезду средь туч грозовых, —
Равенна! Я пришлец из мест суровых,
С холодных островов моей страны.
Я видел, как, лучами червлены,
Врастают купола в печаль Кампаньи.
Из города лиловых одеяний
Я наблюдал, как солнце на покой
За холм Коринфский плыло. Колдовской
Вокруг звучал Аркадии напев,
Смеялось море. Но, не охладев
Душой, стремлюсь к тебе, страна теней,
Как в отчий дом, – под кров седых камней.
О, пантеон поэтов! Глухи струны,
Чтоб возвестить грядущие кануны
Величью твоему! И слаб глагол
Увидевшего, как сменен камзол
Июньский на осеннюю ливрею, —
В двадцатый раз. Златому эмпирею
Созвучней глас трубы, а не рожка
Журчание. Воспеть тебя – робка
И безрассудна кажется попытка,
Но сердце разрывалось от избытка
Святого преклоненья пред тобой,
Когда, нарушив сумрак голубой
Пустынных улиц бегом скакуна,
Я понял: ты со мной сопряжена.
VII
Прощай, Равенна! Памятная дата, —
Лишь год назад я зрелищем заката
Захвачен был среди твоих болот.
Как щит, сиял просторный небосвод
И отражал предсмертный час светила.
На западе край тучи золотила
Сиянья полоса – подобьем риз
Господних, и за пурпурный карниз
Ладья Владыки Света уплывала.
Прохладное ночное покрывало
Студит глаза, и памяти прилив
Любовью полнит душу, говорлив.
Свеж юный мир в весенней полудреме,
Желанья жар томится в черноземе,
И вскоре полногрудая заря
Швырнет охапки лилий в косаря.
Но после долгого господства лета
По лесу осень золотом браслета
Сверкнет и щедро оделит листву
Монистами, но ветер мотовству
Дань воздает. И вновь холодный мрак
Над миром воцарился. Точно так
И мы в плену безжалостной природы
Становимся дряхлы, седобороды.
Порукой жизни служит лишь любовь.
Зима над ней не властна. Вновь и вновь
Стихи тебе слагая дерзновенно,
Произношу высокое: Равенна!
Прощай! Твоя вечерняя звезда
Поблескивает тихо, и стада
За пастухом домой бредут покорно.
Быть может, раньше, чем нальются зерна,
И новой жатвы подоспеет срок,
И осень новый соберет оброк, —
Тебе предстану, словно для ответа,
К стопам слагая дар – венок поэта.
Прощай! Прощай! Луна тебя хранит,
Стремя часы полуночи – в зенит
И серебря покой в стране могил,
Где Данте спит, где Байрон жить любил.
Равенна, март 1877
Оксфорд, март 1878
Стихотворения
Сонет к Свободе[2]
Твоих сынов за мутный блеск их взоров
Я не люблю – лишь о себе самих
Печалятся, и скуден ум у них.
Но юных Демократий дерзкий норов,
Разгул твоих Анархий и Терроров –
Близнец моих разнузданных страстей,
Свобода – сродник ярости моей!
Лишь потому от криков и укоров
Твоих я счастлив. Пусть любой царек
Кнута ударом, громом канонады
Природных прав лишает свой народ –
Что мне до них, казалось бы? Но вот
Христы, взошедшие на баррикады, —
Я все же в чем-то с ними, видит Бог.
Eleytheria[3]
Ave Imperatrix[4]
Ты брошена в седое море
И предоставлена судьбе,
О Англия! Каких историй
Не повторяют о тебе?
Земля, хрустальный шарик малый,
В руке твоей, – а по нему
Видения чредою шалой
Проносятся из тьмы во тьму:
Войска в мундирах цвета крови,
Султанов пенная волна, —
Владыки Ночи наготове
Вздымают в небо пламена.
Желты, знакомы с русской пулей,
Мчат леопарды на ловца:
Разинув пасти, промелькнули
И ускользнули от свинца.
Английский Лев Морей покинул
Чертог сапфирной глубины
И разъяренно в битву ринул,
Где гибнут Англии сыны.
Вот, в медь со всею мощью дунув,
Трубит горнист издалека:
На тростниковый край пуштунов
Идут из Индии войска.
Однако в мире нет спокойней
Вождей афганских, чьи сердца
И чьи мечи готовы к бойне
Едва завидевши гонца, —
Он из последних сил недаром
Бежит, пожертвовав собой:
Он услыхал под Кандагаром
Английский барабанный бой.
Пусть Южный ветр – в смиренье робком,
Восточный – пусть падет ничком,
Где Англия по горным тропкам
Идет в крови и босиком.
Столп Гималаев, кряжей горных,
Верховный сторож скальных масс,
Давно ль крылатых псов викторных
Увидел ты в последний раз?
Там Самарканд в саду миндальном,
Бухарцы в сонном забытьи;
Купцы в чалмах, по тропам дальным
Влачатся вдоль Аму-Дарьи;
И весь Восток до Исфагана
Озолочен, роскошен, щедр, —
Лишь вьется пыль от каравана,
Что киноварь везет и кедр;
Кабул, чья гордая громада
Лежит под горной крутизной,
Где в водоемах спит прохлада,
Превозмогающая зной;
Где выбранную меж товарок
Рабыню, – о, на зависть всем! –
Сам царь черкешенку в подарок
Шлет хану старому в гарем.
Как наши беркуты свободно
Сражаясь, брали высоту!..
Лишь станет горлица бесплодно
Лелеять в Англии мечту.
Напрасно всё ее веселье
И ожиданье вдалеке:
Тот юноша лежит в ущелье
И в мертвой держит флаг руке.
Так много лун и лихолетий
Настанет – и придет к концу;
В домах напрасно будут дети
Проситься их пустить к отцу.
Жена, приявши участь вдовью,
Обречена до склона лет
С последней целовать любовью
Кинжал иль ветхий эполет.
Не Англии земля сырая
Приемлет тех, кто пал вдали:
На кладбищах чужого края
Нет ни цветка родной земли.
Вы спите под стенами Дели,
Вас погубил Афганистан,
Вы там, где Ганг скользит без цели
Семью струями в океан.
У берегов России царской
В восточном вы легли краю.
Вы цену битвы Трафальгарской
Платили, жизнь отдав свою.
О, непричастные покою!
О, не приятые гроба
Ни перстью, ни волной морскою!
К чему мольба! К чему мольба!
Вы, раны чьи лекарств не знали,
Чей путь ни для кого не нов!
О, Кромвеля страна! Должна ли
Ты выкупить своих сынов?
Не золотой венец – терновый,
Судьбу сынов своих уважь…
Их дар – подарок смерти новой:
Ты по делам им не воздашь.
Пусть чуждый ветр, чужие реки
Об Англии напомнят вдруг –
Уста не тронут уст вовеки
И руки не коснутся рук.
Ужель мы выгадали много,
В златую мир забравши сеть?
Когда в сердцах бурлит тревога –
Не стихнуть ей, не постареть.
Что выгоды в гордыне поздней –
Прослыть владыками воды?
Мы всюду – сеятели розни,
Мы – стражи собственной беды.
Где наша сила, где защита?
Где гордость рыцарской судьбой?
Былое в саван трав укрыто,
О нем рыдает лишь прибой.
Нет больше ни любви, ни страха,
Всё просто кануло во тьму.
Всё стало прах, придя из праха, —
Но это ли конец всему?
Но да не будешь ты позорно
В веках пригвождена к столпу:
Заклав сынов, в венке из тёрна
Еще отыщешь ты тропу.
Да будет жизненная сила
С тобой, да устрашит врагов,
Когда республики Светило
Взойдет с кровавых берегов!
Мильтону[5]
Я верю, Мильтон, что устал твой дух
Бродить меж белых скал и башен тщетно:
Как видно, шар земной огненноцветный,
Покрывшись пеплом, навсегда потух.
К игре иной эпоха клонит слух,
И нам, чья жизнь промчалась незаметно,
Привыкшим к неге, роскоши несметной,
Осталось глину рыть среди разрух.
Но льва морей, но Англию родную,
Сей островок, милейший из земель,
Что днесь во власти глупых пустомель,
Как, Боже, не любить! Она тройную
Империю зажала в длань стальную,
Когда к Республике воззвал Кромвель!
Луи Наполеон[6]
Орел Аустерлица! С небосвода
Ты видел ли чужие берега,
Где пал от пули темного врага
Наследник императорского рода!
Несчастный мальчик! Ты чужою жертвой
Стал на чужбине, – о твоей судьбе
Не будет слезы лить легионер твой!
Французская республика тебе
Воздаст почет венком солдатской славы,
Не королю отсалютует, – нет!
Твоя душа – достойна дать ответ
Величественному столпу державы;
Тропе свободы Франция верна,
Но с пылом подтвердит, лишь ей присущим,
Что Равенства великая волна
Сулит и королям покой в грядущем.