Сонет по поводу резни, учиненной турками в Болгарии христианам[7]
Воскрес ли Ты, Христос? Иль жертвой тленья
В гробу лежишь, во глубине земли?
А верить в Воскресение могли
Лишь те, чей грех возжаждал искупленья?
Истреблены врагом без сожаленья
Священники близ мертвых алтарей.
Ты видишь ли страданья матерей,
Детей, убитых, втоптанных в каменья?
Сын Божий, снизойди! Над миром тьма,
Кресту кровавый серп грозит с небес:
И верх возьмет он, и переупрямит.
Земле не вынести сего ярма!
Сын Человеческий, коль ты воскрес,
Гряди – чтоб не возвысился Мохаммед!
В Европе время замерло на месте,
Но, гордо возмутив ее покой,
Британский лев, заслыша гнев людской,
Тирана низложил. Взыскуя мести,
Республика была твердыней чести!
Пьемонтцы могут подтвердить – какой
Охвачен папа римский был тоской.
«Что Кромвель?» И, внимая каждой вести,
Дрожал понтифик в расписной капелле.
Но этот миг так скоро пролетел:
Высокий жребий – в роскоши погряз,
Торговля превратилась в наш удел.
Не станься так – мир почитал бы нас
Наследниками Мильтона доселе.
Libertatis Sacra Fames[10][11]
Прекрасны идеалы демократий,
Когда подобен каждый Королю, —
Но я определенно не люблю
Разгула нынешних крикливых братий;
Монарх достоин менее проклятий,
Чем гнусных демагогов болтовня, —
Анархией Свободу подменя,
Они уже готовят нас к расплате;
Мне мерзостно, когда над баррикадой
Возносится позорный красный флаг,
И хамство правит: под его громадой
Дух гибнет, Честь мертва, молчат Камены, —
И слышен лишь Убийства да Измены
Кровавый и неторопливый шаг.
На глиняных ногах стоит держава.
От древней славы этот островок
Теперь недосягаемо далек,
Венец его похитил враг лукавый.
С холмов не слышен голос величавый,
К Свободе звавший; так беги же прочь,
Душа, которой пребывать невмочь
На гнусном торжище, где сброд плюгавый
Находит сбыт и чести, и уму,
Где сволочь рвется попирать ногами
Наследство, что завещано веками.
Нарушен мой покой, и потому
Особый путь я в Творчестве приму –
Не быть ни с Богом, ни с его врагами.
Rosa Mystica[14]
Ступай легко: ведь обитает
Она под снегом там.
Шепчи нежней: она внимает
Лесным цветам.
Заржавела коса златая,
Потускла, ах!
Она – прекрасная, младая –
Теперь лишь прах.
Белее лилии блистала,
Росла, любя,
И женщиной едва сознала
Сама себя.
Доска тяжелая и камень
Легли на грудь.
Мне мучит сердце жгучий пламень, —
Ей – отдохнуть.
Мир, мир! Не долетит до слуха
Живой сонет.
Зарытому с ней в землю глухо
Мне жизни нет.
Авиньон
Сонет, написанный на подступах к Италии[17]
И вот я в Альпах. Именем твоим,
Италия, тобой душа объята.
Земля, которой бредил я когда-то,
Куда так влекся, грезою томим.
Обласканный случайно пилигрим,
Историю листаю непредвзято.
День догорал. От свежих ран заката
Лазурь дымилась золотом литым.
Волной волос ласкалась хвоя пиний.
Бутонов разрывалась кожура,
И сад кипел от молодого цвета.
Но сердце сжалось, памятью задето:
Там, в Риме, – прах распятого Петра.
Италия, твой горек блеск отныне.
Турин
Сан-Миниато[18]
Я одолел высокий склон.
Здесь, в серафических просторах,
У Божьих врат, на горних створах
Сонм ангелов изображен.
И Приснодевы светел лик.
В изножье – полумесяц лунный,
Души заполнены лакуны,
И смерть желанна в этот миг.
В Тебе – Сыновних терний боль,
Жена в лазурном покрывале!
Устало сердце, и едва ли
Земную воспоет юдоль.
В Тебе – Сыновний брезжит свет,
Внемли же грешному, покуда
Душа не встала из-под спуда
Впустую проведенных лет.
Ave Maria Gratia Plena[19][20]
Явил Себя Он. Я же, как дикарь,
Зевеса блеск и славу заклиная,
Всё ждал, что в золотом дожде Даная
Очам моим предстанет, словно встарь.
Казалось, до сих пор вдыхаю гарь
И вижу вновь Семелу в страстной дрожи,
И молний след, испепеливших ложе –
Желанья дерзновенного алтарь.
Так грезил я средь древних базилик,
Но таинством Любви повергнут в прах,
Был возрожден причастностью святыне:
Девический, еще бесстрастный лик,
Холодный крин у ангела в руках
И белокрылый голубь на притине.
Флоренция
Италия[21]
Повержена, но преображена, —
Землей твоей шагают батальоны
До Сиракуз от северной Вероны, —
Опальная, но гордая жена.
Былым богатством ты озарена,
В три цвета – красный, белый и зеленый
Одет в лагуне ветер окрыленный.
Тебе иная участь суждена.
Бесславен блеск, краса твоя заклята,
Миропомазанника трон остыл,
И вдовая столица в поруганье.
Ужели, Небо, тщетно упованье?
Во пламенах грядущий Рафаил
Испепелит возмездьем супостата.
Венеция
Сонет, написанный на страстной неделе в Генуе[22]
Я шел скалистым берегом вдоль моря.
Под солнцем апельсинов кожура
Была светилу младшая сестра.
Пичуга проносилась, ветру вторя,
Сметая лепестки, тропу узоря.
Нарциссы, словно слитки серебра,
Мерцали из цветущего ковра.
Смеялись волны. Жизнь не знала горя.
Вдали послушник напевал свое:
«Христос, Марии сын, во гробе мертвый.
Приидет к телу всякий, кто скорбит…»
О Светодавче! Эллинский зенит
Твоей в душе повыжег знаки жертвы:
Венец. Распятье. Воины. Копье.
Рим непосещенный[23]
I
Прозябнув, налилось зерно, —
Свершился дней круговорот.
Вдали от северных широт
Дышу Италией давно.
Пора в далекий Альбион,
Пора в туманные края.
Но солнце, небосвод кроя,
Семи холмам несет поклон.
О Дева Светлая! Велик
И властен легких дланей взмах.
Горит в широких куполах
Твой трижды освященный лик.
Рим, я твой вечный паладин, —
Позволь к стопам твоим прильнуть
Но как же крут и долог путь –
Тот, что ведет на Палатин.
II
О, если бы я только мог
Предстать паломником смиренным
Пред фьезоланцем несравненным
На юге, там, где Тибр широк.
Иль пробираться вдоль ложбин
Над золотым изгибом Арно,
Зарю встречая благодарно
Под ясным небом Апеннин.
Через Кампанью – до ворот
По Via Appia упругой,
Где семь холмов, тесня друг друга,
Несут величественный свод.
III
Скитальца душу излечи,
Твой храм дарует упованье.
Здесь камень, легший в основанье,
Хранит небесные ключи.
Коленопреклонен народ
Пред освященными Дарами,
И гостия над головами
В резной монстранции плывет.
Дай лицезреть, пока живу,
Богопомазанника славу
И серебристых труб октаву
Позволь услышать наяву!
Мистическое торжество
Горит под куполом собора,
Явив для трепетного взора
И плоть Его, и кровь Его.
IV
Извилиста река времен.
Как знать – чреда бегущих лет
Иной в душе затеплит свет,
Окрепнет голос, обновлен.
Покуда стебли зелены
И не пришел для жатвы срок,
Покуда осени венок
Не лег в изножье тишины, —
Быть может, светоч мой горит,
Быть может, суждена мне честь
Не всуе имя произнесть
Того, Чей лик пока сокрыт.
Арона
О Рим! Круты истории витки!
Республиканский меч воздев над миром,
Ты грозным высился ориентиром,
Полсвета взяв в имперские тиски.
Но от жестокой варварской руки
Зенит перевернулся, стал надиром.
А ныне вьется флаг в просторе сиром
Трехцветный – Провиденью вопреки.
Алкая власти, некогда орел
К двойному свету рвался в синеву,
И мир дрожал перед твоей десницей.
В Едином ты величие обрел, —
Паломники идут склонить главу
Пред Пастырем, томящимся в темнице.
Монте Марио