ОДИН ЗА ВСЕХ
После обеда к столу Пиратова подошел мрачный Ключ и заявил, что он ненавидит праздники. Ненавидит потому, что к каждому празднику он должен выпускать стенгазету. А ему, Ключу, и своей работы хватает. Наверное, слон и тот подорвет свое лошадиное здоровье, если семь часов посидит за столом, а потом еще будет выпускать стенгазету. Вот Пиратову хорошо. Райская жизнь. Никаких нагрузок!
Излив свои жалобы, Ключ попросил Пиратова посмотреть за его столом, пока он, Ключ, будет мучиться со стенгазетой.
Несмотря на свою грозную фамилию, Пиратов был человеком тихим и добрым. Он безропотно согласился.
…Пока посетителей было немного, и совместительство Пиратова не утомляло. Он выписывал цифры за своим столом, потом за столом Ключа и отдавал Диковатому, который ставил штамп.
Через полчаса Диковатый вдруг подпрыгнул на стуле.
— Один за всех, все за одного! — вскричал он. — Дружно — не грузно, а врозь — хоть брось!
Он метнул свой штамп на стол Пиратову и выскочил за дверь. Диковатый был председателем месткома, любил пословицы и всегда куда-то опаздывал.
— Сам погибай, а товарища выручай-а-ай! — уже откуда-то издалека донеслось до Пиратова. Он вздохнул и взял штамп.
Посетители прибывали. Пиратову уже стало жарко, когда подошел Кнопкин и застенчиво спросил, любит ли Пиратов детей.
Пиратов уклончиво ответил, что, вообще-то, дети — цветы жизни.
— Цветы… — Кнопкин печально улыбнулся. — Вам-то хорошо. Они на вас не ездят. А мне сейчас надо идти в детсад. В подшефный. А у меня ишиас!
Кнопкин положил на стол Пиратова круглую печать и, держась за поясницу, со стоном удалился.
Посетители уже валили косяком.
Пиратов ожесточенно писал и стучал печатями. С его лба в чернильницу катились серебряные капли пота. Цифры уже начали двоиться у него в глазах, когда убежало на репетицию самодеятельное трио — Лебедев, Раков и Щукин.
Пиратову стало туго. Ушибаясь об острые углы, он бегал от стола к столу. Лоб у Пиратова был украшен индейским рисунком: второпях вытер пот какой-то справкой. Посетители, разноголосо ругаясь, гонялись за Пиратовым и кричали, обвиняли его в бюрократизме и волоките. Пиратов казался самому себе мужественным воином, окруженным превосходящими силами противника. Стук штампа и печати сливался в сплошную пулеметную очередь.
«Только бы продержаться, только бы продержаться», — совсем по-солдатски шептал он пересохшими губами.
Но силы были слишком неравны. Пиратов погибал под перекрестным огнем взглядов и ехидных реплик. Он потерял счет справкам и часам, и чувствовал, что вот-вот упадет…
Наступившая вдруг чистая и звенящая, как после боя, тишина удивила Пиратова, и он не сразу понял, что рабочий день кончился.
Пиратов упал в кресло. Перед глазами поплыли бесконечные справки и цифры…
Потом он вспомнил, что после работы намечалось профсобрание и, покачиваясь, пошел в красный уголок.
…Собрание уже шло. Кнопкин и Ключ сидели в президиуме. Довольный Ключ держал роскошный будильник, а у Кнопкина на коленях лежали новенькие шахматы, перевязанные шелковой ленточкой.
Стоявший за столом Диковатый с укором взглянул на Пиратова и опять закричал:
— …Общественная жизнь бьет этим самым… ключом! Вот, например, товарищ Ключ! С какой любовью и старанием он делает нашу стенгазету! И сами видите: дело мастера боится. А с какой радостью товарищ Кнопкин всегда спешит к подшефным детишкам! И как спелось наше трио: Лебедев, Раков и Щукин! И не напрасно сегодня мы наградили наших активистов!
Но, как говорится, ложка дегтя испортит бочку меда. Кое-кто, товарищи, стоит в сторонке от общественной работы. Вот, к примеру, товарищ Пиратов. Никаких общественных нагрузок! Моя, мол, хата с краю. Кто-то, значит, бьется, как рыба об лед, а он ни в ус не дует, ни ухом не ведет. Нельзя отсиживаться в сторонке, Пиратов! Работать надо, Пиратов, гореть…
Пиратов не горел. Он сидел в уголке, окутанный дымом безмятежных сновидений.
СВЕТЛАЯ ГОЛОВА
Как-то раз в кабинете нашего начальника я вдруг прямо высказал свое мнение. Может, потому, что у меня с утра зуб болел.
— По старинке наш цех работает! — сказал. — Как при царе Горохе! Реорганизация нужна! Модернизация! Автоматизация!
А для нашего начальника всякие новшества, как гвоздь в ботинке. Он покой любит, до пенсии дорабатывает.
Поднял Нил Кузьмич голову, на меня посмотрел. Так посмотрел, что я слегка похолодел.
«И все из-за проклятого зуба, — более уверенно подумал я. — Завтра же выдерну!»
А начальник вдруг лицом посветлел, радостно присвистнул и сказал:
— А ведь верно, нужна нам модернизация!
И что-то у себя в бумагах карандашиком отмечает.
— Давай-ка вместе мозговать, — ласково предложил. — Ну-ка, вот… Установка для создания микроклимата… Что скажешь?
— Это вы про кондиционер? — обрадовался я. — Сам о том думал! Летом в цехе жарища, хоть в плавках гуляй. Без кондиционера нам никак не обойтись!
— Верно! Не обойтись! — охотно согласился начальник. — Так и запишем: кондиционер! Светлая голова у тебя, Федя! А вот меня склероз совсем заел. Дальше… Тут дело похитрее… Управление производственными процессами на расстоянии по каналам связи!
— Телемеханика — это, конечно, здорово! — на лету подхватил я смелую мысль Нила Кузьмича. — Только не рановато ли нам за нее браться? Нам хотя бы…
— Не рановато! — решительно царапает карандашом начальник. — Как раз вовремя!
«Ай да Нил Кузьмич, — потеплело у меня на душе. — Вот так размахнулся!» И даже зуб у меня болеть перестал.
Нил Кузьмич руки потер и сказал:
— Теперь последнее. Электронно-вычислительная машина!
— ЭВМ? — ахнул я. — Полагаю, что и компьютер нам нужен?!
— Еще как! — смеется Нил Кузьмич. — И, произнося каждую букву в слове, загибает пальцы на руках: Кэ-о-мэ-пэ-мягкий знак-ю-тэ-е-рэ. Точно, Федя! По вертикали девять знаков. Ну молодчина, ну светлая голова! Будешь у меня вроде заместителя по кроссвордным вопросам. Одному-то мне тяжело, память ослабла. Так что я позову тебя при надобности.